Оккультные корни нацизма. Борьба с христианством и тайные общества, руны и ритуалы, магия и эзотерика в Третьем рейхе - Николас Гудрик-Кларк
Все эти разнообразные знаки говорили о необходимости уничтожить сатанического врага. Лист требовал истребления Великой интернациональной партии, чтобы ариогерманцы могли спокойно войти в обетованные земли счастья и благополучия. В 1911 г. он написал пророчество о тысячелетнем сражении, которое странно предвосхищает военные действия Первой мировой войны: «Да, арио-германо-австрийские корабли еще пошлют своих ядовитых пчел, лучами Донара еще ударят огромные пушки наших дредноутов, наши армии еще пойдут на юг и на запад, чтобы сокрушить врага и восстановить порядок». Описание этих боев вполне соответствует апокалиптической схеме. Грандиозный мятеж, напоминающий о сумерках богов или потоках варваров, сомнет адского врага, чтобы восстановить справедливый и всегерманский порядок. В стремлении Листа к апокалиптической мести легко угадать планы немецкой военной агрессии против негерманского мира. Он сам признавал, что интернациональная война могла бы более зримо удовлетворить его требования и что антигерманский враг все же лучше, чем воображаемая Великая интернациональная партия. Превращение тысячелетнего сражения в войну наций было выгодно Листу еще и в этом отношении, что отвлекало от бесполезного и нежелательного протеста против местных структур, традиционные черты которых он все же надеялся сохранить. Соединение хилиастической агрессивности и неприязни к внутренней социальной революции подтверждалось также стремлением к национальным войнам со стороны многих консервативных революционеров и фашистов в Европе.
Первая мировая война поэтому была встречена ликованием во всех участвующих в конфликте странах. Некоторые историки предполагали, что такая реакция народа свидетельствовала о всеобщей жажде перемен, охватившей людей после нескольких десятилетий застоя. Другие думали, что это расцветающий империализм пытается отвлечь внимание от давления наступающих перемен. В любом случае, в Германии были популярны «Идеи 14 года», выразившие то чувство облегчения, которое охватило всех, когда национальное единство преодолело все социальные различия и проблемы перед лицом общего иностранного врага. Предвоенные пессимисты от культуры связывали все национальные трудности с вредными влияниями западных демократий, которые теперь пришло время уничтожить силой, в контексте этой эйфории вполне понятно и отношение Листа к войне.
В апреле 1915 г. Лист собрал встречу НАО в Вене. Он произнес торжественную речь, в которой приветствовал войну как начало тысячелетнего сражения, предвещавшее приход новой эпохи. Он предупредил, что этот переходный период первоначально может быть связан с увеличением трудностей, «ужасными преступлениями и сводящими с ума мучениями». Но все эти испытания должны послужить окончательному отделению добра от зла, поскольку все истинные немцы, «вступая в новую эпоху, не должны брать с собой ничего, что не принадлежало бы исконной природе арманизма». Война, таким образом, играла важную роль в представлениях Листа о золотом веке. Военные действия в отношении других государств отражали «страдания мессии» и также понимались как суд справедливости, который должен делить людей на эсхатологические лагеря спасенных и осужденных. Он завершил свою речь утверждением о дуализме времени, что совершенно соответствовало западной апокалиптической традиции.
Сторонники Листа разделяли его отношение к войне. Тарнхари говорил о войне как о «священной необходимости». Эллегаард Эллербек датировал свои письма в соответствии с днями «святой войны». Лист тоже использовал такую хронологию, поставив под своим апокалиптическим этюдом, озаглавленным «Es wird einmel..!», следующую подпись «Вена, тысячный день Священной войны, 22 апреля 1917 года», и отметил этот день приглашением фотографа, который запечатлел его погруженным в исследования. И прочие, принадлежавшие к кругу Листа, также смотрели на войну как на крестовый поход против демонических сил; ее суровые испытания, в траншеях ли, или в голодных городах, люди встречали с гордостью, уверенные в их апокалиптическом смысле.
Эта позиция добровольного принятия страданий подталкивает к сравнению ее с феноменом, который Михаил Баркун определил как «утопию катастроф». Баркун наблюдал амбивалентный характер катастроф, которые, с очевидностью приводя людей на край гибели, могут порождать также и неожиданное чувство счастья. Он отметил, что такие события часто создают временное ощущение общей цели и что «унизительные социальные различия растворяются во внезапно теплеющей, демократической атмосфере». Эта оценка точно соответствует эйфории, описанной в «Идеях 1914 года», и освещает необходимым светом энтузиазм Листа по отношению к действительным лишениям войны. Поскольку вера в золотой век включала в себя убеждение в том, что счастью должны предшествовать ужасные несчастья, то объединение в эпицентре катастрофы только подтверждало апокалиптические ожидания. Для Листа страдание являлось залогом спасения.
Но как в действительности Лист представлял себе это коллективное спасение? Свой образ золотого века он строил на материалах средневековой немецкой апокалиптики, северных легенд и современной теософии. Он рассказывал средневековую легенду об императоре Фридрихе Барбароссе, который долго спал в горе Kyffhfluser. Но однажды проснувшись, волной тевтонского гнева прокатился по всему миру, подчинив его немецкой гегемонии. В этой истории черпали вдохновение средневековые утописты, надежды которых в XIII в. сосредотачивались вокруг династии Гогенштауфенов. Позже исторические и культурные обстоятельства изменились, и в XV в. основные надежды возлагались уже на императоров Фридриха IV и Максимилиана I из династии Габсбургов. Один утопический трактат того времени, озаглавленный «Gamaleon», рассказывает о будущем немецком императоре, который должен подчинить себе французскую монархию и папство. Римская церковь должна была лишиться имущества, все ее духовенство предназначалось к истреблению. После победы над врагами германцы должны были возвыситься над прочими народами. Вместо папы новый немецкий патриарх в Майнце должен был возглавить новую церковь, подчиненную императору, новому Фридриху, власть которого обнимала собой всю землю.
Листовский образ золотого века во многом составлен из элементов раннего национализма и популярной эсхатологии. Первые манифесты националистов содержали в себе ту же веру в немецкий мир, в котором однажды исполнилась божественная воля и который поэтому был источником всякого блага до тех пор, пока не был разрушен заговором низших, негерманских народов, церкви, капиталистов, евреев и кого угодно. Для восстановления идеального мира требовалась новая аристократия, руководимая божественным посланником, призванным отстоять религиозные и политические ожидания угнетенных. Лист развивал традиции исторического хилиазма, утверждая, что правление Фридриха IV и Максимилиана I означало возрождение арманистского духа, но, к несчастью, потерпело крах по причине заговора лютеровской реформации. Также весьма значительным является то обстоятельство, что Лист с большим вниманием относился к идеям Джордано Бруно, философа и еретика XVI в. Бруно полагал, что иудаизм и христианство разложили древнюю и истинную религию, которой была для него магия египетской «Герметики» и мистицизм; такое мнение было весьма популярно среди неоплатоников Ренессанса. Бруно также стремился к освобождению, которое могло