Газета День Литературы - Газета День Литературы # 107 (2005 7)
— Ты что так долго? Мы заждались...
— Были проблемы... там, по пути...
— Да, ну понятно... но наконец ты все же здесь...
— Я думал, лавина...
— Лавина?.. конечно... но нам повезло... как и тебе...
— Это вершина? Где это мы?..
— Вершина, что же еще... только... наша вон там, впереди...
Он посмотрел вдаль. Облака заузились, рассеялись, приподнялись. За ними, у самого горизонта, возвышалась гора. Фантастической высоты. Темно-зеленые склоны до самой вершины: ни снега, ни скал, ничего. Впрочем, с такого расстояния не разглядеть. Ровное зеленое плато устремлялось к подножию горы. Ни холмов, ни предгорий вокруг. Над облаками, среди загоравшихся звезд, темнел треугольный пик. Далеко-далеко... Как последний предел, центр круга, где сходятся все пути...
Гора подавляла решительно все: грандиозные белые пики внизу, бесконечные цепи хребтов, всякую грезу и всякий порыв...
Ошеломленный, он стоял и стоял, неподвижно, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, не сознавая себя...
— Ну, ты идешь?..
И, как будто говорил не он:
— Да, пошли...
Константин Озеров «НАШ МИР СТРАСТЕЙ...»
***
Щипать траву останется коза,
орел кружиться над лесистым кряжем,
а мне медяк положат на глаза
и челюсть нижнюю веревочкой подвяжут.
Затем могильщик буквами кривыми
запишет на полях своей тетради
мою фамилию и мое имя,
родился в Ковно, умер в Ленинграде.
***
За горизонт к турецким берегам,
уплыл бы я, родись в начале века,
и целовал бы руки знатных дам,
и привыкал к нерусским чебурекам.
Но, нагулявшись вдоволь по Парижу,
затосковал и раннею весной
по бездорожию и жиже,
пришел с повинною домой.
***
Надули грудки снегири,
деревья инеем покрылись
и с первым проблеском зари
кресты церквей озолотились.
Зима торжественно тиха
в своем наряде подвенечном.
Мне кажется, я жил всегда
и молодым останусь вечно.
***
Деревенская церквушка
с непокрытой головой
ищет в травах у опушки
позабытый купол свой…
***
То ли глаз черной кошки жмурится,
То ли месяц на небе острый,
По виленским кривым улицам
Бродит местная Коза-ностра
Что за ужасы? Крики, ахи,
Так темно, как в моем кармане
И бесшумные крыльев взмахи,
И упавший на первом плане…
***
Я не любил Союз понятной нелюбовью,
Ее не победил рассудок мой —
ни Сталин, нас заливший кровью,
ни Ленин, с вездесущею рукой,
ни коммунизма светлого прогнозы
не исторгали восхищенья слезы.
Мне больно сквозь стекло "экспресса"
смотреть из поезда весь день
на разрушение прогрессом
неперспективных деревень.
***
Не для того ли штормят моря,
чтобы срывать с кораблей якоря?
И перед образом ставят свечу,
если не верится больше врачу?
Не для того ли целуют в губы,
чтоб оказаться злым и грубым?
***
Дождь оплакал мою боль,
ветер выдул злобу.
Счастья нашего пароль
мы забудем оба.
Будет осень иль зима
Листья в снежной каше…
Позабудешь ли сама
ты про счастье наше?
***
Лежу, уткнувшись лицом в подушку,
и зубы скусив от бессилия.
Выйти на людную площадь с кружкой
не позволяет фамилия.
Хорошо, хорошо. И вдруг
всё разбилось на груды осколков —
не собрать миллионами рук
не смести никакой метелкой.
Из окна, затаив дыханье,
я считаю идущих вдаль —
там находят свое призванье
и разбитого там не жаль.
***
В начале сентября на Ангаре,
ловили рыбу и стреляли уток,
и засыпали часто на заре,
а иногда не спали пару суток.
Под шум волны, бурлящей на пороге,
искали в небе знаки зодиака,
и зимовья желанного залогом
был дальний лай встревоженной собаки.
***
Старик без ноги. В тельняшке.
Матрос
кепку вверх дном положил, костыли
рядом поставил. Глаза опустил.
В переходе метро.
А люди шли мимо, шли и шли…
Просящему дай!
А если ты сверху на все глядишь,
А если проходишь, как все, как мышь,
А если в душе, в глубине своей рад,
Что чаша сия тебя миновала,
Значит ты мало еще, мой брат,
Бит сапогом судьбы по е…………
***
Я шел по Невскому в час пик,
Дымя дешевой папироской.
Кругом бело. И снежный скрип.
И взоры дев, как капли воска.
Как капли воска сердце жгут —
я перед ними безоружен.
Меня уже, наверно, ждут
и я уже кому-то нужен.
***
Уснули все. И бабка на печи
похрапывает еле слышно.
Ах как приятно подбирать ключи,
и, лапу запуская хищно,
тихонечко посвистывать в ночи.
Быть с топором на всякий случай.
***
Я тех не виню, кто снял венец
супружеский, терновый…
Вздохнул облегченно и, наконец,
начал жить по новой
Мне жалко до боли только детей,
пускай разодетых и сытых,
за то, что познали наш мир страстей
с разбитого корыта.
***
Пешка имеет куда пойти,
конь с королевой тоже.
Я же свои выбираю пути,
Как девственниц. На ложе…
Я прошлое сжег, как сжигают мосты
и прикурил от горящей усадьбы.
Волком тебя утащу я в кусты
И разорву, но по-о-осле свадьбы.
Жар у тебя? Не пищи и ной,
Нам надо лечить простуду.
А будешь ли верною мне женой?
Что замолчала? — Не буду!
***
Рукопожатья, потом проклятья,
потом расплевались, опять сошлись.
Меняем чувства, как дамы платья,
с любой вершины слетая вниз.
С разбитым сердцем глядим добрее
на тех, кто выжил, на тех, кто цел —
и не играет в лотерею,
и не берет нас на прицел.
***
Со стометровой глубины
Доносят волны тихий звон —
Они погибли без вины,
У них не будет похорон.
Мы поднесли огонь к свечам,
Надели черные бушлаты.
И стали сниться по ночам
Три дня стучавшие ребята.
