Сергей Кремлёв - Русская Америка: Открыть и продать!

Резанову было под силу, опираясь на опыт и энергию таких единомышленников, как Булдаков и Баранов, подвигнуть императора на масштабные практические действия в Русской Америке и вообще на Тихом океане. Тем более что энтузиазм на сей счет тогда у Александра наличествовал.

А при необходимости Резанов мог и дипломатически парировать внешние угрозы новому русскому делу. Резанова не стало, и широкий геополитический замысел заглох.

И было ли это случайным? — спрошу я себя и читателя еще раз.

ЕСТЬ в истории начальных русско-японских отношений и еще две более чем интересные судьбы, закончившиеся тоже настолько странными смертями, что анализ этих судеб почти расставляет все точки над всеми «i» и «ё»…

Это — жизнь и смерть отца и сына Лаксманов…

Эрик (в русских письмах он подписывался Кириллом) Лаксман родился 27 июля 1737 года в Финляндии, в Нейшлоте, окончил гимназию в Борго, но курс университета в Або закончить не смог по бедности. В 25 лет он переселился в Петербург и с этого времени связал свою судьбу с новой родиной. Вначале преподавал естествознание и физику, потом получил в Барнауле место пастора. Но везде он, будучи человеком прилежным и наблюдательным, занимался научными изысканиями. В тридцать три года был избран академиком «по экономии и химии». Много ездил по России и почти весь 1772 год провел на юге, занимаясь переливкой в мелкую монету захваченных у турок медных пушек. В сорок три года Лаксман-отец получил место обер-егермейстера на Нерчинских рудниках и навсегда переселился в Сибирь, бывая в столице лишь наездами.

Вскоре он устраивается свободнее, заняв «кабинетскую» должность по минералогии. Кроме того, ему выхлопотали пенсию от Академии.

Кирилл Густавович был действительно серьезным ученым — пусть и не выдающимся. Его класс подтверждается уже тем, что статья о нем есть в Большой Советской энциклопедии.

В середине 80-х годов он намеревался провести исследования на Охотском море и даже собирался посетить американский берег. Лаксман был знаком с Шелиховым, так что тут все было естественно. Просился он и в экспедицию Биллингса, но его просьбу отклонили (возможно, из-за холодных отношений с Палласом, идейно патронировавшим экспедицию и бывшим с Лаксманом в научных «контрах» по поводу происхождения Байкала — в чем правота была, надо сказать, на стороне финского сибиряка).

В 1791 году у русских берегов потерпел крушение японец Кодаи и вместе со своим спутником был привезен в Иркутск. Перед их отправкой в Петербург (где они были весьма обласканы) Лаксман знакомится с ними, сопровождает в столицу, а там предлагает правительству воспользоваться удобным случаем отправки потерпевших на родину и завязать с Японией отношения.

Предложение было принято, и его автору поручили выработку наставления экспедиции. А ехать с японцами в эту беспрецедентную командировку было велено второму сыну Эрика — капитану Адаму Эриковичу Лаксману.

Адам родился в Барнауле в 1766 году, окончил Сухопутный кадетский корпус и с 1786 года был исправником в Гижигинске, расположенном на северном берегу Охотского моря в районе Гижигинской губы.

Адам был, как я понял, вполне сыном своего отца, то есть скромным, но с чувством собственного достоинства, образованным, методичным, прилежным, склонным к наблюдениям (чем был силен как ученый и его отец), умеренным…

20 мая 1792 года Лаксман-сын по предписанию иркутского генерал-губернатора выехал в Охотск, а 1 августа туда прибыл и отец с японцами.

13 сентября (старого стиля), в годовщину подписания Екатериной указа о «японской» экспедиции, на галиоте «Святая Екатерина» под командой штурмана Григория Ловцова Адам вышел в море с экипажем из 20 матросов и 4 солдат, с переводчиком, чертежником, волонтером — сыном охотского коменданта Коха, с несколькими купцами и, естественно, с обоими японцами.

Фактически посольство было актом политическим, но формально его главной целью была объявлена цель коммерческая — установление торговых отношений.

Лаксман-сын вез в Японию письма всего-то от иркутского генерал-губернатора, подарки от его же имени и подарки отца к трем японским ученым.

К слову, посольство Адама Лаксмана впоследствии оказалось забыто настолько, что даже в основательной монографии Василия Михайловича Пасецкого «Иван Федорович Крузенштерн», вышедшей в издательстве «Наука» в 1974 году под редакцией академика Окладникова, говорится об «экспедиции академика К.Г. Лаксмана». Сына спутали с отцом…

9 октября «Екатерина» вошла в гавань Немуро на северном берегу острова Хоккайдо. И застряла там на девять месяцев. За это время, как говорят, родить можно, и японцы все это время «рожали» ответ русскому посланцу.

Недостатка посольство ни в чем не испытывало, но переговоры были удручающе медленными. Лишь 29 апреля 1793 года в Немуро прибыло японское посольство из двухсот (!) человек с ответом от императора. Лаксману предлагалось в сопровождении всей этой оравы доставить двух своих подопечных в самый южный порт Хоккайдо — Мацумаэ, причем на японском судне.

Последующее доказывает, что Адам сын Эрика-Кирилла был блестящим, то есть бесконечно терпеливым, но и жестко неуступчивым, дипломатом.

Он заявил, что так или иначе поехал бы морем в Хакодате — порт в сотне километров к северо-западу от Мацумаэ. И 4 июля отправился морем на посольском судне.

В Хакодате власти приняли его тоже исключительно любезно, но абсолютно изолировали от каких-либо контактов с жителями. Кортеж составлял теперь уже почти полтысячи человек, и все они 13 июля двинулись в Мацумаэ по суше.

Лаксмана и двух возвращенных Японии ее сынов несли в богатых паланкинах. И прибыли они в Мацумаэ 17 июля 1793 года.

Начались переговоры о церемониале представления, щедро сдобренные упреками за то, что русские явились вопреки законам страны в порт, куда иностранцам доступ запрещен. Официально же представляться предлагалось босиком и говорить лежа на животе, но не императору — об этом и слышать не хотели.

Лаксман, я так полагаю, и отшучивался, и отругивался, но все проделывал таким образом, что внушал симпатии, и когда через два десятка лет на Хоккайдо оказался капитан-лейтенант Василий Головнин (его история заслуживает отдельных строк), Лаксмана вспоминали живо и дружески.

В итоге он добился разрешения для одного русского корабля раз в год приставать в порту Нагасаки. Когда читатель позднее познакомится с историей Японии получше, он поймет, что успеха Адам добился фактически невероятного.

До этого подобной привилегией уже почти два века пользовались в Японии только голландцы!

Значение сделанного Лаксманом-сыном тоже подтверждается тем, что в БСЭ есть статья о нем, где он прямо назван «главой первого русского посольства в Японию».

Но вот в одной из книг новейшего академического пятитомника «История внешней политики России (конец XV в. — 1917 г.)» — в той, которая охватывает первую половину XIX века и издана в 1995 году издательством «Международные отношения», посольство Лаксмана оценивают как безрезультатное.

Что ж, тут остается лишь пожать плечами…

Вернувшись в Хакодате, Адам 11 августа вышел в море. А далее я прямо процитирую его биографа конца XIX века:

«Обратное плавание было быстро и счастливо; 8 сентября «Св. Екатерина» бросила якорь у Охотска. Вся экспедиция обошлась в 23217 р., а ассигновано было на нее 36 тыс. (как видим, сын с отцом были еще и честны. — С.К.). Ад. Лаксман был вызван с отцом в Петербург, получил чин капитана. Он предназначался к участию в экспедицию в Японию, которую предполагалось снарядить в 1795 году, но сначала дело несколько замедлилось, а затем смерть Эр. Лаксмана и Шелихова и самой императрицы Екатерины совершенно остановили его…»

Да, уважаемый мой читатель, начиналось за здравие, а закончилось в прямом смысле слова — за упокой.

Да и — не одной души…

Вышло так… В мае 1794 года сын возвращается в Иркутск. Отец отсылает донесение графу Безбородко, а тот представляет его Екатерине.

Отец и сын вместе с естественно-исторической коллекцией, которую сын сумел собрать в Японии, выезжают с докладом в столицу.

Там всем участникам экспедиции объявили благодарность, Адам получил капитанский чин, Эрик был произведен в коллежские советники и награжден Владимиром 4-й степени.

На одно ежегодное торговое судно в Японию претендовал друг Лаксмана Шелихов, и ввиду его огромных и всем известных заслуг в развитии торговли на Великом океане это желание находили справедливым. Однако окончательное решение чем-то (а точнее, естественно, — кем-то) тормозилось.

Лаксман скучал по своим «сибирским Альпам», но вообще-то не скучал, ведя обширную переписку со своими учеными западноевропейскими корреспондентами.