ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко
– Им бы в таком случае в Литинститут – и после на чердаке сочинять нетленку в стол…
– Литинститут? Вы же знаете, что литератор у нас не может социализироваться. Он не может существовать на деньги от своих произведений. И вообще – какой смысл сейчас писать романы, если тебе на его написание и отделку потребуется полгода, не меньше, – и за это получить в итоге 500 долларов?
– Ну не пятьсот, а две тысячи.
– Да хоть и две тысячи – за полгода работы разве много? Да и то две тысячи – это очень хорошая ставка.
– А сценарий худо-бедно стоит…
– Не хочу обсуждать.
– Сами знаем: от 10 000 до 100 000 долларов.
– Примерно так. На эти деньги уже можно существовать!
– А вы чему учите студентов, какое кино делать – кассовое или авторское?
– Нет, нет. Я учу общим законам драматургии. Которые нам достались от античности. Но, естественно, в приложении к современному кинопроцессу. Я не настаиваю на том, чтоб студенты делали кино такое или этакое, – пусть делают что хотят. Мне все равно, что это такое будет – Бергман или Спилберг. Решат сами. У нас только требование общее для профессии: чтоб в сценарии были завязка, кульминация, развязка и причинно-следственная связь.
– Вы тут созвучны Сельянову, который спродюсировал фильмы «Брат» и «Брат-2». В ремесле он вообще не по части идей и морали, просто делает кино, которое люди хотят видеть, и все.
– Я не могу с Сергеем солидаризироваться. У нас другое. Я в преподавании стараюсь не навязывать людям свои взгляды… Но считаю, что любое кино должно иметь гуманистическую содержательную сторону. Я против расчлененки на экране. Я вообще против насилия в кино, против понимания монтажа как соединения сцен, связанных с насилием и сексом. Конечно же, против.
– А помните эти разговоры о том, что сейчас во ВГИК уже не попал бы талантливый парень Вася Шукшин из алтайской деревни…
– Вы знаете, к нам на факультет Вася Шукшин может попасть. Другое дело, что я не могу отвечать за все факультеты – но о фактах взяток, если вы об этом, я не знаю.
– Я не об этом… А о том, что тогда деревенский парень мог завоевать Москву…
– Конкурс у нас большой, десять человек на место. (Хотя это ничто по сравнению с актерским факультетом, где сто человек на место.) Но все-таки у нас есть тринадцать бюджетных мест на дневном и еще пятнадцать на заочном, так что у Васи Шукшина и сейчас был бы шанс, все равно – с точки зрения финансов. Но, конечно, мы по своей человеческой близорукости, свойственной каждому из нас, можем проморгать этого Васю Шукшина! Тут все упирается не в коммерческую ситуацию, а в нашу близорукость, но это уже другая история.
– Эх, какие у вас во ВГИКе в старые времена были закрытые показы! Я ходил, проникал как-то, протыривался… А теперь наоборот – вдруг стало можно купить все диски, все фильмы в подземных переходах.
– Не все. С киноклассикой в переходах по-прежнему сложно.
– Вы просто давно в них не спускались. Всё уже есть! От Орсона Уэллса до полного Бергмана. В интернете можно что угодно скачать.
– Я хочу заступиться за наших пиратов. Конечно, пираты есть пираты, – но они издают много киноклассики, которую за рубежом надо специально заказывать. Они издали весь корпус английской бит-музыки шестидесятых, которую трудно даже купить в Великобритании. Продвинутые люди! У них всё есть. Если порыться на их развалах, можно найти фильм типа «Вторжение похитителей тел», это очень популярная американская фантастика, очень плохая – но она показывает, откуда растут ноги у фантастического американского кино. Это интересно, это здорово! Идиотско-дурацкая картина, но любопытна в историческом контексте.
– Я вот вспомнил, что ВГИК среди прочего славился своими пьянками. А вы не пьете. С чем это связано? Вам и так хватает накала жизни? Или…
– Мне накал жизни не очень требуется, я же писатель, мне нужна скорей сосредоточенность. И пожалуй, отсутствие каких-то накалов, чтоб я мог что-то написать. Ну а вообще я красное вино пью, и мне этого достаточно.
– А, вы не пьете в серьезном смысле слова.
– Я не страдаю запоями.
Начало
– Юрий! Вы действительно, как про вас рассказывают, в нежные годы слали письма Beatles с просьбой прислать вам диски?
– Было дело. Мы с другом написали такое письмо, – но, думаю, никуда оно не ушло. А в более позднее время я пытался связаться с Джорджем Харрисоном, в тот период, когда у него была своя студия и он финансировал фильмы (в частности, картину Терри Гильяма «Бандиты во времени»). Удалось связаться только с офисом, а с самим не вышло поговорить. Была мысль, чтоб он нам дал денег на кино…
– Beatles оказались недосягаемы – так же как и Ленин, портреты которого вы вклеивали в свой альбом.
– Было такое. Моя семья пострадала от репрессий во времена Сталина, как у многих людей того времени, и я противопоставлял черное белому. Сталин – черный, а Ленин – белый. «Если б Ленин знал, как Сталин исказил дело Ленина», в таком духе. Я рос без отца. А потребность в нем была. Ленин же был отцом всех пионеров и октябрят. Еще была злодейская смерть Ленина от, как нас учили, отравленной пули. Ленин – жертва, Ленин – хороший, Ленин – отец, – все это заставляло меня, мальчика лет восьми-десяти, вырезать его портреты и клеить себе в альбом.
– И это все притом, что вы, судя по всему – по тому, какой вы сейчас, были продвинутом мальчиком.
– Я – нет, не был продвинутым. Продвинутым я стал уже после школы. А в школе был хулиганом и прогуливал уроки, с трудом получил троечный аттестат. С трудом превеликим. Моя любимая книжка была про Незнайку. Еще я читал про Винни-Пуха и про Тома Сойера. Из школы я вышел совершенно таким хулиганом, я не знал, что делать, собственно. По тому, как у меня всё шло в школе, до тюрьмы было недалеко.
– Ленин, ваш некогда любимый, тоже в тюрьме сидел.
– Закончил школу… В армию меня сразу не забрали, я был единственный ребенок у матери, а тогда давали отсрочку единственным детям. Мама сказала: «Я год тебя прокормлю, только ты читай книжки». Я начал читать… Прочел весь корпус русской литературы и много из зарубежной, философию – от древнеиндийской до Гегеля. И что-то в душе сдвинулось. Потом я два года работал на студии Горького киномехаником. После поступил в институт, и за пять лет эти стены из меня что-то сформировали. Тогда ВГИК был очень интересен… Здесь преподавал, в частности, Мераб Мамардашвили, –
