Газета День Литературы - Газета День Литературы # 170 (2010 10)
Когда район стоит, считай, у гроба.
Чуть что не так – тебе несдобровать.
Кого поддерживать?
Кому молить моленье?
Тут не компот и даже не варенье!
Тут должность можно разом потерять.
Районный городок.
Районное начальство.
Все посерьёзнели.
Ни тени зубоскальства.
Тут не до смеха; танки – на Москву! ЗавОрг Трофимов с жёваной тетрадкой.
В ней всё прописано подробно,
по порядку:
– Товарищи! Долой печаль-тоску!
Всё возвращаем взад.
Не допускайте сходки!
Взять по контроль народ.
Отвлечь от водки!
Что думает товарищ военком?
Милиция, усильте наблюденье
За теми, кто пришёл из заключенья.
А военком как будто под хмельком.
Районный городок.
Но танков нет в районе.
У военкома пушки на погоне.
Он крут в плечах, осанист в животе.
Он рад бы вдарить и возглавить роту.
Да жаль: вчера он ездил на охоту
И нынче силы у него не те.
– А между тем, народ...
Его-то кто спросил? –
Газетчик Васькин губы распустил.
– Не забывайтесь, Васькин! Вы в бюро!
А с гласностью вы, Васькин, доигрались.
Вон, в телевизоре
все лебеди собрались И побеждает, как всегда, добро!
Районный городок. Бескровное начало. Бюро закончилось.
И слышно: зажужжала Мясная муха – первая пока.
За ней другие... Скоро все слетятся; Запахло падалью.
Ну, как тут не собраться,
Чтоб вместе всем подзакусить слегка.
Александр ЗОЛОТОВ «И ВОТ ВОЗМЕЗДИЯ ИГЛА...»
Александр Золотов был человеком – не от мира сего. И поэтом... Может быть оттого и ушёл из жизни так рано. Поэзия его, пропитанная восточным ароматом и русским ХIХ веком, была поэзией души.
Копаясь как-то средь старинных
И так, диковинных, вещей,
Мы при свечах, в мгновеньях длинных,
Суждали в пламени речей
О временах, теперь забытых
Уж современными людьми,
(Наш был девиз "Не посрами!")
И пылью долгою сокрытых.
И от полночи до утра
Царили мы, когда пора
Блаженных лет располагала
Богами быть среди теней.
Под впечатлением дышала
Младая грудь; душа скорей
Стремила ход в небес сиянье,
И тайна, и миров молчанье
Заводом были жизни всей.
Одну из тайн перескажу я
Устами несмышленых лет.
И, может, кто-нибудь, ликуя,
Провидит лучезарный свет.
Давно ли, нет – не ведать миру,
В одном безмолвенном селе,
Где окрылённому зефиру
Дышалось шумно на земле,
Где луч всходящего светила
Теплил уснувшие поля,
И лаской дивного эфира
Была разнежена земля,
Старик жил со старухой злою.
В полях работая со рвеньем,
Себе лишь сына, да покою
Просил у Бога с сожаленьем.
Однажды бурею беспечной
Лишь солнце быстрое взошло,
Покрылся тучей купол млечный –
Торжественное зло пришло.
Грозы объятия раскрылись –
И ветра холодный язык
Объял природы нежный лик,
И звёзды частию затмились…
Поутру, средь немых полей,
У древа с кроной охлаждённой
Старик стоял, старухи злей.
И старца взор опустошённый
Молил грядущие лета
Послать надежду дней суровых –
Потомка... также зёрен новых.
О Бог! Свершилася мечта.
У корня сливы одинокой,
В движениях стеснённых, там
Лежал младенец ясноокий –
Судьбы насмешливой обман…
Как часто высший властелин
Даёт природе низший жребий,
И тяжкий звук людских молебий
Пред ним ничто – он господин.
Но дар, светилом поднесённый,
И первой лаской опьянённый,
Был славный карлик, добрый сын.
Шли годы. Мальчик не развился,
Но танцевал, пречудно пел,
В полях он весело резвился,
В душе об участи жалел.
Лишь радостных детей веселье
Катилось к месту, где он был,
Или народа новоселье
И молодой задорный пыл
В селе блуждали – он покорно
И удивительно проворно
То место чудом покидал.
А там уже с тоской бежал
В вековый лес, где великаны,
Спокойствием возвысив станы,
Стояли. Там он засыпал…
Когда ж старухи голос нервный
Его винил в пустых делах,
То старика карман безмерный
Служил защитой. Как в стенах
Он там скрывался, и печальный
Взирал сквозь ткань на мир большой,
И вздох груди многострадальной
Стеснял неразвитой рукой.
Не по вине своей нахлебник,
Но в сердце жаждущий помочь,
Опять ребёнок встретил ночь
В сыром лесу, где как волшебник
Ступал он меж седых древов,
Играя нежные мотивы,
И у корней могучей ивы
Найдя остаток дивных снов,
Решил покинуть отчий кров.
Лишь солнце снова поднялось,
Окутав звёзды сном лазурным,
В селе движенье началось.
Лоскутный люд потоком бурным,
Прослыша только ранний слух,
(Пропажа быстро разнеслася)
Толпою в лес пошёл. Велася
Повсюду речь на разный дух.
Один входил во смех безбожно,
Другой с вниманьем, осторожно
Искал. А третий, как петух,
Кричал, но оставался глух.
Так день прошёл и с чувством разным
Народ стекался уж к домам:
Одни со смехом несуразным,
Другие шли к своим стенам
С тоскою на челе разбитом,
Иной народец помышлял
Об ужине довольно сытом,
И носом по пути клевал.
Вновь ночь пришла. Погасли свечи,
Народные умолкли речи,
Старик лишь молча, сам не свой,
Сидел с желаньем непонятным
И изредка словцом невнятным
Тревожный нарушал покой.
Свеча дрожала, он рукою
Её от ветра ограждал,
И думой, мрачной головою,
Природу втайне проклинал:
"Судьба – злодейка... С Богом, сын!"
Малыш, проснувшись, вспомнил речи
Старухи и других людей,
Он с ними не желал уж встречи.
А потому среди ветвей
Иглу сыскал он, плотик справил
(Иглою защищаться мог
Он среди тягостных дорог)
И к городу его направил.
Вот солнце за море скатилось,
И среди каменных колонн
Он оказался. В нём теплилось
Желание: какой-то сон
Найти, очаг и добры взгляды,
Не требуя иной награды.
Взамен бы мальчик только пел.
Когда б он песней надоел,
То молча, внемля лишь рассудку,
