Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора
Вторая и главная причина: если раньше телезрители этой низшей, но, повторяю, самой многочисленной категории рассматривали рекламу изделий мадам Рубинштейн как нечто, не имеющее к ним никакого отношения, как дорогие игрушки королев, кинозвезд и светских львиц, то теперь им начинает казаться, что продукция мадам Рубинштейн способна и кухарку превратить в «мисс». И ты представляешь себе, сколько огребет фирма мадам Рубинштейн, если хотя бы одна из десяти, ну, пусть даже одна из ста этих бедных и нищих девчонок, сэкономив на еде, на билетах в кино, урвав из жалкой заначки, которая лежит в ожидании рождества или карнавала, отправится в ближайшую галантерейную лавку и купит самую дешевую губную помаду или лак для ногтей?..
Вот поэтому-то успех Анизии был запланирован еще до того, как сама она оказалась среди соискательниц короны. Да и вообще: Анизия тут ни при чем. Она просто подвернулась под руку. Не будь ее, взяли бы любую другую. С подходящими, разумеется, параметрами по бюсту и бедрам.
А все то, что ты слышал в Организационной комиссии: жалобы на хлопоты, которые им причиняет Анизия, крикливое возмущение ее «выходками» — это тоже игра, подогревание сенсации, создание возбужденной, может быть, даже скандальной атмосферы, на которую мы, репортеры, слетаемся, как мухи на падаль. И к счастью для всех нас, эта добрая и наивная девочка, сама того не понимая, участвует в нашей игре, когда, искренне и от души желая помочь горничной в отеле, хватается за пылесос. Остальные «мисс» шокированы, в оргкомитете скандал, мы, газетчики, подогреваем страсти, а публика умиляется.
Рауль устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Уже первый час ночи. Окна на авениде Атлантика гаснут одно за другим: Копакабана отходит ко сну. Мы молчим, прислушиваясь к шелесту волн, лениво набегающих на песчаный пляж и отступающих обратно в черный океан. У пустого соседнего столика останавливается одинокая женщина. Она оборачивается в нашу сторону с молчаливым, хорошо понимаемым на всех широтах вопросом. Это Паула из нашего «Сан-Жорже». Узнав меня, она улыбается, пожимает плечами, словно извиняясь за нечаянную ошибку, и прикладывает палец к губам, намекая, что эта нечаянная встреча должна остаться между нами. Я чуть заметно киваю ей, и она идет дальше к «Леме-палас-отелю», где и в этот час можно найти любителей ночных приключений. Я гляжу ей вслед. У нее мягкая походка человека, которому некуда торопиться, которого никто нигде не ждет. Удаляющуюся фигуру Паулы провожает усталым взглядом и наш официант, который давно уже отправился бы домой, но суровый закон ресторанного сервиса, гласящий, что клиент всегда прав, удерживает его от деликатных намеков и вопросительных взглядов. «Фиорентина» славится обслуживанием, и сейчас я это могу оценить в полной мере.
Мы прощались с Раулем, пронизанные взаимной братской любовью, и договорились встретиться завтра в «Мараканазиньо» на репетиции конкурса.
— Обязательно приезжай, — сказал он, обнимая меня за плечи. — Репетиция может оказаться для тебя еще интереснее и важнее самого конкурса.
Я подумал, что он преувеличивает: чего ради тратить время на репетицию? Все уже казалось предельно ясным. Рассказ Рауля расставил все точки над «и»: «бизнес и красота, капитализм и бесправное положение женщины. Холодная игра дельцов на честолюбии и жадности провинциальных девиц. Массовый обман потребителя, которому фирмы-патроны всучают свои товары, рекламируемые участницами конкурса». И в конце — ликование победительницы, слезы остальных и холодные улыбки хозяев, подсчитывающих барыши. Хоть сейчас я был готов садиться за контрпропагандистский очерк. Оставалось только решить, в каком эмоциональном ключе его делать: либо писать с откровенным негодованием, и тогда получится разоблачительный памфлет, либо, мобилизовав иронию, попытаться высмеять конкурсы и возню вокруг них. И в том и в другом случае следовало обрушить пыл не только на организаторов конкурса, но и на девиц, добровольно продающих себя фирме мадам Рубинштейн. Словом, прощаясь с Раулем, я был убежден, что мой очерк уже сложился: осталось его только записать или как «гневное разоблачение», или «разоблачение с иронией». С признательностью за бесценную помощь, за обрушенный на меня поток информации, который поможет мне создать шедевр — именно шедевр, я в этом уже не сомневался! — я обнимал Рауля как друга и брата и пытался сообразить, чем же мне отблагодарить его за восхитительное, не так уж часто встречающееся среди журналистов бескорыстие. А Рауль, понимая это, потрепал меня по плечу, взялся в последний раз за мою пуговицу, улыбнулся и повторил:
— Приходи все-таки на репетицию. Не пожалеешь. Увидишь вблизи.
Он сказал это, кивнул мне и пошел по тротуару в сторону авениды Принцессы Изабель, где легче было поймать такси. А я задержался около подсчитывающего чаевые официанта. Пытаясь понять смысл этой последней фразы «увидишь вблизи», я вдруг почувствовал, что Рауль подарил мне совершенно неожиданный вариант решения темы «Конкурс красоты». А обе мои домашние заготовки — «гневное разоблачение» и «разоблачение с иронией» — лучше отложить. Или использовать как вспомогательный инструмент. Главные усилия следует сосредоточить не на разоблачении конкурса. Разоблачение прозвучит в любом случае. Но как бы я ни писал, главным объектом исследования должны стать не организаторы и хозяева. Не фирма Елены Рубинштейн. Решать эту тему нужно на улыбках и слезах «мисс»…
«Увидишь вблизи», — сказал Рауль. И вновь оказался нрав: в огромном, еще не заполненном публикой «Мараканазиньо» с какой-то неожиданной силой обнажились страсти, волнения, слезы, улыбки, радости и разочарования, кипящие вокруг конкурса и вокруг двадцати пяти растерянных его участниц. И почти физически ощутив их робость и страх, я вдруг понял очень важную вещь: можно сколько угодно иронизировать и высмеивать честолюбивые притязания этих девочек, их наивную веру в удачу, истеричное ожидание: «А вдруг именно я?!»
Но нельзя было не увидеть, что эти чувства, эти страхи, вера, надежда, смятение — они-то искренние, а не поддельные!.. В лихорадочном калейдоскопе фальшивых и продажных страстей, бушующих вокруг этой помпезной аферы, именуемой «Конкурс „Мисс Бразилия“», только слезы и страдания девочек были честными, настоящими, подлинными. И я понял, что нужно писать об этих слезах и о том, что они — не только соблазнительная эмоциональная приправа, придающая зрелищу особую пикантность, а заранее рассчитанный устроителями и умело переплавляемый в дивиденды компонент действа.
Я приехал в «Мараканазиньо» одновременно с автобусом, на котором доставили на репетицию «мисс». Уже одно это зрелище было достойно кисти художника, специализирующегося на батальных сценах: впереди автобуса на территорию стадиона ворвались, завывая сиренами, мигая красными и синими огнями, полицейские мотоциклы. У служебного входа выстроились две шеренги солдат, которые должны были защитить «мисс» от восторгов сотен их поклонников. Взявшись за руки, солдаты оттирали спинами толпу. Девушки выпрыгивали из автобуса, как цыплята из инкубатора, и бежали между вздрагивавшими, прогибающимися шеренгами солдат. Девушкам было немного страшно и радостно при виде беснующихся, ревущих и свистящих физиономий. И они, пожалуй, не стали бы возражать, если бы солдаты слегка ослабили свою бдительность. Или если бы поклонники малость прибавили энергии. И хотя бы частично прорвались за кулисы. Но солдаты выстояли. Может быть, потому, что поклонники берегли свои силы для решающей схватки в субботу.
Девушки исчезли за дверью, около которой грозно встали трое полицейских. Поклонники прекратили истерику и рассредоточились вокруг круглого здания Дворца спорта в поисках каких-нибудь щелей, через которые можно было бы просочиться внутрь. А я разыскал вход с надписью «Пресса» и вошел в огромный круглый зал, где стучали молотки декораторов, укрепляющих плакат: «Космическая косметика», хрипели динамики, а на трибунах покрикивали и посвистывали, словно проверяя свои силы, уже просочившиеся поклонники и болельщики. И бродили продавцы прохладительных напитков и жареных орешков.
Внутри большого круга, образованного примыкающей к сцене пассарелой — дорожкой, по которой будут дефилировать трепещущие соискательницы звания первой красавицы страны, уже топтались фотографы и репортеры. Из-за охраняемых полицией кулис доносился легкий шум. Слышно было, как кто-то спорил. А кто-то ругался. И выражения, долетавшие в зал, казались не совсем уместными в общении с самыми красивыми девушками страны. А потом появились и сами девушки. В купальниках. Не в парадных, которые они наденут в субботу, а в «тренировочных». Несмело выползали они по двое, по трое из-за кулис на сцену, боязливо поглядывали на репортеров. Поклонники на трибунах встречали каждую «мисс» доброжелательным свистом, а фотографы — фейерверком блицев.
