Ян Станкевич - Фейсбук с привкусом Лубянки
А вот снимки на жестком диске мы практически никогда не пересматриваем. Их тысячи там — и как-то даже не хочется открывать их. Они там в большей степени однообразны. И понимаешь сам, что четыре пятых всех отснятых кадров нужно просто выбросить, чтобы хоть как-то повысить значимость, что ли, оставшихся. Но… жалко как-то. Да и времени нет.
Знаю друзей, у которых снимками забиты буквально сотни гигабайт дискового пространства. Уже и не пытаются они хоть как-то упорядочить свои фотоархивы. «Потом».
Но потом не наступает.
Снимки из нашего детства, те самые, на фотобумаге, не совсем качественные, где-то и пожелтевшие от времени, стали частью нашей истории. Снимки наших родителей — это не просто память о них, это они сами незримо и зримо присутствуют в нашей жизни. Эти снимки — связь поколений, это материально выраженное чувство уважения к ним, нашим папам и мамам.
Всегда дороже то, что есть в единственном числе, то, что может исчезнуть безвозвратно. У меня есть единственный снимок моей мамы, на котором ей всего двадцать лет. Она очень красива. Снимок маленький, хорошего качества, чуть пожелтевший, с потрепанными уголками. Сами понимаете, что он необыкновенно дорог мне.
И вот я думаю: а будет ли для сына сотня тысяч наших фотографий на жестком диске чем-то дорогим? Я заметил за собой одну, в общем-то, страшную вещь: когда купил себе новый компьютер, не стал переносить на его новые в технологическом плане жесткие диски свой фотоархив. Он остается на старом компьютере. Уже сейчас жесткие диски со старого компьютера невозможно подключить чисто физически к новому компьютеру. Пройдет лет пять или чуть больше, мой старый компьютер однажды сломается так, что восстановить его будет невозможно. Увы, но это так — самый первый свой компьютер пришлось выбросить, потому что к нему не было запасных деталей, производители перестали выпускать морально устаревшие вещи. И все, что еще работало в моем компьютере, оказалось никому не нужным.
Так вот… Эти сотни тысяч снимков могут в какой-то момент оказаться недоступными для просмотра. И у меня останется всего лишь то, что я раньше распечатал на бумагу: маленького сына, маленькую дочь… Увы, сейчас я все реже делаю такие распечатки, хотя понимаю, что истинную ценность имеют только те вещи, которые материально воплощены во что-то.
Домашний цифровой снимок на компьютере не просто потерял свою значимость и ценность. С ним вместе ценность потеряла сама история семьи. Уже та самая связь поколений воспринимается чем-то неуловимым и непонятным.
Вместо настоящей семейной истории, которая стоит фундаментом для истинных человеческих ценностей в системе общений, Фейсбук предлагает сегодня свою сеть для создания псевдоистории. Пользователи выкладывают в пространство тысячи своих снимков в нелепой надежде на то, что они будто бы и в самом деле пишут свою историю. Но это не история, это всего лишь огромный банк фотографий, это просто виртуальная куча, а не фотоальбом, который можно положить к себе на колени.
Фотомания не только уничтожает настоящее фотоискусство, она нивелирует само понятие памяти как ценности, как той данности, которая дана нам природой для сохранения вида. Ведь именно связь поколений значит для человеческого сообщества больше, чем все остальное, вместе взятое, чтобы развиваться, идти вперед, расти духовно и нравственно, а не скатываться в бездуховный свет потребительства.
Все, что может множиться в геометрической прогрессии, все, что может быть создано без особого труда и временных затрат, стремительно теряет свою ценность. Это аксиома, это не требует доказательств. В нескольких десятках старых фотографий из нашего фотоальбома вписалась целая история жизни одного поколения. Сегодняшние тысячи фотоснимков на жестком диске компьютера вовсе не история, а никому не нужные фотоотчеты на темы: «Как я ел в ресторане», «Как мы провели день», «Как мы катались на яхте».
Фейсбук планомерно и настойчиво предлагает всем своим пользователям заменить настоящую историю человеческой жизни, семьи, поколения цифровым описательством. Важность иметь фотографию заменена на важность ее размещения в сети, ценность фотоснимка для нас самих заменена на количество полученных лайков.
Уже не мы сами определяем значимость для нас того или иного кадра — наши френды ставят лайки. Мы отдаем на откуп зрителям одно из самых важных своих качеств — память о родных, память о своей жизни. И система за нас решает, быть ей или не быть вовсе — нашей памяти.
Мимишки и няшки
«Мимими» — встречаю очередную запись в Фейсбуке и уже точно знаю, что сейчас будет фотография котика. «Ой, какая няшечка!» — первый комментарий. Я вздрагиваю, мне хочется написать что-то резкое, обидное, даже оскорбительное автору поста… Но я смиряюсь. Знаю, напиши я это — и буду подвержен всеобщей обструкции. Ибо созданный в Фейсбуке мир няшек и мимишек незыблем, тщательно охраняем, всеобъемлющ, всепоглощающ. И я сам порой чувствую, как он затягивает, как меня подмывает тоже сфотографировать и запостить что-то этакое, что вызовет такие же комментарии: «Ой, мимими!..»
Только на первый взгляд кажется, что за этим невинным развлечением, этим пристрастием к размещению в сети всяких кошечек, милых собачьих мордочек, умилительных голопузиков нет ничего страшного. Есть, мои друзья, есть…
Первые изображения женщин с ручными животными на руках появились еще в средние века. Исполненные внутренней неги и страсти дамы позировали перед средневековыми художниками с ручными горностаями, соболями на руках. «Дама с горностаем» — разве же не знакома вам эта репродукция еще со школьного учебника?
Весьма интересна причина, по которой эти дамы вынуждены были держать у себя ручных животных. Да-да, именно вынуждены. Вот почему они не держали на руках кошечек или собачек? Ответ прост — эти животные имели, скажем так, не царское происхождение. А те самые ручные горностаи и соболя имели мех, который в те времена исполнял даже роль международной валюты. Еще интересный факт: эти животные, которых дамы держали на руках, были собственностью художника. Да, вот приходил такой мастер во дворец, усаживал молодую страстную принцессу в кресло и давал в руки соболя. Причина станет понятна тогда, когда мы вспомним, что в средневековье весь блеск украшений и богатство одежды скрывали под собой откровенно грязные тела. Средние века — эта позор Европы в плане личной гигиены. Европа не придавала значения чистоте своего тела до той поры, пока чума не выкосила три четверти живущих. После этого церковь поняла, что совершала страшное, не давая своими дурацкими законами заботиться людям о чистоте тела.
Естественно, что там, где не моются, водятся в избытке насекомые. И в первую очередь — блохи. Очень кусачие твари, кровопийцы. Усидеть, позируя перед художником, даже несколько минут было невозможно — блохи кусались остервенело, дамы чесались. И поэтому брали на руки соболя. Поскольку это животное имело температуру тела выше, чем у человека, блохи с чопорной, но грязной дамы быстренько перебирались на соболя. И бедное животное страдало ради искусства.
Некоторые исследователи утверждают, что мода в 30—60-е годы минувшего столетия на фотоизображения дам с котиками появилась именно оттуда — она снизошла в двадцатый век с полотен средневековых мастеров. Дамы любили фотографироваться именно так — сидя вполроста. Но чем занять руки? Куда их положить, что в них держать? Были букеты цветов, живых и неживых. Потом появились котики. Вот тогда и появились эти первые мимими. Фотографии молодых беспорочных барышень с красивыми котиками на руках вызывали умиление. Ах, как прелестно!
Настоящий бум на котиков в бывшем Советском Союзе пришелся именно на 50—60-е годы минувшего века. Нам стоит чуть дольше остановиться на нем, потому что мы обязательно найдем здесь связь с сегодняшним нашествием котиков в Фейсбуке.
Котики в то время стали появляться везде: в журналах для дам, на многочисленных открытках, в фотовиньетках. Эти котики стали символом чего-то необыкновенно нежного, умилительного, чистого и совершенного. Вслед за котиками быстро росло кошачье окружение: умилительные статуэтки беленьких пастушек в кудряшках с барашками, собачки и милые слоники, плюшевые мягкие мишки и нежные цветочки… В общем и целом, создавался мир всеобщего умиления, этакого искусственного искусства, который взывал не к душе, но к эмоциям. Квартиры советских людей наполнялись этим дешевым умилением, что должно было означать тягу их хозяев к прекрасному.
А коммунистическая пропаганда в это время готовила будто бы крестовый поход против этого индивидуального благополучия, быстренько найдя ему соответствующее духу эпохи название — мещанство. (Заметим в скобках, мещане — это некий средний класс между рабочими и дворянами в царской России.) Так вот, в Советском Союзе это названное мещанство начало активно высмеиваться на всех уровнях: в кино, в фельетонах газет, в театральных постановках, в литературе. Но успеха почему-то не было — то, что коммунистическая власть называла мещанством, росло и ширилось в городах и даже стало обозначать уровень образованности и культуры, являлось мерилом эстетического развития личности. Анализируя ту самую борьбу, можно прийти к совершенно неожиданному выводу: это была не столько борьба, сколько… пропаганда так называемого мещанства. С одной стороны, газетный фельетон «клеймил позором и другими нехорошими словами» всякого рода мещан, а с другой, рассказывал о новой продукции фабрики народных ремесел: появилась коллекция из двенадцати слоников, есть корзиночки с котиками, фарфоровые балерины… И вот что отметим: в ту пору никакого частного предпринимательства не было. То есть прекратить выпуск всяких пастушек с барашками, кошечек в корзинках, слоников и прочих атрибутов мещанства можно было одним-единственным распоряжением. Тем более эти безделушки не давали такой уж большой прибыли на фоне всего остального ширпотреба. Далее, приказать фотографам в фотоателье не использовать на портретных изображениях дам всякого рода котиков в виньетках тоже было делом одного телефонного звонка. И назавтра бы изготовили виньетки с заводскими трубами, теплоходами, мавзолеем.
