Евгений ПРИМАКОВ - ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ ПЛЮС…
Представляется, что Масхадов не просчитал и реальные последствия агрессии против Дагестана и террористических актов в России. Навряд ли он предполагал, каких масштабов достигнет российская реакция. Москва при поддержке практически всего российского общественного мнения ввела войска на территорию Чечни. Началась антитеррористическая операция, которая по сути переросла в войну против чеченских террористов и сепаратистов. Целью операции была ликвидация потенциала террористов и – скрывать тут, как мне кажется, нечего – возвращение Чечни в лоно Российского государства, срыв более широких планов отторжения от России Северного Кавказа, территориальной дезинтеграции страны.
Необходимость таких жестких действий была бесспорной. Просто выбить чеченских боевиков из Дагестана и не преследовать их, ограничиться открытием уголовных дел и бесплодными призывами к чеченским властям выдать бандитов, взорвавших жилые дома, убивших и искалечивших тысячу мирных граждан, – все это было бы показателем нежелания или неумения федерального центра защищать интересы России и россиян. И не случайно, что рейтинг в то время премьер-министра Путина, который взял на себя ответственность за решительные действия против боевиков в Чечне, необычайно быстро вырос, а в дальнейшем в первом туре он выиграл борьбу за президентское кресло.
Много было домыслов о том, что взрывы домов были связаны с президентской кампанией. Некоторые даже пытались приписать это ФСБ. Я абсолютно уверен в бесстыдной лживости таких разглагольствований. Четыре года и четыре месяца возглавлял одну из спецслужб и твердо знаю, что в наше время такое попросту невозможно. Не говоря уже о полностью изменившемся моральном климате, отсутствует механизм для осуществления подобных операций. Никто, если бы даже захотел, не рискнет дать на них санкцию. Такие операции не могут не стать достоянием гласности. Тем более что даже гипотетически в подготовке и осуществлении подобных операций должны быть задействованы по меньшей мере десятки людей.
Вместе с тем необходима широкая гласность при разработке «чеченского следа», на который вышла ФСБ. Недостаток информации всегда способствует фальсификаторам и лжецам.
Итак, в октябре 1999 года федеральные силы вошли на территорию Чечни. Существовали ли различные варианты продолжения этой операции? Да, они были. Мне и мэру Москвы Ю. М. Лужкову, с которым к тому времени обозначилась близость взглядов по многим проблемам и мы стали друзьями, казалось, что лучший вариант – остановиться на берегу Терека, надежно закрыть границы Чечни с Дагестаном и Ставропольским краем, а также с Ингушетией и Грузией, образовав своеобразную «зону безопасности». На юг Чечни не входить. Одновременно наносить точечные бомбовые и ракетные удары по боевым целям, инфраструктуре, используемой боевиками. Что касается освобожденного севера Чечни, то сделать максимум для того, чтобы показать преимущества мирной жизни – больницы, школы, зарплата, пенсии, порядок, безопасность. Дело также в том, что при продвижении до Терека потери федеральных частей были минимальными, чего не следовало ожидать при углублении на юг. Между тем для южной части Чечни предстояла холодная и голодная зима. В случае удачи предлагаемого варианта существовала реальная возможность расслоения среди чеченских полевых командиров и – что самое главное – дистанцирования населения от боевиков. Это, как нам представлялось, было сверхзадачей операции в Чечне, решение которой должно было открыть путь к политическому урегулированию.
Обо всем этом мы с Лужковым говорили Путину перед выборами в Государственную думу. И он не возражал. Говорили об этом и все четыре бывших премьер-министра – Черномырдин, Кириенко, я и Степашин, приглашенные Путиным на совещание. Но не следует забывать и о том, что действует логика, порожденная самими военными действиями.
Излагавшийся нами вариант не прошел. К субъективным причинам можно отнести и опасения, что повторится прошлая ситуация (как сказал цитированный мною П. Грачев, одна из его ошибок заключалась в том, что не добил бандитов, дал им уйти в горы), и менталитет некоторых военачальников, которые придали излишне большое значение тому, что федеральные силы дошли до Терека с минимальными потерями – это тоже подстегивало к продолжению наступления на юг Чечни. Сказались и объективные причины. Чеченские боевики начали просачиваться на освобожденные территории, разведка доносила, что они превращают буквально в опорные крепости населенные пункты. Грузия отказалась пропустить через свою территорию российских пограничников для закрытия с российской стороны чечено-грузинской границы’.
Переход через Терек, борьба за освобождение Грозного, других населенных пунктов, которые подчас на некоторое время вновь переходили под контроль боевиков, привели, несмотря на предпринимаемые меры, к серьезным потерям и среди мирного населения, и среди федеральных сил. В конце концов можно считать, что масштабная военная операция была завершена разгромом отдельных частей боевиков, но у них сохранились возможности ведения партизанской борьбы.
Уже после отставки мне довелось побывать в Германии и во Франции, где был принят федеральным канцлером Шрёдером, а затем президентом Шираком. Оба удивлялись тому, что Россия не принимает «добрых услуг» Запада для начала переговоров, в которых виделся выход из «чеченской трагедии». В конечном счете придется идти на серьезные переговоры, чтобы выработать статус Чечни в составе Российского государства, – в этом я с ними был согласен. Но оба в свою очередь согласились со мной, что такие чеченские переговорщики должны одновременно обладать двумя качествами: способностью публично отмежеваться от терроризма и контролировать ситуацию в Чечне. «Московские чеченцы», иными словами чеченцы в диаспоре, обладают лишь первым качеством или возможностью. Из полевых командиров, включая Масхадова, пока, на время моих разговоров с Шрёдером и Шираком, никто не был способен решительно отмежеваться от терроризма и подкрепить это делом. На переговоры можно надеяться в основном, если чеченских полевых командиров вынудит к этому безысходное для них положение.
Вместе с тем мне представляется, что заявления некоторых наших военных о том, что они ни при каких обстоятельствах не согласятся на переговоры с полевыми командирами, – риторика. Жизнь гораздо сложнее.
Ну, а что Запад? Появились немалые силы, которые заняли в связи с событиями в Чечне антироссийскую позицию. Я бы разделил их на различные группы. Первая – это те, кто не знает об истинном состоянии дел или не придает значения варварским методам ведения борьбы со стороны чеченских боевиков. Не исключаю, что многие из таких западных деятелей искренне потрясены большими разрушениями и жертвами среди мирного населения в Чечне в результате военных действий. Вторая – те, кто не понимает стратегического расклада, его неизбежного изменения в случае успеха или неуспеха операции федеральных сил России в Чечне. На этом стоит остановиться несколько подробнее.
События свидетельствуют о том, что мятеж чеченских сепаратистов – не изолированное явление. Это демонстрирует участие иностранных наемников в отрядах боевиков, их обучение за границей, их снабжение оружием и финансами из-за рубежа. Но может быть, даже важнее понять цели такой поддержки. После того как явно пошел на убыль исламский экстремизм в шиитской форме, на сцену вышел куда более опасный (шииты составляют меньше одной десятой всего мирового мусульманского населения) экстремизм в виде суннитских ответвлений, в частности ваххабизма. Сам по себе ваххабизм не представляет угрозы. Это официальная религия в Саудовской Аравии. Но, будучи по-своему интерпретированным отдельными группами на территории бывшего Советского Союза, ваххабизм вылился в агрессивно-экстремистское движение, ставящее своей целью силой навязать исламскую модель государства и общества.
Положение усугубляется тем, что рассадником исламского экстремизма стал Афганистан, особенно под властью талибов, и стоящий за ними – пусть не очень открыто – Пакистан с первой «мусульманской ядерной бомбой». Чечня не изолированное явление и потому, что параллельно наблюдаются попытки создать исламское экстремистское государство в центре Европы – «Великую Албанию», включающую Косово, Санджак, часть Македонии, мусульманскую часть Боснии. Так что речь может идти о стратегическом исламско-экстремистском треугольнике Афганистан-Северный Кавказ-Косово. Неужели этого не видят те, кто столь рьяно обрушивается на Россию за ее действия, направленные в том числе на предотвращение создания одного из углов этого треугольника на Северном Кавказе?
Некоторые действительно не задумываются над этим. Но есть и такие силы на Западе, которые цинично используют ситуацию в Чечне, добиваясь дезинтеграции России, низведения ее до положения «третьеразрядного» государства.Неоднозначно рассматриваются события в Чечне в мусульманском мире. В основном там понимают, что это внутреннее дело России, и далеко не склонны поддерживать чеченский сепаратизм. Но проявляется мусульманская солидарность, особенно опять-таки когда дело касается жертв среди мирного населения. Вместе с тем далеко не все знают, что мирное население в Чечне – это не одни чеченцы. Грозный, например, был населен преимущественно русскими. Так что война в Чечне никак не подпадает под определение античеченской или религиозной.
