Дмитрий Лекух - Война, на которой мы живем. Байки смутного времени
Не дурите людям голову. Они — и близко не наши. Они уже большей частью — американские. Так что, дети, зачем вам этот идиотский русский язык? Учите сразу английский. Вон, на Мишико посмотрите: выучил — и такую чудесную карьеру сделал, причем, даже не в Америке, а в своей родной Грузии. По распределению прислали, вестимо…
И дело тут даже не в том, что от идеи мультикультурности отказывается Старая Европа, лихорадочно ориентированная на «политкорректные ценности». С ними-то как раз все предельно ясно: жить захочешь — и не так… кгхм… переориентируешься. Ну, не хотят люди террористов прямо у себя в Лондоне на свои же собственные деньги готовить. Мало ли что они там навыдумывают — нам-то что с того? Не в этом дело.
А дело, простите, в том, что в наших посконных условиях такая вот натужная «политика мультикультурности» с парадными отчетами и освоением бюджетов неминуемо означает не только рост террористической активности «по экспоненте», но и вообще демонтаж русской государственности.
И мы это уже проходили — совсем недавно, в не всеми еще забытые лихие и безжалостные девяностые.
Тут ведь все просто.
Само понятие мультикультурности означает всего лишь навсего равенство всех культур и укладов. Пожелание, в принципе, конечно, благое, кто бы спорил. Это если в гуманитарном смысле. А вот в чисто практическом, пожалуй, не стоит забывать и о том, что сам Закон как таковой несли — что в Калмыцкие степи, что в Кавказские горы, что в другие окраины — на своих штыках именно русские солдаты.
А не наоборот.
Ну, так получилось.
И в данных степях и горах данный Закон так до сих пор и воспринимается — как «русский закон», чем всех и устраивает, включая местное население. Кроме, как всегда, представителей либеральной, не к ночи будь помянута, общественности.
Поэтому отказ от имперского языка и имперской культуры — а у нас они, так сложилось, русские, — как от приоритетов, признание их «одними из прочих равных» или даже «первыми среди равных» (а это и есть мультикультурность в ее европейско-классическом виде) означает отказ, по крайней мере моральный, и от верховенства «русского закона».
Русский язык — это единственный признанный общегосударственный язык Российской Федерации, что уже одним самим фактом своего существования наглухо убивает любые поползновения любой «мультикультурности»: якуту и чеченцу тоже иногда надо поговорить между собой, и делают они это именно на русском.
Кстати, с другого конца мы эдакую «мультикультурность» тоже проходили, когда время от времени вылезают апологеты и так называемой «русской автономии»: ну, а как вы хотели, ежели у всех есть своя мультикультурность, то русские чем хуже?
Запишите тогда и меня в «малые народы», так, что ли, получается?!
Несколько лет назад довелось выступить дурным, к сожалению, пророком — после событий под Нальчиком, когда подравшиеся с местными джигитами фанаты столичного «Спартака» провели ночь под обстрелом в приэльбрусской гостинице, а потом были обвинены всеми «политкорректными» телевизионными каналами и прочими «либеральными» средствами массовой информации в нарушении местных обычаев.
Так вот, писал я тогда, что фанаты — не фантики, конечно.
Но что происходит, когда на федеральное законодательство смотрят сквозь пальцы в угоду «местным традициям», мы можем видеть уже в наши дни все там же, в Приэльбрусье, дожившем уже, гляжу, до полной «мультикультурности» как таковой.
Немного подробностей из теории и практики национального разделения
Если вы когда-нибудь будете рыбачить неподалеку от сказочного озера Пистаярви, то какой-нибудь местный разговорчивый егерь-карел (это они только кажутся немногословными, улыбчивыми и спокойными) обязательно расскажет вам о страшном побоище, случившемся во Вторую мировую войну на впадающей в него речке Вожме — ледяной, порожистой, «харюзовой», текущей сюда из-за «Системы», из совсем недалекой Финляндии.
Финны, доказавшие свои блестящие способности к оборонительной войне — войне знания местности, мобильности и умелых засад, — оказались совсем никудышными вояками во время войны наступательной.
Им было просто страшно переть на вражескую оборону во весь рост, и они напивались до положения риз и брели на советские пулеметные гнезда пьяными, пошатывающимися толпами. Вожма несколько дней текла красной от крови, но наши — все-таки победили: и вот только не вздумайте спрашивать карела, зачастую говорящего по-фински лучше, чем по-русски, кого он на самом деле считает «нашими»…
Русских, конечно. Своих православных братьев.
Не эту же «чухну проклятую» — и это несмотря на тот вопиющий факт, что у минимум трети населения в Финляндии живут довольно близкие родственники.
Просто там отношения приблизительно такие же, как между сербами и хорватами — с поправкой, разумеется, на природную финскую флегматичность: карелы — это всего лишь потомки финских родов, довольно резко и даже местами кроваво отказавшихся от шведского протестантства в пользу русского православия. Да и все дела…
Поэтому финские эмиссары и не ездили особо по Карелии агитировать за «Великую Финляндию».
Там все больше, осваивая бабло Сороса, эстонцы копошились, которых финны, кстати, считают анекдотически тупыми.
Потому что какую ты «либеральную демократию» вместе с твердой европейской валютой ни пообещай карелу, он лучше уйдет в леса, чем будет жить в «Великой Финляндии». А стреляют карелы, природные охотники и лесовики, ничуть не хуже самих финнов: один же, по сути, народ.
Только веры разные.
Это — очень важно.
И это, кстати, очень хорошо понимал бывший украинский президент, когда пытался всеми силами расколоть православную церковь на Украине.
Потому что тогда у его «бандерлогов», может, и сбылась бы мечта сделать невозможным наше совместное с малороссами и другими украинцами сосуществование по сербско-хорватскому или карело-финскому варианту.
И то, что нам пришлось бы для этого, как бы это помягче выразиться, совсем немного друг друга порезать, их, понимаете ли, ни капельки не волновало.
Даже наоборот: это было бы весьма полезно для «необратимости национальных процессов», как с предельным цинизмом дорвавшегося до кормушки шакала выражался один из украинского президента сподвижников, отвечавший в теории за Голодомор, а на практике обладавший поддельным дипломом о высшем образовании, зато богатым опытом сутенерства на одной из украинских автомобильных трасс.
Весьма, вестимо, нравственный человек.
К счастью, у этих выродков — теоретиков и практиков братоубийственной резни — ничего не получилось и на уровне церкви.
И надеюсь, теперь уже — точно не получится.
Никогда.
Наш город — ваша столица
Мне уже как-то приходилось писать о том, с чем не раз сталкивался и в различных регионах моей бескрайней России, и в тех местах, которые, начиная с девяностых, с какого-то перепуга принято именовать ближним зарубежьем.
Хотя какое оно, на фиг, зарубежье? Наши же люди живут — со всеми достоинствами и недостатками.
И никакие новодельные (и, мне почему-то так кажется, временные) государственные границы, проходящие, иной раз, через одну деревню, не могут изменить то главное, откуда и происходит само понятие рубежа: многовековой уклад жизни, который ясно говорит, что за рубежом — чужие.
Не обязательно враждебные, иногда — вполне даже и дружественные. Но — чужие.
Помню, как поражались «политики» в Киеве и в Москве, когда в самый разгар «газовой драки», на фоне жесточайшего информационного противостояния, «дорогие расеяне» вместе со «щирыми украинцами» дружно голосовали на «Евровидении» то за, Господи прости, Диму Билана, то за норвежско-белорусского Рыбака. Да какая разница?! Все — свои…
Этого, извините, ни одной границей не перешибешь: люди, по сути, говорят на одном языке, верят в одного Бога, у всех везде родственники проживают. Один язык, одна территория, один Бог. Это единый народ, вообще-то. Короче, одна страна. Никуда от этого не денешься…
А если есть одна страна, значит, у этой страны обязательно должна быть столица, по-другому не бывает.
И вполне естественно, что за жизнью этой столицы регионы довольно пристально наблюдают. И удивляются: москвичи, мол, стали какие-то другие. Злые. Жесткие. И безо всяких раньше присущих этому великому городу старомосковских интеллигентских соплей. Научившиеся — небывалое для советской Москвы дело, кто в армии служил, тот поймет, — действовать солидарно. Поддерживая друг друга иногда даже в ущерб собственным интересам (нет, без особой благотворительности, конечно, но — все же, все же).
Давно уже заметил, часто бывая в командировках и на рыбалках и в старые, и в нынешние времена, резкий рост взаимных земляческих чувств: помочь при заселении в гостинице, порекомендовать, даже если не просят, хороший ресторан — «самый лучший в этой жопе мира». Где бы, извините, эта «жопа мира» ни располагалась — хоть в Париже, хоть в Лондоне или Вашингтоне. Пригласить в компанию, если видишь, что земляк один и откровенно скучает. Просто поддержать…
