Александр Невзоров - Отставка господа бога. Зачем России православие? (сборник)
Данная ситуация вызывает тревогу. Мы рискуем лишиться Государственной думы. Она, конечно, могла бы тихонько отсидеться, лидируя только в глупости и по части ягодичных аномалий, но очередная новация может ее настигнуть и прихлопнуть. Как известно, в ближайшем будущем все ценники в РФ будут содержать очень важную для потребителя информацию. А именно: помимо финальной (продажной) цены в них будет указана еще и реальная, производственная стоимость товара. Контраст цифр, несомненно, будет ошеломляющим.
Это, конечно, огорчит торговцев ананасами, опечалит строителей и удручит производителей презервативов. Но настоящей трагедией это станет для депутатского корпуса. У т. н. «народа», наконец, появится возможность сравнить настоящую цену депутатского «продукта» с затратами на его производство.
Стоимость красивой политической жизни депутатов общеизвестна. В каждого избранника ежемесячно вбухиваются миллионы. А вот продукт его деятельности, как выяснится, тянет не больше чем на «двушечку» (в тыс. рублей, разумеется). Подлинную цену депутатских экзерсисов легко установить с помощью стандартных расценок на услуги аниматоров, затейников на корпоративах и других «речевиков». Они хорошо известны и, как правило, не превышают 300–500 рублей.
Конечно, ценники в прямом смысле этого слова никто на избранников не нацепит. Для этого есть подпечатки, «бегущие строки» и другие технические приемчики. Вероятно, было бы целесообразно, чтобы каждый депутат, потея и ежась, перед озвучиванием очередной инициативы сам напоминал бы, в какую сумму он уже обошелся стране – включая его собственную зарплату и зарплаты его помощников, содержание обслуживающего его аппарата и создающих его комфорт зданий.
Тут-то и выяснится, что бедная Россия переплачивает за сомнительные услуги Госдумы в сотни и тысячи раз. Конечно, маразм имеет свою прелесть, но его себестоимость все же гораздо ниже.
Разумеется, Думу надо выручать.
Может быть, у депутатов есть скрытые таланты? Их наличие, конечно, не решит вопрос радикально, но хоть чуть-чуть сократит кошмарный разрыв меж стоимостью их содержания и реальной ценой их «продукта». Быть может, кто-то из них способен, например, к биолюминесценции? Это можно было бы проверить, проведя несколько пленарных заседаний в полной темноте. С трансляцией, разумеется, по всем каналам.
Ложь как жанр
Поскольку оба творения по своему статусу явно не «Пираты Карибского моря», то нет смысла оценивать их кинематографические достоинства или недостатки. Сегодня «художественность» начинается с совершенно других цифр бюджета. Обсуждать «Удар» или «Распутина» в качестве «большого кино» бессмысленно и некорректно. «Киноязык» в них ровно такой, какой был позволен финансовыми возможностями этих двух поразительно похожих картин. Их делали опытные мастера, прекрасно понимающие, что гениальничать на медные (по меркам современного кино) деньги не имеет никакого смысла.
Все скромненько и стандартно. Актеры недорогие, но старательные, а набор постановочных приемов давно известный, но преимущественно весьма незатейливый. В этом смысле говорить в общем-то не о чем. Впрочем, оба режиссера ни на что и не претендовали, а честно слепили «расширенные агитки», у которых и нет никаких задач, кроме строго идеологических.
Следовательно, единственным предметом оценки может быть лишь предлагаемая идея, а также умение хорошенько ввинтить ее в сознание масс. Сама идея заключается в том, что России надо задним числом придумать и нарисовать красивое прошлое. Это сложная задача, так как облагораживание русской истории возможно только через подмену ее чистой ложью.
Слова «ложь» не надо пугаться. И не надо ханжески закатывать глаза; вся культура homo почти на 100 % состоит именно из чистой лжи или ее основных компонентов. Конечно, это непростой жанр, но именно историческая ложь сегодня особенно востребована и необходима. Дело в том, что она является основным строительным материалом для всякой идеологии, создавая сегодняшним реалиям сочное и авторитетное прошлое. Без нее может создаться ненужное впечатление, что «русский мiр» – это только биндюжники с пулеметами, перекошенный Дугин, тупость Думы и постановочные слюни Кургиняна. Идеология, несмотря на писк либералов, уверенно создается и внедряется. Ей-то в первую очередь и требуется сортовая ложь в товарных количествах. (Не следует забывать о том, что у лжи есть и еще одна, крайне важная государствообразующая роль: она является традиционной духовной скрепой России, не менее важной, чем, например, холуйство, злоба, мракобесие или воровство.)
Вернемся в тему. Сегодня у российского кинематографа есть первоочередная задача: вопреки всем фактам создать иллюзию существования совершенно отдельного «русского мiра», или «русской цивилизации». Это трудно, но в принципе возможно, когда «важнейшее из искусств» берется за дело ответственно и с огоньком.
Настоящее русское кино, конечно, надо делать на бересте. Тогда гордый вызов Европе и декларация наличия особой «русской цивилизации» будут выглядеть не так забавно. Но простим создателям картин грех использования европейских форм, приемов и технологий. Этот грех мало кому сегодня заметен. Публика уже настолько хорошо отрихтована молотками эфира, что связь с реальностью утратила и в существование «самодостаточного русского мiра» уже поверила.
Этот придуманный мир нужно заселить героями. На роли героев обсуждаемые кинополотна предложили православного придворного фавна (Г. Е. Распутина) и эрегированного офицера, который долго ловит косынку. С Распутиным, конечно, вышла неувязочка. Бедолагу оскопили, и образ его сразу погас. На корню убита главная и единственная интрига: удалось ли Григорию Ефимовичу задрать Главную Юбку Страны или он не успел? Дело в том, что единственная драматургия, заключенная в имени «Распутин», – это пикантный конфликт дикого деревенского пениса и надушенных придворных вагин. Это известный еще с Мольера вечный мотив использования «слова божьего» для проникновения под самые дорогие юбки. Использование Распутина в любом другом качестве так же противоестественно, как попытка сделать из хорька не воротник, а отбивную. Секвестировав Распутину тот орган, который, собственно, им и двигал, создатели фильма получили фигурку плосконького унылого мракобеса, для которого в кино «о Распутине» нет никакого места и занятия. До конца фильм можно не досматривать. Понятно, что в финале Григория Ефимовича примут в «Единую Россию» и предложат преподавать в МГУ. Другому герою самобытного русского мира пенис все-таки оставили, но ни выразительности, ни драматургической подвижности ему это не прибавило.
За основу патриотической иллюзии Михалкова взят Бунин. Это правильный выбор. Иван Алексеевич – образцовая водомерка (Gerris lacustris), скользящая туда-сюда по глади прудика и совершенно не озабоченная процессами, происходящими в его глубине. Когда загнивший прудик наконец откачивают, водомерка, соответственно, негодует. И гибнет. Данная первооснова необычайно удобна, ибо на законных основаниях позволяет не иметь ни малейшего понятия о том, чем же на самом деле была опрокинутая в семнадцатом году Россия.
А это была страна, где за чтение статьи в студенческом кружке приговаривали к расстрелу (дело Достоевского).
Где высший полицейский чин прямо посреди столицы империи мог запросто и с наслаждением публично избить политзаключенного (Трепов).
Где романтические потрахивания офицеров почему-то должны были материально обеспечивать миллионы завшивленных безграмотных людей, живущих на земляных полах и носящих на ногах обмотки из древесной коры (лапти).
Где реальным офицерам, посещавшим балы, в приказном порядке было предписано «не сморкаться на полы» и «для совершения большой нужды не вылезать на балконы особняка, а отправляться для этого в отхожие места» (Приказ № 372 по Суздальскому полку).
Где власть без колебаний, по первому капризу убивала миллионы своих подданных. Как мы помним, православно-патриотический психоз Николая II (Кровавого), впутавшего страну в бессмысленную и ничем не угрожавшую самой России Первую мировую, обошелся (примерно) в 18 000 000 литров солдатской крови, выплеснутой на помойку истории, и в 240 000 тонн русского солдатского мяса, сгнившего там же. Цель всей этой религиозно-мясной эпопеи так и осталась никому не ведомой.
Что такое «великая Россия», уже понятно. Кажется, для этой бедной страны «великие потрясения» были все же меньшим бедствием.
Хотя на все это в «Ударе», разумеется, нет даже намека, а главным революционером оказывается Чарльз Дарвин, михалковская картинка все же недостаточно сусальна. Для эффективного идеологического материала в ней маловато настоящей, сортовой лжи. Как, впрочем, и в «Распутине». Разумеется, виной тому не крамольничанье режиссеров. Их вытянутость во фрунт и готовность обслужить идеологию наилучшим образом не вызывает ни малейших сомнений. Вероятно, их все же подвела необходимость пользоваться методиками, приемами и технологиями растленного европейского кинематографа. Эти чертовы приемчики, отработанные Дзеффирелли, Вербинским и Питером Джексоном, привносят совершенно ненужные нюансы, создают изобразительные и смысловые помехи. Впрочем, с переводом российского кинопроизводства на бересту и церковнославянский язык этот вопрос, несомненно, будет решен, и зритель получит идеологически полноценный продукт.
