Таллиннский переход - Игорь Львович Бунич
Тишина оборвалась пронзительным воем сирен, заглушающим стрекот зуммеров полевых телефонов: горели склады боепитания и горюче-смазочных материалов. Потекли доклады из подразделений: на батарее №185 уничтожено два орудия, много убитых, включая командира батареи, лейтенанта Анисимова, на батарее №183 уничтожен вместе со всем расчетом счетверенный зенитный пулемет, повреждено орудие. Много раненых, некому гасить пожары, исправлять повреждения.
Ечин выскочил из землянки, чтобы навести порядок, но первое, что он увидел — это четверку «юнкерсов», стремительно заходящих в пике, как ему показалось, прямо на него. Падая на землю, военком пытался вспомнить: слышал он сигнал воздушной тревоги или нет. Возможно, этот сигнал был заглушен воем пожарных сирен...
24 августа 1941, 11:40
Адмирал Трибуц устало вздохнул, стараясь не глядеть в холодные голубые глаза Иоганнеса Лауристина — главы эстонского правительства. Возглавляя правительство Эстонии, Лауристин, в сущности, был помощником Трибуца по всем делам, касающимся порядка и спокойствия среди местного эстонского населения и лояльности этого населения по отношению к советской власти вообще и к советскому народу в частности. Именно за это отвечал Лауристин, и адмирал вызвал его, довольно резко отчитав за отсутствие порядка в городе.
Впрочем, «отсутствие порядка» это было совсем не то выражение, которым можно было бы охарактеризовать существовавшую в городе ситуацию. С чердаков, из окон, из подворотен велась стрельба по советским патрулям. Несколько моряков, следовавших в город по одиночке, бесследно пропали. Дело дошло до того, что автоматная очередь прошила машину начальника штаба флота адмирала Пантелеева, просто чудом никого не задев. В пригородах орудовали банды националистов — «айсаргов». Одного моряка, кажется с лидера «Минск», попавшего к ним в руки, они изжарили на медленном огне. Сколько это может продолжаться? Разве Лауристин не обещал ему, Трибуцу, что обеспечит порядок в тылу обороны? Что стоят его «истребительные батальоны», если банды националистов орудуют уже в центре города?
Лауристин молчал. Он мог бы ответить адмиралу, что его «истребительные батальоны», имеющие приказ расстреливать любого подозрительного эстонца и даже задерживать любого подозрительного русского, очень немногочисленны. И хотя их громко называют во множественном числе «батальоны», их личный состав по численности не составит и одного полного батальона. А «айсаргов», к сожалению, очень много. Было мало времени, чтобы по-настоящему перевоспитать эстонцев. Он, Лауристин, еще до войны представил куда следует списки подлежащих высылке из Эстонии, но этот план был выполнен едва ли на треть из-за нехватки транспорта. Эстонцы несознательны и страшно консервативны. Им не дано понять, какое счастье неожиданно обрушилось на их головы. Для того, чтобы они это поняли, необходимо время и комплекс различных воспитательных мероприятий.
Вслух же Лауристин заверил командующего КБФ, что правительство Эстонии приложит все силы с целью наведения порядка. Сказал он это не слишком уверенным голосом и неожиданно спросил, когда начнется эвакуация Таллинна. Трибуц очень хотел бы и сам знать, когда начнется эвакуация, но сделав вид, что ему-то все хорошо известно, сухо заметил Лауристину, что тот может не беспокоиться — для него самого и его сотрудников всегда отыщется место.
Секретная инструкция, с которой под расписку был ознакомлен Трибуц, гласила: под страхом строжайшей личной ответственности обеспечить эвакуацию членов эстонского советского правительства, а также работников НКВД, Прокуратуры и народных судов Эстонской ССР. При разработке плана эвакуации штаб КБФ распределил всех по боевым кораблям, у которых шансов прорваться из блокированного Таллинна было теоретически гораздо больше, чем у громоздких, тихоходных транспортов, тем более, что штаб пуще всего боялся подводных лодок и надводных кораблей противника.
Однако настырный эстонец (хотя злые языки и утверждали, что он никакой не эстонец, а швед из Коминтерна) столь же сухо ответил командующему флотом, что он понимает — его и его сотрудников за все хорошее, что они сделали с 1939 года, не бросят на растерзание собственному народу хотя бы для того, чтобы не создавать на будущее столь неприятного прецедента. Но в данном случае речь идет совсем о другом: необходимо срочно эвакуировать ценности Государственного банка Эстонии. Адмирала совсем не похвалят, если он оставит противнику столь большое количество валюты в золотых монетах и ассигнациях.
Адмирал был, мягко говоря, озадачен. Он почему-то считал, что золотой запас Эстонии давно вывезен в Москву, а активы в зарубежных банках заморожены.
Лауристин уточнил: речь идет не о неприкосновенном золотом запасе. Тот действительно давно в Москве, а о текущих валютных фондах, которые составляют тем не менее достаточно крупную сумму в пересчете на фунты стерлинги. Трибуц попросил назвать сумму. Лауристин ответил, что он расчетов не производил, но по правительственным каналам имеет приказ любой ценой обеспечить доставку валюты из Таллинна. Сказано это было таким тоном, что многоопытный в таких вопросах Трибуц моментально понял, что в данном случае ему ничего больше знать не положено, а значит не положено задавать и никаких уточняющих вопросов.
Очень хорошо! Ему и без того достаточно ответственности: за оборону города, за сотни кораблей и десятки тысяч людей. Ему еще надо отвечать за какое- то золото... Пусть Лауристин сам и отвечает за это золото. В конце концов, кто он, Трибуц, такой? Он всего-навсего командующий флотом. Он даже не адмирал, а всего лишь вице-адмирал. А Лауристин — глава правительства Эстонии. Немедленно сменив командный тон на язык подчиненности, адмирал Трибуц сказал: «Хорошо. Обсудим на Военном совете, и я вам немедленно доложу...»
24 августа 1941, 12:30
Нарком военно-морского флота СССР, адмирал Кузнецов, тщательно пытался сдержать учащённые удары сердца. Каждый раз, когда, вслед за кивком лысой, как биллиардный шар, головы Поскрёбышева, перед ним открывалась дверь сталинского кабинета, сердце адмирала было готово выскочить из груди. Потом адмирал успокаивался и даже после весьма резких разносов, которые ему порой устраивал Сталин, уходил из кабинета диктатора вполне спокойным. А вот при входе Кузнецов ничего с собой поделать не мог — сердце стучало так, что адмирал, мужчина огромного роста и атлетического сложения, боялся потерять сознание.
Кабинет Сталина был знаком ему до мелочей: наглухо зашторенные окна,
