Судьба человека. Оглядываясь в прошлое - Борис Вячеславович Корчевников
А потом был следующий брак, и начался практически фильм «Американская дочь». Свою вторую супругу Лену Сетунскую я встретил на волне успеха – сразу после картины «Мы из джаза». Мои родители знали ее семью, они пришли к нам в гости, так и познакомились. Сейчас мне трудно сказать, какие у меня были тогда чувства. Это было так давно. Если я женился, наверное, полюбил. Или, во всяком случае, мне казалось так. Шесть лет, по-моему, мы прожили вместе. В 1989 году мы расстались. Это было как в сериале. В тот момент меня в первый раз пригласили с картиной в Канны. Потом я вернулся домой, и – бах! – дома никого нет и записка какая-то нелепая. В ней было написано что-то странное: «Хочу Ане показать „Диснейленд“». Дочке тогда было четыре года. И я понял, что это конец, что это навсегда. Какая-то интуиция сработала. Нельзя сказать, что наша семейная жизнь с Леной была идеальной. Нет, была обычная жизнь. Были ссоры, потом мирились, потом снова ссоры. И, кстати, именно в тот период у нас были отличные отношения.
Наверное, у нее были связи. Это было во времена перестройки, то есть уже либеральное время, но все равно еще был Советский Союз. Тогда нельзя было просто так сесть и улететь. Нужны были визы. Готовилось приглашение. Я был не в курсе, но себе вопросов не задавал, как-то я принял это. Понял, что она решила искать какой-то лучшей жизни.
Мой отец был юристом-международником и в тот момент работал помощником Горбачева, но даже он не мог найти их в Америке. Да, у него была достаточно важная должность, но не надо преувеличивать. Помощник Горбачева – как говорится, человек, который как бы помогал ему, но это же не дружба. А тем более американцы никогда в таких случаях не идут навстречу, в советское время тем более. Они в этом смысле очень жестко настроены. Все, кто к ним попал – они не дают о них никакой информации.
В первое время я хотел найти дочь, но это было действительно невозможно. И я прошел через какие-то свои внутренние проблемы в связи с данной ситуацией, но потом я к этому стал так относиться: раз Бог так рассудил, значит, так нужно. Значит, в этом есть какая-то своя необходимость и для меня, и для них. Так к этому я отношусь и сегодня.
Картину «Американская дочь» я снимал в Сан-Франциско и жил там четыре месяца. По правде говоря, я легко мог слетать в Нью-Йорк и найти дочку, однако не стал этого делать. Но в результате мы все-таки встретились – через 20 лет после того, как они уехали из СССР.
Это было как в сериале. Я уже ее не искал, знал, где они с Леной живут, но не считал нужным проявлять инициативу. Решил, если надо, то все само произойдет. Однажды как-то по делам я приехал в Нью-Йорк, и одна знакомая сказала: «А ты знаешь, твоя дочь хочет с тобой встретиться». Я говорю: «Ну а в чем проблема? Дай ей мой телефон, и мы пересечемся». Она передала ей мой номер, и мы встретились в холле гостиницы. Я не помню, что дочь тогда сказала, может: «Здравствуй». Наверное, что-нибудь такое.
Когда я с ней познакомился, она оказалась очень симпатичной. К сожалению, дочь не читала Пушкина, Гоголя, ничего из нашей культуры не знает. Воспитывалась чисто как американка и говорит по-русски с большим акцентом. Мы с ней пошли в ресторан, выпили вина. Она оказалась очень живая молодая женщина, такая веселая. Но американцы – они другие. И я понял, что моя дочь тоже совершенно другая. Она – настоящая американка в силу того, что она в четыре года уехала и училась именно в американской среде. Лена ее сознательно отсекла от эмигрантов. И, кстати, может быть, в этом смысле она права. Мне это тоже нравится по-своему.
Кстати, Лена потом тоже стала мне звонить по каким-то делам. Я начал постепенно узнавать нюансы ее жизни. Самый первый разговор у нас был какой-то деловой, и со мной в этот момент было все в порядке: я не упал в обморок, не зарыдал. Сейчас я эту историю вижу скорее как комическую, чем как какую-то трагедию. В результате она уехала из Америки уже с другим мужем и теперь живет где-то в третьей стране. Так что там все хорошо.
Дочке я не рассказывал о том, что у нас княжеская родословная. Мы же довольно редко с ней общаемся. Надо будет сказать. А Ваня и Вася знают, что они – наследственные князья. У меня по отцу род армяно-карабахский. По маме я русский. Она урожденная Шашкина, из старинного села Салган, оно находится в Нижегородской области. Документы, которые подтверждают нашу родословную, хранятся у нас и передаются из поколения в поколение старшему сыну. Они написаны по-персидски, потому что Карабах был когда-то в составе Персидской империи и его князья служили персидскому шаху. Потом, когда Карабах вошел в состав Российской империи, то карабахская элита, к которой относился мой прапрапрадед, попросила у русского царя подтверждения права владения на свои земли, и эти старинные документы подтверждают наши права на область Веренда и на область Шуши. То есть мои дети – прямые наследники. Кстати, мой отец на фронте в 1943 году вступил в партию. При этом он никогда не скрывал своей родословной, но в партию его приняли. Это говорит о том, что не так все просто было в Советском Союзе.
Благодаря общению со своей дочерью я понял американцев. Все, что я говорю на разных ток-шоу, это, конечно, мои политические взгляды, но еще я исхожу из своего личного опыта. И когда я говорю, что мы с Америкой – разные страны, я не говорю, что это плохо или хорошо, но это просто надо понимать. Мы очень разные. Это не значит, что надо воевать. Надо находить компромиссы.
Что бы я мог сказать мальчику Карену, когда он стоял в начале своего пути? Да я бы ни о чем не стал его предупреждать. Зачем? Пускай он живет своей жизнью и совершает ошибки. Ошибки – это тоже часть жизни. Без ошибок, без поражений не бывает побед, поэтому поражения в жизни порой более важны, чем победы. Хотя, может быть я сказал бы про терпение… Patience… Это действительно самое важное в жизни.
Константин Меладзе
Песни легендарного музыкального продюсера Константина Меладзе поют все самые известные артисты
