Газета Завтра Газета - Газета Завтра 39 (1088 2014)
При этом уничтожается целое литературное поколение: во Франции к 1915 году убито уже более ста пятидесяти писателей. В начале войны погибает Шарль Пеги, а в самом конце, в стылом сыром ноябре от последствий ранения гибнет Гийом Аполлинер; годом ранее, в таком же ноябре, умирает Леон Блуа, в горести, в печали
***
Чем более кровавой становится война, тем сильнее она напоминает шоу: вот новые образцы огнемётов, подводных лодок, танков, результат гарантирован Пораженцы, в сущности, только подливают масла в огонь, "углубляя" войну, переводя её на социальный уровень, отрицая в ней то, что, по существу, только и было ценно: героизм, самоотречение, верность долгу.
Прежний довоенный мир, довоенный дом рушится незаметно: в какой-то момент он просто перестаёт быть. Но в окопах, где, сражаясь на четыре фронта, с перевёрнутым фронтом, против врага и собственного тыла, покинутые в самом смертном одиночестве, в котором может очутиться человек, посреди мёртвых пейзажей, вытравленных газами; в этих окопах, как Иона в чреве кита, маленькие солдатики стоят в стальных грозах, связанные нелицемерным товариществом; именно они, становясь пеплом, пылью, золой, часто сами не знавшие, за что они умирают, и парадоксальным образом умиравшие именно за то, за что нужно (как сказано у пророка Исаии: "Меня нашли не искавшие Меня"), просты, как земля, принявшая их, павшие до той глубины, где она переходит в высоту Шарль Пеги, ещё до войны, словно бы чувствуя свою судьбу и судьбу своего, не потерянного - погибшего - поколения, в "Молитве за всех нас, во плоти рождённых" сказал так: "Блаженны павшие ради земного града, ибо они плоть Града Господня. Блаженны умершие за свой очаг, за свой огонь, за смиренную честь отцовского дома. Ибо они и образ, и начало, и плоть, и чертёж дома Господня Блаженны увенчанные смертью в минуту послушания и смирения".
Можно ещё много написать о героизме и рыцарстве, отнюдь не сразу вытравленных пропагандой: молодым людям свойственно быть великодушными; о том, как измельчали, опошлились "высокие цели" войны, как применимы оказались к ним слова Пушкина о Вольтере: "лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью". О том, что война всё-таки "очистила воздух" (как справедливо казалось в её начале Александру Блоку), по крайней мере, литературную атмосферу, сделала её холодней, свежей, суше. Она порождает целое поколение писателей, отнюдь не "потерянных", скорее специально потерявшихся, подобно Питеру Пэну: это Эрнст Юнгер, Готфрид Бенн, Луи-Фердинанд Селин, Хемингуэй, даже Фолкнер, даже Сент-Экзюпери, писателей-странников, пилигримов, при всей их разности заповедавших своим читателям стойкость оловянных солдатиков, маленьких солдатиков Первой мировой войны.
***
На этом можно было бы завершить, но всё-таки хочется привести ещё одну цитату из Льва Шестова, его текста 1917 года. "Чем больше объясняют (мировую войну) и чем понятнее объяснения, тем тошнее от них. Особенно от объяснений, которые сводятся к "интересам народов". Германии нужна была железная дорога Берлин - Багдад, Англии - свободные моря, Франции - Эльзас-Лотарингия, всем что-то было нужно. Историки хорошо знают, для чего война, то есть для каких наших интересов. И забывают, что никакие железные дороги, никакие моря не окупят тех, почти мифических, затрат, которых потребовала от Европы война. Если бы те средства и нечеловеческие усилия, которых стоила война, обратить на действительное охранение "интересов", то за три года войны вся Европа обратилась в один огромный цветущий сад. Чтобы понять войну - нужно себе сказать, что она не имеет ровно никакого смысла, что она есть вопиющая бессмыслица. Никаких интересов она не преследует, но губит все интересы. А раз так - открывается широкое поприще для догадок. Замечательный греческий поэт писал когда-то: кого боги любят, тот умирает молодым. Бывают эпохи, когда на земле появляется множество юношей, которые богам нужнее и милее, чем нам. И тогда возникают большие войны, подобные настоящей. Молодёжь скашивается миллионами - и уходит туда, где её умеют ценить лучше, чем здесь".
Думаю, в приведённой цитате справедливо было бы написать "боги" в единственном числе и с большой буквы. Бог. И поставить точку.