Газета Завтра Газета - Газета Завтра 443 (21 2002)
Публикуя лишь малую часть замечательных иллюстраций Зыкова к "Поднятой целине", мы выказываем уважение к мастеру и выражаем, тем самым, твердую уверенность в том, что рано или поздно уникальная серия будет в полном объеме доступна читающей публике. Ведь данные работы являются драгоценным достоянием русской культуры, такой же классикой, как и сами нетленные произведения Михаила Александровича Шолохова. О методе работы над серией и собственном взгляде на произведение рассказывает Анатолий Зыков.
— Сама водоворотность событий романа Шолохова, их темп требуют, по-моему, напряженной собранности художника при выполнении оригиналов. В иллюстрациях к "Поднятой целине" не должно быть замусоленной измученности или благодушия.
— В практике книжного иллюстратора главное для меня — внутренний мир литературного героя, играющие им страсти и судьбы, от которых "защиты нет". А уж шолоховские-то герои страстями не обделены. На их долю выпали столь жестокие и крутые повороты и удары судьбы, что и сейчас, более полувека спустя, мы сопереживаем им с острейшим вниманием и горькой болью.
— Метод работы над композиционными вещами у меня, полагаю, довольно обычный: поэтапность, как при возведении здания от чертежей через нулевой цикл и далее до кровли. Прежде всего, несмотря на давнее и, казалось бы, хорошее знакомство с книгой,— медленное чтение с карандашом в руках и многократное возвращение к отдельным отрывкам, страницам, фразам. Многие сюжеты вырастают из междустрочья. "Поднятая целина" написана столь зримо, изобразительно так щедра, что выстраивание иллюстративного ряда нередко шло с досадой: жаль было отказываться от многих заманчивых сюжетов. Но отказываться приходилось, чтоб не толочься в повторах и не удаляться в сторону от главного.
— Я составил подобие личного дела на каждого из героев. Кроме разбросанных Шолоховым авторских характеристик и портретных данных, в картотеку вошли высказывания их друг о друге вроде фразы секретаря райкома Корчжинского о Нагульнове: "Весь из углов, и все острые". Такая "работа по кадрам" подтвердила ощущение терпкой индивидуальности героев и помогла избегать фактических ошибок. Неприятно, если художник нарисует кузнеца Ипполита Шалого с шапкой волос на голове, в то время как автор где-то во второй книге романа, пусть и мимоходом, всего лишь однажды упоминает его лысину.
— Работа над иллюстрациями шла у меня с нервным ощущением причастности к тревогам и заботам сегодняшней жизни нашей страны и всеобщим размышлением о том, как жить завтра.
— Войти в атмосферу книги помогает разный материал. Поездки на Дон оказались необходимыми. Было важно ощутить рельеф местности, где клокотали события книги. В краеведческом музее Ростова рисовал интерьер комнаты двадцатипятитысячника Плоткина, усадьбу зажиточного хуторянина, домашнюю утварь, в музее Новочеркасска — обрезы и другое оружие, под Киевом в музее народной архитектуры и быта оказалась целая семья ветряков.
— Сначала шла разработка сюжетного сценария в эскизах. Их задача — выражать в больших массах пластическую суть листа, суть тональную, ритмическую и пространственную. У меня эскизы очень общие, без намека на детали. Повторение их подробное в оригинале считаю бессмыслицей. Момент импровизации в оригинале дает ему дыхание.
Я – НА СТОРОНЕ НАРОДА
Александр Панарин
20 мая 2002 0
21(444)
Date: 21-05-2002
Author: Александр Панарин
Я – НА СТОРОНЕ НАРОДА
...Думаю, что сегодня самая главная проблема, которая к сожалению еще не описана адекватно, — это драма человека перед лицом меняющейся истории. Как описать шок, полученный каждым из нас, от истории, которая продолжает меняться категорически, меняться во что бы то ни стало? Капитулировать перед современностью? Отказаться от всех прежних ценностей? От традиций, от памяти, даже от своей идентичности? А ведь именно этого часто требует от человека так называемый прогресс: откажись от всего прошлого, прошлое тянет тебя назад, прошлое мешает тебе адаптироваться к веку, долой прошлое. Я думаю, что современный человек в большинстве своем рискнул пойти опасным путем. Решил не отказываться от своего прошлого, решил, рискуя всем, рискуя потерей перспективы в будущем, отстаивать свою культуру и свою идентичность, традиции своего народа, традиции своей великой литературы, невзирая на обвинения в традиционализме, в отсутствии адаптации к прогрессу и современности. Человек решил стать тем традиционалистом, который не отказывается от своей великой культурной памяти и великой традиции. Эти традиционалисты нуждаются в реабилитации. И я в своих работах постарался таких традиционалистов реабилитировать.
Второй проект, которым я всерьез занимался, — это реабилитация моего собственного народа. Сегодня русский народ находится на большом подозрении в глазах передового общественного мнения, он находится в рисковой ситуации нелюбимого. Его не любят собственные правители. Его не любят экономические элиты, его не любят властные элиты… Нелюбовь властвующих, нелюбовь тех, кто принимает решения в значительной мере объясняет те катастрофические поражения, ту катастрофическую разруху, которые сегодня у нас произошли. Конечно, можно было реабилитировать свой народ, пойдя по тривиальному пути, уверяя, что не так уж мы не адаптированы к рынку, что были у нас в России великие первопроходцы и купцы — от Афанасия Никитина до Строгановых, была старообрядческая традиция, которая не хуже протестантской легла в основу буржуазной этики. Была этика замечательного предпринимательства, не вороватого, не коррумпированного, не спекулятивного, не ростовщического. Вы знаете по книгам, какова была сила замечательного купеческого слова, которое было прочнее всяких подписей. Эта линия реабилитации более или менее понятна всем. Мне хотелось бы реабилитировать свой народ и в ином. Сравнивая людей, абсолютно адаптированных к рынку и людей, абсолютно не адаптированных к нему, я почему-то из чувства гражданского и творческого противоречия предпочитаю быть с теми, кто не совсем адаптирован к рынку. Сегодня даже серьезные экономисты говорят о зоне ошибок рынка. Они говорят, что никакой рынок не будет содержать Большой театр, он изначально нерыночен, по определению нерентабелен. Никакой рынок не будет содержать фундаментальную национальную библиотеку. Никакой рынок не будет создавать стройную систему высшего образования. Она тоже нерентабельна. Но я не думаю, что от этих ценностей мы должны отказываться. Следовательно, у нас должны быть инстанции, которые не приспособлены к рынку, а человечески корректируют рынок. Первой из этих инстанций является социальное государство, может быть, такой загадочной исторической инстанцией в мире является и сам русский народ, не совсем адаптированный к рынку. Может быть, ему дано защищать те ценности, которые заведомо нерентабельны и потому преследуются рыночниками. И может быть, когда-нибудь история воздаст ему за это.
Еще одна линия моих тревожных размышлений — это стратегическая нестабильность начавшегося ХХI века. Из чего вытекает стратегическая нестабильность? Деформировано само понятие прогресса. Когда-то прогресс был универсалистской религией спасения, благодаря прогрессу должны были спастись все народы, все человечество. Сегодня мы видим, как эта религия прогресса деформируется в религию избранных, сегодня прямо говорится, что есть неадаптированные народы и адаптированные народы. Наш русский народ попал на подозрение по части своей готовности к адаптации. Сегодня говорят о меньшинстве и большинстве. Когда большевики отлучали от своего коммунистического прогресса так называемые реакционные классы, это была чудовищная трагедия культуры и истории. Это была общенациональная трагедия. Но все-таки большевики отлучали от прогресса меньшинство в любом народе. А сегодня наши либералы отлучают от прогресса национальное большинство своего народа, которое называют агрессивным, красно-коричневым большинством и так далее. Если вы отлучаете от прогресса меньшинство, ваши потери будут чудовищными. Если вы отлучаете от прогресса, а следовательно и от самой жизни, большинство, вы оставляете за собой просто пустыню. Поэтому я думаю, что права этого молчаливого большинства должны быть защищены. Я рискую поднять свой голос, озвучить те интуиции, которые стоят за интересами, за ценностями этого самого молчаливого большинства. Мне кажется, прогресс на наших глазах преображается в расистскую категорию, которая делит людей на приспособленных и неприспособленных. Так и говорят: естественный рыночный отбор. Никто этого не стесняется говорить. И правильно говорят, что в некоторых странах этот отбор не выдержит большинство народа. И эти утверждения уже никого не шокируют.
