Газета Завтра - Газета Завтра 818 (82 2009)
Жители счастливой "России-победительницы" с детства, со школьной скамьи (этому там учат) учатся преодолевать страдания высшего порядка, возникновение которых неизбежно. "Онтологические муки" есть по сути своей муки родовые, муки разрыва тех духовных пелен, которые сковывают индивидуальную душу и мешают ей на пути к Богу. Ощущение Бога, Света его и одновременное ощущение временной Бездны - это есть причины и радости и страдания как имманентного свойства русского духовного Пути. Пути к Богу и Бездне одновременно.
"В наиболее высшем, запредельном выражении Русская душа, или Вечная Россия, как угодно, является посредником, связующим звеном между Богом и Бездной, последней непостижимой бездной, по ту сторону Абсолюта, за его пределами", - говорит Русанову духовный учитель-мистик Павел Корнеев.
Однако пребывание Арсения Русанова в счастливом, но не безмятежном мире "России-победительницы" ставит его в бытийственный тупик: радость и счастье от пребывания "счастливой России" все более омрачаются тоской по оставленной земной России - родной России боли, страха, отчаяния, обездушивания и смерти. Желая, но не имея возможности, пребывать в обеих Россиях, Русанов всё же делает выбор - возвращается в "Россию-мученицу".
В эссе "Метафизический образ России" автор стремится увидеть и понять образ России в русской литературе, прежде всего в поэзии, понять ее духовную сущность на уровне интуитивного, даже мистического постижения. Анализируя творчество Блока, Есенина, Волошина, Юрий Мамлеев приходит к положению, что при внимательном рассмотрении мысль, чувство, ощущение о том, что Россия духовно беспредельна, заложено во всей русской культуре. А само наличие и в классической, и в современной русской культуре особого духовно-мистического начала может защитить Россию от гибели. Духовность есть связь с божественным началом, отражение Бога в душах и мире. "Человеческая история управляема на самом деле неподвластными человеку высшими силами… Но истина человека и его истории заключается в примате духовного начала, которое вечное, в то время как все остальное в человеческой истории временно. Отсюда ясно, что Россия духа может сохранять и спасать Россию как страну и как государство на протяжении всех изгибов так называемого мирового процесса".
Марина Алексинская PAS ВПЕРЁД
Вечер 19 июня выдался пасмурным и дождливым. Любители кино под пестрыми зонтами сбивались в стайки перед заграждением у памятника Пушкину, ждали дефиле "звезд" по случаю открытия Московского международного кинофестиваля. Любители балета с вопросом о лишнем билетике рассредоточились по маршам и ступеням лестниц, ведущих на Новую сцену Большого театра: закрывался ХI Московский международный конкурс балета. Вот так и соприкоснулись на миг и разошлись, как корабли, два космоса - кино и балет, и если кино называли искусством номер один для страны социализма, то нет-нет, да и задумаешься: почему страну социализма представлял балет? Попытка на скорую руку дать ответ увязает в тягучих, как смола, и сладких, как патока, поисках утраченного времени…
Я не люблю Московские кинофестивали. Как-то в 80-х годах я попала на внеконкурсный показ картины Феллини "И корабль плывет". Контраст между ажиотажем публики перед кассами кинотеатра и быстрыми пробежками той же публики вдоль рядов к выходу кинотеатра минут через пятнадцать после начала сеанса подивил меня, пожалуй, больше чем сам фильм. Другое дело - московские конкурсы балета. Вспоминая их, я слышу аромат цветения яблонь и сирени, что росли в старом сквере перед Большим театром, я вижу хрустальные брызги, летящие ввысь из чаши старого фонтана; развевались иноземные флаги, что были прикреплены к колоннам, и кавалькады дипломатических машин следовали к центральному порталу. Партер дышал "духами и туманами", публика была нарядной, одним словом, Большой напоминал в те дни царство Гвидона. Судейские столики с настольными лампами стояли в ряд в партере, и ощущение пушкинско-го "за морем житье не худо" охватывало при виде выхода жюри. Иветт Шовире, Алисия Алонсо сбивали с ног изысканностью грации. Шел ниспадающий свет хрустальных люстры и бра, пауза, и на сцене один за другим появлялись в бравурных пируэтах и фуэте фигуранты конкурса.
Ясное дело, гимн прошлому отпет. И советский пиар Большого театра "зачистили" вместе со старым сквером перед Большим, яблони в котором были подарком городу балерины Ольги Васильевны Лепешинской; она привезла саженцы едва ли не из Китая. Меня лишь поражает, с какой мощью был поднят Большой театр из бездны 1917 - 1925 годов! Поначалу холеная элита предателей с Керенским во главе посбивала с Царской ложи имперский герб, потом люмпен из той ложи стал громогласно требовать от дирижера "Интернационала!!!"… что уж говорить о балете? Судьба царской игрушки висела на волоске. И вдруг, как это бывает в сказках и в нашей стране, все разом перевернулось. В Большой театр приехала лучшая ученица Вагановой, солистка Кировского театра - Марина Семенова, о магии красоты которой до сих пор ходят легенды, а через два года Центральная ложа театра уже приняла в качестве зрителя высокого гостя - члена правящей династии Ирана Исмет-Паша Пахлеви.
Большой театр стал Храмом Искусства. В стране воинственного атеизма он оказался одной из превосходных форм сохранения ценностей. А если припомнить, что балет "Тщетная предосторожность" в репертуаре театров с 1789 года, "Жизель" - с 1841, то можно понять, почему случалось так, что верующие старушки в 30-х годах при виде Большого театра осеняли себя крестом. Артисты в театре были жрецами. Они служили музам, они находились исключительно в лучах искусства, личная жизнь их публично не обсуждалась, появление в прессе было дозированным. Советский "пиар" делал все, чтобы имя артиста окружить пеленой таинственности и воссоздать над ним такой нимб, что в общественном сознании артисты Большого театра как бы переставали существовать обычными живыми людьми, а превращались в персонажи запредельной, неземной жизни. Когда Борис Покровский в 1996 году говорил мне: "Только не называйте Уланову звездой! Не оскорбляйте искусство!", а Раиса Стручкова, вспоминая Уланову, говорила: "Мы молились на нее", то они выражали реальность восприятия в ту пору балерины Улановой.
Знаю, что многим подобное положение дел не нравилось. Знаю, что многие, свернув Дзержинскому-памятнику шею, заговорили: "Уланова? Да какая она балерина! Она - креатура Сталина!" Знаю, что многим надоело быть богинями, и они захотели быть как люди. И в том, верно, есть своя сермяжная правда… Первой с советского пьедестала "в люди" соскочила Плисецкая. Она написала книгу "Я - Майя Плисецкая" и, кутаясь в кутюр Кардена, сбросила с себя одежды советского мифотворчества. Ее великое имя навсегда принадлежит балету… просто, читая о маниакальных попытках вырваться за шмотками за рубеж, о борьбе "кто кого" с КГБ, припомнишь Ольгу Чехову, которая не предала родину за статус звезды Третьего Рейха и работала на советскую разведку, и поймешь: Чехова-то, говоря современным языком, куда как круче!.. Не без помощи многих Большой театр был ввергнут в Смутные времена.
ХI Международный конкурс артистов балета и хореографов мне показался еще одной попыткой Большого театра высвободиться из-под власти гришек отрепьевых. Президент РФ Дмитрий Медведев обратился к конкурсу с приветствием, Большой театр мобилизовал все "золото партии" и "освятил" Конкурс советской победительностью. Патриарх балета Большого театра Юрий Григорович возглавил жюри конкурса, Народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР Михаил Лавровский - Оргкомитет, в состав жюри вошли народные артисты СССР Владимир Васильев и Людмила Семеняка, чьи имена публика принимала с овациями. Примечательность конкурса в том еще состояла, что он оказался юбилейным: конкурсу исполнилось 40 лет, он проводится с 1969 года, раз в четыре года.
Я присутствовала на заключительном дне конкурса. Председатель жюри напутствовал победителей и дипломантов, после чего был объявлен гала-концерт. Выступление призеров не могло не увлечь энергией юности, неподкупным желанием конкурсантов нравиться, но и немало встревожило.
Собственно говоря, что такое Международный конкурс балета? Ответ очевиден. Определение уровня мастерства нового поколения, выявление лучших, поощрения и ангажементы, фиксирование вектора развития современной хореографии. География проведения подобного конкурса обширна. Она включает, к примеру, и такие города как Варна и Лозанна. Московский конкурс традиционно был, что называется, особенным. Он имел репутацию самого авторитетного и многообещающего. Атмосфера конкурса - первое, что отличало его. Сцена Большого театра была неразрывно связана с триумфами Улановой, Плисецкой; на сцене еще танцевали Бессмертнова с Максимовой, и за каждой из них тянулся шлейф мирового признания и совершенства. В дни конкурса весь свет балета оказывался непостижимо рядом, юное поколение под взглядом высокого жюри оказывалось как будто бы в софитах славы. Добавим по-византийски пышное убранство Большого театра, дух жертвенного служения балету, положение балета в Советском Союзе - и можно понять, в какие сады Армиды попадали дебютанты, каким концентратом искусства дышали они. Конкурс поднимал на новый уровень артистизм участников, давал "паспорт" в балетный мир, подчеркивал статус "балетных держав"-посланцев. Верно, амбиции Франции, Великобритании подчас вынуждали театры и балетные академии манкировать конкурсом: есть мнение, что существовала негласная установка жюри давать золото своим. Но вспомним победителей I Московского Международного конкурса Михаила Барышникова, Нину Сорокину, Людмилу Семеняку, ну и простим "великорусский шовинизм".
