Газета День Литературы - Газета День Литературы # 114 (2006 2)
И только сын глотает кровь железную
С ее гвоздей.
ПОСТСКРИПТУМ.
"Дикий" еврей нашелся. В Америке. Русский поэт Александр Межиров, один из ярчайших лириков военного поколения, укрывшийся на старости лет за океаном, — ответил от имени евреев:
"Вот и вышло, что некстати мне попался тот журнал, исторгающий проклятье: кто-то что-то проклинал, — и какая-то обида. Застарелая. Твоя. И взамен псалма Давида — бормотуха бытия".
За что обида? — Тоже объяснил:
"И в подвале на Урале государь со всей семьей, получилось, мной расстрелян, получилось — только мной".
Поэма "Поземка" была адресована "Коле Тряпкину, истинному поэту".
"Коля" ответил:
"Грохочут литавры, гремит барабан. У Троицкой Лавры — жидовский шалман…"
Так распалось поколение Мальчиков Державы.
Интересно, что ни в итоговый посмертный однотомник Тряпкина "Горящий водолей", ни в прощальную книгу Межирова "Поземка" эти залпы 90-х годов не вошли: стыда ради составители их убрали. А опубликовал — в книге "Последние поэты Империи" — критик Владимир Бондаренко.
Александр Проханов ТЕПЛОХОД "ИОСИФ БРОДСКИЙ". отрывок из романа
Теплоход "Иосиф Бродский", созданный германским гением на верфях Гамбурга, с которых когда-то сходил покоритель морей линкор "Тирпиц" и ныряли в свинцовые воды Балтики подводные стаи Деница, — пятипалубный белоснежный корабль — поражал своей красотой и величием. Казался башней с зеркальными этажами. Сочетал эстетику Парфенона и марсианской ракеты. Нежность белого лебедя и тяжеловесную грациозность кита… На борту литерами из чистого золота, искусно сочетая графику готики, церковно-славянского и иврита, была выведена надпись "Иосиф Бродский". Белую трубу опоясывала алая полоса с золотым двуглавым орлом — символ президентской власти. Именно так выглядел теплоход вечером теплого августовского дня, пришвартованный к пристани Речного порта, в ожидании великосветских пассажиров.
………………….
В кают-компании постепенно собиралась публика, приглашенная на спиритический сеанс и гадания. Гости рассаживались вольными рядами вокруг стола, с благодушными, чуть насмешливыми лицами, ожидая от предстоящего действа очередной забавы, увлекательного аттракциона, милой развлекательной затеи.
…Некоторое время чародейка взирала на большой портрет Иосифа Бродского, украшавший кают-компанию. Из рамки красного дерева смотрело изнуренное, с большими глазами, лицо иудейского мученика, прозревавшего весь скорбный путь богоизбранного народа от грехопадения, египетского плена, исхода, бессчетных гонений и рассеяний, до напрасной попытки создать государство Израиль, обреченное пасть под ударами палестинских гранатометов. Есаул созерцал портрет. Тот, кто был на нем изображен, напоминал жертвенного агнца, приготовленного к сожжению. В мрачной, ожесточенной душе Есаула шевельнулось странное сострадание, таинственное влечение к мученику, который был связан с ним, Есаулом, необъяснимыми узами.
— Господа, — прервала молчание Толстова-Кац, — прежде, чем я начну спиритический сеанс и потревожу дух Иосифа Бродского, может быть, вы скажете мне, кем он был? Что вы знаете о Иосифе Бродском? — она обвела собравшихся испытующим взглядом, и сова на плече повторяла ее движения, нацеливая на гостей рыжие пронзительные глаза.
— Бродский? Език? — оживился Малютка, услышав знакомое имя. — Был такой "беспредельщик", угольный посредник, "накручивал", как хотел. Предупреждали его, упрашивали. А он — ни в какую. Пришлось пристрелить.
— Бродский, Иосиф? Как не знать! — радостно встрепенулась мадам Стеклярусова. — Это мой дантист. Рекомендую, — товар на лице! — она с готовностью обнажила вставные зубы, которые и в ржавом черепе будут сиять белизной. Позволила помимо зубов любоваться распухшим зевом и серым несвежим языком.
— Иосиф Бродский — известный специалист по залоговым аукционам, — тихонько произнес Круцификс, смущенно теребя бородку. — Вместе с господином Найтшулем они разработали метод, позволивший безболезненно отобрать собственность у некомпетентного населения и передать ее "нашим людям".
— Иосиф Бродский, насколько я помню, это вор-рецидивист из Ростова, — напрягал память прокурор Грустинов. — За ним числилось несколько убийств, он был приговорен к "пожизненному" и повесился в ростовской тюрьме при невыясненных обстоятельствах.
— В Биробиджане есть мэр — Иосиф Бродский, — отозвался спикер Грязнов. — И что интересно — антисемит. Евреев называет "жидами". И те — ничего, откликаются.
— Иосиф Бродский был директором съемочной группы, когда снимался фильм "Свой среди чужих", — хмыкнули усы Михалкова. — Конечно, приворовывал, стервец, но мужик был классный.
— Господа, — с чувством легкой иронии, прощая собравшимся их необразованность и удаленность от искусств, произнесла Луиза Кипчак, — Иосиф Бродский — это замечательный поэт, сочинивший слова известной песенки про Чебурашку. Если вы прислушаетесь к звукам, которые издает при движении наш корабль, вы чутким ухом уловите мотив знаменитой песенки. Кстати, он лауреат "Премии Ленинского комсомола".
Все умолкли, подавленные этим незлым, но чувствительным упреком, почувствовав себя невеждами рядом с просвещенной красавицей. Устремили взоры на Толстову-Кац, ожидая пояснений.
— Все вы правы, — вещунья озирала гостей проницательными очами, над которыми наведенные брови выгибались синими дугами. Сова, вторя ей, поворачивала круглую голову с ненавидящими золотыми глазами. — Видите ли, Иосиф Бродский вездесущ и столик. Он был в далеком прошлом, существует ныне во множестве воплощений и никогда не исчезнет, какие бы сюрпризы ни преподносила нам история. В некотором смысле, он сам является сюрпризом истории. Человечество, с момента зарождения, двигалось от одного Иосифа Бродского к другому, являвшемуся в самые переломные, драматические периоды и не позволявшему истории уклониться от божественного промысла. "Иосиф" на арамейском языке — "подающий знак". Иосиф Бродский — это тот, кто подает человечеству знаки, уводя за собой сбившуюся с пути историю. Таким был Иосиф, сын Иакова, проданный братьями в Египет, что предопределило появление Моисея, великий "исход", скрижали, скинию и весь иудаизм, как неизбежный путь человечества. Таким был великий историк и метафизик Иосиф Флавий, предсказавший христианство. Никто не сомневается, что Святой Иосиф, в семье которого родился Христос, был такой же путеводной звездой человечества. Можно перечислять без конца. Иосиф Волоцкий, знаменитый устроитель православной церкви. Иосиф Сталин, которого многие почитают святым. Иосиф Броз Тито — несомненный славянский герой. Наконец, Иосиф Кобзон, чьи песни, при всей их непривлекательности и ущербности, являются "музыкой сфер" — сфер обслуживания. Иосифы Бродские есть во всех народах, на всех материках. Есть у китайцев, есть у народа майя, есть у племени зулу. Антропологи, изучающие останки австралопитеков, обнаружили у некоторых скелетов признаки Иосифа Бродского. Некоторые гипотезы утверждают, что Иосиф Бродский существовал в "дочеловеческий период", являя себя в образе динозавра. Моя же мысль, подтвержденная гермефтикой, сводится к тому, что Иосиф Бродский заявил себя уже на стадии минеральной фазы земли, в период образования гор, выделения из расплавленной магмы минералов и руд — такие самоцветы, как топаз, изумруд, аквамарин, носят признаки Иосифа Бродского. Изучая академика Зельдовича, его теорию происхождения Вселенной, можно найти намек, что "первичный взрыв" в той или иной степени связан с Иосифом Бродским. Поэтому, господа, спиритический сеанс, участниками которого вы согласились стать, соединит вас не просто с духом усопшего человека, но с космическими силами невиданной мощи, что одновременно и плодотворно и смертельно опасно. Те из вас, кто отважится испросить у Иосифа Бродского прорицание о своей судьбе, должны знать, что ответ будет содержать не относительную, но абсолютную истину, пусть и изложенную в сомнамбулической форме его бессмертных стихов.
Все подавленно молчали, стараясь уразуметь грандиозную, умонепостижимую тайну, завесу над которой приоткрыла колдунья в волшебном тюрбане с древней совой на плече.
Есаул смотрел на портрет в лакированной рамке — выпуклые, печальные, переполненные тайными слезами глаза, наклоненная голая шея, словно ее побрили перед ударом топора, горько сжатые губы, познавшие тщету славословий, вкусившие полынь молчания. Он чувствовал непостижимую связь, сочетавшую его, потомственного казака Есаула, и этого печального иудея, занесенного в русскую жизнь, как заносит астероид в пространство чужой планеты. Эта связь была неявной, состояла из мучительной несовместимости и сладкой нерасторжимости. Донской казак, военный разведчик, изощренный государственный муж. И иудей, печальный изгнанник, болезненный стихотворец. Они являли собой две ветви расщепленного человечества, которые пытались срастись, и в тщетных попытках истребляли друг друга. Погибали в этом непрерывном борении, уповая на смерть, в которой снова сольются.
