Газета Дуэль - 2008_45 (593)
Но Людмила Ивановна продолжает разоблачать: «Кто только не будет (так в тексте — В.Б.) злобствовать по поводу Солженицына-офицера: «беспушечная батарея», «фронтовик, не нюхавший пороху», «всего два года на передовой»… Как будто двух лет недостаточно, чтобы человека настигла пуля» (с.234). Доктор, да вы успокойтесь, не об этом же речь. Можно было погибнуть и не доехав до фронта, и в тылу под бомбёжкой, как погибли, например, около двух тысяч жителей Москвы. И никто из нормальных людей не думает, что полтора-два года на фронте это «недостаточно». Но, будучи личностью весьма своеобразной, именно так считал сам ваш герой, только поэтому он и приписывал себе ещё два фальшивых года фронтового стажа. Тем более, что батарея-то его действительно была «беспушечная», а имела приборы, аккумуляторы, циферблаты со стрелками и т. п. К тому же, корчась вместе с приехавшей к нему из Ростова женой в снарядных воронках, он написал ворох деревянных стихов, рассказов, повестей и даже роман, и всё это отправлял в Москву по литературным адресам: К. Федину, Б. Лавренёву, проф. Л. Тимофееву… Вот так война! Что же касается «понюхать пороху», то вы опять же сами пишете, что «он впервые (!) попал под пули» 27 января сорок пятого года (с.259), т. е. за десять дней до окончания для него войны — до того, как 8 февраля его арестовали и отправили в Москву. Согласитесь, оставшийся для «нюхания пороха» срок не очень велик. И ведь, слава Богу, даже царапины не получил. А как он сам-то изображал свою войну? Например: «…11 июля 1943 года ещё в темноте, в траншее, одна банка тушенки на восьмерых и — ура! За родину! За Сталина!.. Господи, под снарядами и бомбами я просил тебя сохранить мне жизнь» и т. д. Да ни в каких траншеях А.С. в жизни не сиживал, никогда криком «За родину! За Сталина!» атмосферу не сотрясал. А вы ещё и пишете, что как раз в этот день, 11 июля, к нему в очередной раз приехал навестить друг: «И снова была бессонная ночь в клубах дыма (разумеется, не орудийного, а табачного, — В.Б.), и радость, что они дышат одним воздухом» (с.239). Какая проникновенная лирическая картина… А где же тушенка и уря, где родина и Сталин?
Но Людмилу Ивановну уже остановить невозможно, её понесло: «Солженицын, в угоду злопыхателям, должен был бы стать не офицером артразведки, а солдатом штрафбата, а ещё лучше бы подорваться на мине или смертельно раниться (!) осколком снаряда» (с.235). Мадам, во-первых (извиняюсь, конечно), не говорят «он ранился». Во-вторых, в штрафбаты попадали офицеры, а не солдаты. В-третьих, да, как уже было сказано, есть злопыхатели, которые вашему Пророку в ответ на его злопыхательство вроде «дышло тебе в глотку! окочурься, гад!» отвечают адекватно: «Чтоб ты, гнида, еще при рождении грохнулся на каменный пол!». Или: «Осиновый кол в его могилу!» А чем дышло любезнее кола? Тем более, что кол-то адресован одной конкретной личности, а эта личность с воплем «Окочурься!» совала дышло «Архипелага» в глотку родной страны.
Загадочное явление это Сараскина. Имя русское, на фотографии тоже вроде русская, а такие дикие представления о России, о русских, о Советском времени, о своём герое, и такой несуразный язык, словно ЦРУ вырастило её в пробирке где-то в Верхней Вольте, кое-как обучило русскому языку и забросило к нам.
Советское время, по её понятию, это с детских лет сплошное насилие над личностью. Смотрите: «Саня был рекрутирован (!) в пионеры». Ну, как при царе в солдаты… «Райком комсомола пытался вербовать (!) молодежь в авиационные училища». Да в таких заведениях отбоя не было от желающих. Как теперь на юридических факультетах… «В Ростов приехал маршал Буденный — молодежь пригнали (!) его встречать». Да молодежь счастлива была увидеть легендарного героя Гражданской войны и сама прибежала. Как сейчас, мадам, ваша дочка или внук, воспитанные на ваших сочинениях, бегают глазеть на какого-нибудь Диму Билана… «Александра Исаевича уговаривают (!) вступить в Союз писателей». С трудом уговорили! И т. д. Хоть стой, хоть падай! Еще спасибо, что не живописует, как жестоко рекрутировали бедного Саню в университет, да ещё в ИФЛИ, как дубиной загнали в комсомол, как угрозой каторги завербовали в сталинские стипендиаты, как на аркане привели в «Новый мир» с повестью «Один день», как бесстыдно уговаривали согласиться принять, если дадут, Ленинскую премию…
Боже милосердный, ведь уже далеко немолодая женщина, большую часть жизни прожила в Советское время, а не может понять хотя бы то, что ведь её герой не был от рождения антисоветчиком. В пионеры принимали почти всех за исключением только ребят, которые вроде Мишки Квакина уж очень плохо учились или слишком хулиганили, и быть не принятым — позор, тяжелое переживание для ребёнка и его родителей, и честолюбивый Саня, как все, как и мадам Сараскина когда-то, конечно, мечтал стать пионером, как вскоре стал и комсомольцем. Но мадам стоит на своём: а в армии, говорит, он скрыл, что комсомолец! Да это только потому, что понимал: комсомольца могут послать на более трудное и опасное дело. Ведь Пророк был шибко ушлый…
О познаниях биографа Солженицына о войне, об армии лучше не говорить, но всё же…
Конечно, жестоко требовать от нежной дамы, чтобы она знала, что такое взвод, рота, батальон или кубики и погоны, и когда что было. Но её же никто не принуждал обо всём этом писать, могла бы обойти. Нет, пишет: «взвод в составе роты и батальона отравился на реку Хопёр». Или: «Осенью 1942 года Солженицыну были навинчены кубики, а на погоны приколоты лейтенантские звездочки». Одновременно? Она не знает, что такое эти кубики, для чего они были. И не знает, что погоны ввели в 1943-м, и орудует ими даже в 1938-м. Да ещё уверяет, что лейтенантские погоны сулили какие-то необыкновенные «пайки» и невероятные «житейские блага». Вам бы такие, сударыня… И тут же вслед за учителем пишете о «голубых петлицах» в НКВД. Не исключаю, что учитель по своей природной злобности хотел и над ней поиздеваться. Не мог же он, «озвенелый зэк», не знать, что голубой цвет всегда был цветом авиации, а у НКВД — малиновый. Людмила Ивановна, голубушка, не оставить ли вам критику, не заняться ли юмористикой, к которой у вас большая способности? Заменили бы погибшего Евдокимова, благородное дело. Глядишь, и вам кубики навинтили бы в нужном месте.
Впрочем, это всё частности, а есть проблемы посерьёзней. Например: «Одному пятнадцатилетнему мальчишке за опоздание на работу дали пять лет и заменили месяцем штрафной роты». Тётя, ну, где вы нахлебались этого пойла? За опоздание на работу по Указу 26 июня 1940 года могли только оштрафовать — не более шести месяцев вычитать из зарплаты 25 %. В армию, за редким исключением, брали с восемнадцати лет, и никаких пятнадцатилетних в штрафных ротах не было и быть не могло. По сиротству и разным другим личным причинам оказывались кое-где на попечении воинской части «сыновья полка», но это же совсем другое дело.
Ещё? Вот: «Для русского солдата плен был хуже чумы, потому что (?) за отступление расстреливали». Она просто не соображает, что пишет. Какая связь между пленом и отступлением? Ведь если солдат отступил, значит, он не попал в плен. И кто втемяшил в умную крепкую голову, что за отступление расстреливали? Красная Армия отступала до Москвы, а на другой год — до Волги и Эльбруса. И что, всех расстреляли? Кто же изгнал немцев? Кто Берлин взял? Или вашего папочку расстреляли?
Но она, как бульдозер: «Из немецкого плена советский солдат почти неминуемо попадал в свой застенок. На пленного власовца закон вообще не распространялся». Закон!.. Вам бы тут, мадам, лучше вспомнить старую пословицу: дуракам и дурам закон не писан. Побывавшие в плену, конечно, проходили проверку. Так во всех армиях мира. Если б не бельмы, то могла бы видеть, если бы уши не заросли крапивой, могла бы слышать, как не так давно во время бандитского нападения ваших американских друзей-антисоветчиков на Сербию, был сбит их самолёт и взят в плен лётчик, дня через два его вернули американцам, и газеты сообщали, что его тут же отправили в соответствующую службу на проверку. После двух дней плена!
Да вы знали ли и можете ли назвать хоть одного человека, побывавшего в немецком плену? А я знал в Литинституте многих: Борис Бедный, Юрий Пиляр, Александр Власенко, Николай Войткевич… Надо думать, все они прошли надлежащую проверку. Но сразу после войны их, беспартийных, приняли в столичный и, как ныне говорят, элитный вуз, единственный в стране. Могу еще назвать десятка два писателей, бывших в плену или ставших после возвращения из плена писателями. Все они жили нормальной творческой жизнью, издавались, занимали ответственные должности, получали ордена и премии, как, например, Степан Злобин (Сталинская премия по инициативе самого Сталина), который был ещё и председателем секции прозы МО ССП, или Ярослав Смеляков (Государственная премия России), председатель секции поэзии.
Мадам плохо представляет, что и где находится, когда и что во время войны происходило. Пишет, например: «19 октября 1941 года указом Сталина в Москве было объявлено осадное положение: столица находилась в состоянии предсдачи противнику». Запомните, писательница: за всю свою жизнь Сталин не подписал ни одного Указа. А насчёт «предсдачи» вам поговорить бы с Геббельсом, но он, к сожалению, в дальней заграничной командировке, есть подозрение, что станет невозвращенцем.
