Александр Заборов - Жить в России

Википедия: Нравственность — есть внутренняя установка индивида действовать согласно своей совести и свободной воле — в отличие от морали, которая является внешним требованием к поведению индивида, наряду с законом. Именно с нравственностью связано различение добра и зла.

Нравственный человек кажется нам бездушно-рациональным. Он не входит в положение, не делает исключений, для него нельзя означает нельзя, добро — это добро, зло — это зло; черта между ними проведена со всей определенностью, переходов из одной области в другую не предполагается. А русский человек найдет способ обойти любое правило или запрет, он «душевный». Наш родной большевизм — апофеоз безнравственности, советский человек обязан был следовать исключительно линии партии, полностью отключив внутренние представления о добре и зле. Отсутствие нравственности и было объявлено главной ценностью и высшим достижением.

Том Парфитт: Россия — удивительное место. Тебе запросто могут сказать: «Обязательно прочитай эту книгу. Автор — страшный антисемит, но книга отличная».

Александр Прохоров: Русский — это тот, кто может быть в одну эпоху Стахановым или Корчагиным, а в другую эпоху — Чичиковым или бомжом. Тот, чей боеприпас характера позволяет ему быть в зависимости от ситуации и тем и другим, и есть настоящий русский. Как сказал об этом Лесков, «мы, русские, как кошки, — куда нас ни брось, нигде мордой в грязь не ударим, а прямо на лапки станем, — где что уместно, так себя там и покажем: умирать — так умирать, красть — так красть».

Геннадий Гладков: Гениальная русская поговорка «бабушка сказала надвое». Бабушка — наш великий философ-диалектик, которая знает и плюсы и минусы. Курить — это плохо для здоровья, но иногда курение успокаивает. Выпивать — плохо, но иногда нужно снимать напряжение.

Не научившись различать добро и зло, трудно ориентироваться в жизни.

На тренировке в перерыве между играми партнер рассказывал: «В подъезде вчера приятель спьяну вышел с ружьем, начал стрелять. Выскочила его жена, ружье отобрала и ему по голове ружьем ударила — напополам. Умная женщина — одну половину мне отдала. Да, нет, он мужик нормальный! Так раз в два-три года куролесит. В депутаты избирался, но не прошел. Да нет, он нормальный мужик. Я у него замом был, он меня на большую сумму кинул. Он нормальный мужик — мы с ним в школе вместе учились».

При отсутствии нравственности на первое место выходить мораль, то есть общественное мнение, которое активно формируется властью. Не случайно при оценке ситуации в стране от старшего поколения мы часто слышим: «Совсем страх потеряли!». Действительно, ведь в отсутствии внутреннего регулятора ничто другое не работает. Без страха позволено все. В России всегда найдутся желающие выполнить любое задание: устроить хакерскую атаку на «Живой Журнал», организовать погром на кладбище, жечь книги неугодных писателей, травить неугодных.

На проблему можно взглянуть и сверху вниз. Если государство непостижимо и неизменно в своем величии и к нему можно только приспособиться, то это не может не накладывать своего отпечатка на национальный характер.

Андрей Пелипенко: Если источник порядка имеет сверхчеловеческое измерение, то он в принципе не может быть инкорпорирован внутрь ментальности субъекта: она просто не способна его вместить в его иррациональном величии и непостижимости. Тем самым блокируется возможность возникновения источника порядка внутри ментальности самого индивидуума. И многократно отмеченное стремление к безответственности, увиливанию от выбора, делегирование прав «наверх», умственная лень, «придуривание», бытовой идиотизм, тупое безразличие ко всему — всего лишь социально-психологические проекции этой глубинной диспозиции.

Вечные проблемы с начальством

Сложные проблемы всегда имеют простые и легкие

для понимания неправильные решения.

Дивиться глупости начальства — любимое национальное развлечение. Если подвести итог большинству непрофессиональных рассуждений о судьбах России, то мы получим такой вывод: добрые люди, которым вечно не везет с начальством. Россияне убеждены, что источник наших проблем где-то наверху — в плохом руководстве или конкретном общественном механизме. В 1917-м думали: убьем всех буржуев, и наступит счастье. В 1990-х верили, что без 6-й статьи конституции о руководящей роли КПСС все разом переменится к лучшему. Сегодня многие считающие себя здравомыслящими люди уверены: Путин должен уйти, и сразу все наладится.

Русской ментальности присуща уверенность в наличии волшебного исключительного приема, при помощи которого можно справиться с любой ситуацией. Никита Хрущев верил в кукурузу, Юрий Антропов — в быстрое наведение порядка, отлавливая праздных людей на улицах городов, Михаил Горбачев — в госприемку. Это сидит очень глубоко. Мысль о том, что нужно пахать каждый день, не находит отклика в наших сердцах.

Между тем объяснение странного феномена — вечного невезения с начальством — очень простое: власть является плотью от плоти, кровью от крови народа. Власть — это зеркало, в которое все мы смотримся. Власть в этом зеркале оказывается под увеличением, и нам это изображение сильно не нравится, но это наше изображение. Подавляющее большинство яростных критиков власти выглядели бы под пристальным вниманием значительно хуже. Политик — существо максимально прагматичное, он ведет себя так, а не иначе потому, что именно избранный им способ позволяет добиться успеха. Поэтому именно манера поведения политиков, людей прошедших жесткий естественный отбор и находящихся у власти, в наилучшей степени характеризует общество и страну.

Пока мы не узнаем себя в этом зеркале — никакие перемены в стране невозможны.

Александр Солженицын: А скажем и так: государственное устройство — второстепеннее самого воздуха человеческих отношений. При людском благородстве — допустим любой добропорядочный строй, при людском озлоблении и шкурничестве — невыносима и самая разливистая демократия. Если в самих людях нет справедливости и честности — то это проявится при любом строе.

А.С. Пушкин — П. Я. Чаадаеву: Что надо было сказать и что вы сказали, это то, что наше современное общество столь же презренно, сколь глупо; что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью, правом и истиной, ко всему, что не является необходимостью. Это циничное презрение к мысли и к достоинству человека. Надо было прибавить (не в качестве уступки, но как правду), что правительство все еще единственный европеец в России. И сколь бы грубо и цинично оно ни было, от него зависело бы стать сто крат хуже. Никто не обратил бы на это ни малейшего внимания.

Чтобы понять все о функционировании общественных механизмов в России, нужно сделать две вещи: постоять часок у окошка, наблюдая за дорожным движением и поучаствовать в общем собрании ТСЖ.

Когда в 1990 году демократы попали в советы народных депутатов различных уровней, у них появился хороший опыт и тяжелое испытание — прием граждан по личным вопросам. Сразу же выяснилось несколько обстоятельств:

— никто не различает, за что ты отвечаешь, какими вопросам занимаешься, из какой ты комиссии, — начальник и все;

— человек, который пришел к тебе на прием, далеко не всегда прав, а его требования далеко не всегда обоснованы;

— пришедшего на прием не интересует справедливое решение вопроса, ему нужно, чтобы решение было принято в его пользу: ты начальник — отдай мне, что я хочу, соблюдение законности не волнует никого.

Ситуация не сильно изменилась с тех пор.

Особенности устройства внутренней жизни страны связаны не со злонамеренностью власти, но коренятся глубоко в толще народной, они соответствуют привычкам и ожиданиям большинства.

Александр Ослон: Какая доля россиян реагирует на слова, связанные с либеральными, демократическими ценностями? На них откликаются примерно 30% населения: одни — на либеральные слова («свободный рынок»), другие — на сугубо демократические («права человека»), третьи — и на то и на другое. Но это совершенно не означает, что речь идет об электорате правых либеральных партий. Вывод совсем другой: с остальными 70% говорить на подобные темы вообще бессмысленно, так как у них не будет даже проблеска позитивной реакции. Эта часть общества — совсем другой мир. Они — иные, у них в ходу другие слова и другие ценности.