Владимир Бушин - Пятая колонна
1922 года, и весьма сомнительно их изобилие в крестьянских избах глубинной России… Неужто во всей вашей съемочной группе никто в армии не служил? Неужто никто самогон не пил? Ну генерация…
А об исторической правде фильма говорил Э. Володарский: «Чапаев был совсем не таким человеком, каким мы представляем его по образу, созданному гениальным артистом Бабочкиным. От Чапаева ушла жена, и он воспитывал двоих детей. С 17 лет начал работать плотником, у него было два брата, он был верующим…». А что, у Васильевых все это отрицается? Боже милостивый, да как не понимать, что у вас же с братьями Васильевыми совершенно разные задачи: они стремились создать образ народного полководца и взяли вершину его жизни, куда не помещались ни жена, ни дети, ни братья, они показали главное в его биографии — участие в Гражданской войне; вы же задумали дать почти все его житие от юности до смерти.
И откуда видно, например, что Чапаев у Васильевых — неверующий? Нет креста поверх бурки, как у нынешних скоропостижно верующих поверх норковых шуб? По-моему тот Чапаев, как и весь советский народ, были гораздо ближе к Богу, т. е. к совести, правде и любви, чем этот Чапай и все нынешние крестоносители. Авторы «страстей» уж очень озабочены сей проблемой. Фильм и начинается с того, что их герой лезет на купол церкви установить крест. Как же ныне без этого! Что скажет Владимир Михалыч… Крест парень установил, но сам тут же грохнулся со всей высоты наземь. Но ни одной царапины. И тут же слышим: «Бог спас!». Кто же еще…
А вскоре мы видим, как этот божий человек зверски, до смерти избивает какого-то старца за то, что тот нарушил десятую заповедь в отношении возлюбленной крестовоздвиженца, притом нарушил-то, как говорится в завете, лишь «в сердце своем». Да разве это по-божески — лишать человека жизни?
И вы хотите, чтобы я после этого убийства полюбил вашего героя только за то, что он крест установил? Да вы сразу отвратили зрителя от него. Тем более что на этом не остановились: потом мы видим, как ваш Чапай в интервале между любовными утехами собственноручно расстреливает одного из командиров своей дивизии. И странно читать у критика большой газеты, что Фурманов рассказал в романе, как Чапаев одного политработника огрел плетью за трусость в бою, а вот «в «Страстях» до этого дело не доходит». Поразительно! А два собственноручных убийства? Не заметил. Но уверяет, что зорок: «На наших глазах фильм вырастает до народной трагедии… Сериал обрел популярность как раз потому, что в его фокусе оказалась правда истории».
Надо понимать, что если такие дела и были в действительности, нельзя под знаменем правды истории тащить их на экран. Васильевы это понимали. Тот же маршал Рокоссовский, у которого была репутация деликатнейшего человека, пишет в воспоминаниях, что страшным летом 41-го года он готов был пристрелить одного полковника-паникера, уже и пистолет вынул… И слава богу, что не пристрелил.
Николаю Губенко не так давно предлагали сыграть роль маршала Жукова. Сулили огромный гонорар. Он прочитал сценарий и отказался: «Меня не интересует, с кем сожительствовал маршал. Он велик не этим». А фильм появился. Ему подошло бы заглавие «Победы маршала Жукова на 1-м Бабарусском фронте». Изобразил героя универсальный А. Балуев…
«Никакой Анки-пулеметчицы не было, — писал дальше знаток истории Володарский, — а была жена комиссара Фурманова, с которой у Чапаева начались шашни». Да, была у Фурманова жена, урожденная Анна Никитична Стешенко. Но трудно поверить в роман с ней Чапаева хотя бы потому, что, узнав о гибели Чапаева, находившийся тогда уже на Туркестанском фронте Фурманов записал в дневник: «О чем бы я ни думал, встает вдруг любимый образ Чапая, все мысли бледнеют перед этим дорогим образом». И это о соблазнителе своей жены? Назовите второй такой случай во всем мировой литературе. Но Володарский без «шашней» и тому подобных вещей не мог.
И ведь до чего довели эту сомнительную версию в фильме! Комиссар во время боя стреляет в спину Чапаеву, но промахивается. Знал я один такой случай на фронте, даже в моей родной роте. До сих пор и фамилии помню: стрелявший — Лавров, а убитый — Поликарпов. Я рассказал об этом диком случае в книге фронтовых воспоминаний «Я посетил сей мир». Лаврова по приговору трибунала расстреляли перед строем. Должны бы расстрелять и их Фурманова.
Но никакого выстрела в спину, конечно, не было, это выдумка Володарского для оживляжа. Фурманова просто перевели на Туркестанский фронт. А если семейная драма и была, то она как-то разрешилась. В 1923 году Дмитрий Фурманов написал книгу о Чапаеве как о герое и прекрасном человеке. В 1926 году он умер. А вдова-то его Анна Никитична как раз и написала сценарий великого фильма.
Михаил Веллер, неутомимый интеллектуал второй свежести, тоже на страже исторической правды. Пишет, что Чапаев — «одна из дымовых шашек нашей фальсифицированной истории… продукт кино, к которому прилагается два тома анекдотов». Не соображает, зачем же историю сфальсифицировать, а потом продукт своего сизифова труда прятать за дымовой завесой. Наоборот, надо над ним разогнать все тучки, дымки и туманчики…
Автор одной хвалебной рецензии пишет еще: «Э. Володарский и С. Щербин и не думали покушаться на классику. Они лишь оставили за собой право взглянуть на эпоху, в которую жил Чапаев, с высоты нового века». Для него нынешняя пора — великая высота… По-моему, одного примера достаточно, чтобы понять, покушались или нет. У Васильевых есть забавный эпизод. Ночь. Чапаев сидит за столом над картой, а Петька смотрит-смотрит на него с полатей и вдруг спрашивает: «Василий Иванович, вот ты дивизией командуешь. А армией мог бы?» — «Мог бы, Петька, мог бы» — «А фронтом?» — «И фронтом мог бы» — «А всеми вооруженными силами республики?» — «Тоже мог бы, Петька» — «Ну а в мировом масштабе?» — «Нет, Петька, не мог бы: языков не знаю». Да, эпизод забавный, но в какой-то мере и характерный для обоих персонажей.
И вот что мы видим у Володарского и Щербина. Петька притащил на плечах вдрабадан пьяного Чапаева в избу. И потом разговор. «Василий Иваныч, ты полведра водки выпить можешь?» — «Могу» — «А три четверти?» — «Тоже могу» — «Ну а целое ведро?» — «Нет, Петька, не могу. Это под силу только товарищу Ленину». И такую пародию, глумление над классикой критик патриотической газеты не видит.
У Васильевых нет портретов Ленина, но однажды он упоминается. Кто-то из местных крестьян спрашивает на митинге Чапаева, за какой он Интернационал — за Второй или Третий. Он морщит лоб, чешет затылок — откуда ему это знать! Но вдруг спрашивает комиссара: «А за какой Ленин? За Третий? Ну и я за Третий!». А у Володарского он то и дело произносит речи, как поднаторевший грамотей-агитатор: «Нельзя победить народ, который встал с колен и борется за свое счастье и свободу» и т. д. Да это язык Сванидзе.
А возьмите сцены расстрелов. Их в фильме множество. Они чередуются: вот красные расстреливают человек пять-шесть, вот белые столько же. Но кого и за что — неизвестно. Авторы хотят создать впечатление, что и те, и другие всегда расстреливали пленных. Но есть выразительные нюансы. У красных какой-то командир, руководящий расстрелом, что-то жрет и с жирным куском во рту дает команду: «Огонь!..». Художественная находка, хотя команда должна бы быть «Пли!».
В другом случае после расстрела красноармейцы стаскивают с убитых сапоги и гимнастерки. Еще худнаходка. Но вот не художества, а документальный «Ледяной поход» Романа Гуля. Заслуженный антисоветчик Карем Раш, коллега академика Пивоварова, уверен, что этот знаменитый поход был где-то «в районе Красноярска», на Енисее («День литературы». 17.12.2012). Но даже не антисоветчикам, если не ленивого ума, известно, что этот поход корниловцев был за тысячи верст от Енисея, а именно от Ростова на Екатеринодар, где Корнилов и погиб. Так вот, у Р. Гуля, участника этого похода, есть такие строки: «Из-за хат ведут человек 50–60 пестро одетых людей. Пленные. Подполк. Нежинцев кричит: — Желающие на расправу!
«Что такое? — думаю я. — Расстрел? Неужели?»
Я оглянулся на офицеров. Вдруг никто не выйдет, пронеслось у меня.
Нет, вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.
Прошла минута. Долетело: «Пли!»… Треск выстрелов. Крики, стоны… Некоторые отходили, некоторые добивали прикладами и штыками еще живых.
Около меня кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут», — тихо бормочет он.
Подошли расстреливавшие офицеры. Лица у них бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как вы на нас после этого смотрите?».
Так и произошло, как говорил капитан: на них все и встали.
Подобных эпизодов у Гуля много. Приведу еще только один, прямо касающийся затронутого мародерства: «Когда мы погнали их за станицу, видим: один раненого перевязывает… Капитан Ю. раненого застрелил, а другого Ф. и Ш. взяли. Он им говорит, что его мобилизовали, то другое, а они спорят, кому после расстрела штаны взять, штаны хорошие. Ф. кричит: «Капитан, у меня совершенно рваные!». А Ш. уверяет, что у него еще хуже…». Да, это не художества, а правда истории, но в фильме ею наделили только чапаевцев.
