Михаил Веллер - Что такое не везет и как с ним бороться
– Ты ж всегда заявляешь, что знаешь меня насквозь, – легко сказал он.
– Иногда я тебя боюсь. Мне кажется, что ты способен на что угодно.
– Это лучший комплимент мужчине.
– Леня, – прошептала она, – ты думаешь, я не догадываюсь… Неужели ты…
– Ты романтичная школьная учительница, начитавшаяся мелодрам, – перебил Звягин. – Сейчас не время догадываться, сейчас время спать. – Он зевнул и повернулся на бок.
Ночью, когда она проснулась, Звягин стоял у окна.
– Ты плохо себя чувствуешь?
– Я всегда чувствую себя отлично. Старая проблема: долг солдата иногда вступает в противоречие с долгом врача. Спасать или наоборот? Обычно за тебя решают другие. А надо решать самому.
– Ты хочешь сказать…
– Нет на моей совести пятен, – сказал Звягин. – Ошибки – есть, как у каждого. А пятен – нет. Ты это хотела знать?
– Да, – сказала она… – Я люблю тебя.
– Ну наконец-то, – хмыкнул Звягин. – Слушай, ночью почему-то очень хочется есть. В холодильнике котлет много осталось? И молоко? На самом деле очень глупо отдавать ужин врагу. Правда, врагу вообще глупо отдавать что бы то ни было. Все животные любят поесть на ночь и лечь спать, спокойно это переваривая. Недаром после еды клонит в сон. Природу не обманешь.
Вытрезвитель
И все-таки зачем женщине заниматься толканием ядра или метанием диска, подумал Звягин.
Несерьезная эта мысль возникла ассоциативно по конкретному поводу: навстречу по вечерней улице женщина вела пьяного. Вела – не совсем точное слово, но «тащила» или «несла» тоже не полностью исчерпывали характер происходящего: рослый мужчина висел на ней, криво переставляя волочащиеся ноги.
Заметив взгляд Звягина, женщина остановилась, переводя дух и поудобнее перехватывая руку пьяного на своих плечах. Секунду поколебавшись, она в отчаяньи тихо воззвала:
– Извините!.. Помогите, пожалуйста, довести… Тут недалеко.
Видимо, холодное лицо Звягина сочувствия не выразило, потому что она стала поспешно оправдываться:
– С дня рождения веду… милиция ведь заберет… мне одной не справиться дальше… Помогите, пожалуйста.
– Крупный он у вас, – бесстрастно констатировал Звягин.
– Сил нет… – она стерла пот рукавом плаща.
В свете уличного фонаря Звягин принял пьяного, как раненого на рисунке в методичке, и двинулся с центнером малоподвижного груза за женщиной, облегченно отдувающейся.
– За уголок налево… вон уже дом виден… всего на третий этаж, – благодарно суетилась она.
Прохожие поглядывали отчужденно, не без брезгливости. Пьяный с шарканьем тянул по асфальту вялые ноги, пускал слюну и всем видом являл картину малопотребную. Спасибо хоть темно.
В квартире на шум показался заспанный мальчишка лет шести, бросился было обрадованно к матери, но, увидев незнакомца с висящим на нем отцом, поджался и юркнул обратно.
Уложив ношу на диван («Вот спасибо вам… вот выручили…»), Звягин критически осмотрел себя и пошел в ванную мыть испачканную полу плаща.
Разутый и укрытый одеялом пьяный храпел, а женщина накрывала в кухне на стол:
– Хоть отдохните пять минут… не откажите, – поставила запотевшую бутылку, рюмку.
– Спасибо, – сказал Звягин. – Я играю в другие игры.
– Ну чайку…
Выражение у нее было умоляющее. Потребность оправдаться томила ее, поговорить с кем-то, не оставаться одной…
– Несладко? – посочувствовал Звягин, оставаясь скорее из любопытства, чем из жалости. Случайная встреча, это приключение в миниатюре, всегда сохраняет заманчивость неизвестности, привлекает отклонением с наезженной колеи обыденности.
– До тридцати лет совсем почти не пил, – исповедовалась она. – В общежитии жили, деньги копили на все: он шофером хорошо зарабатывал. Мечтали – квартиру купим, мебель, телевизор цветной. И в тридцать лет уже все у нас было: сын растет, машину купили, долги раздали. Он ведь работящий у меня, деловитый. Вроде жить бы да радоваться… Тут он и начал… «Все наладили, – говорит, – чего еще? Теперь и пить можно». И – вот…
Нередкая история жизни, пускаемой пьянством под откос, вставала за ее причитающим говорком. Все шло прахом…
– А вы кем работаете? – запоздало поинтересовалась она, поднимаясь вслед за прощающимся Звягиным. Ухоженным выглядел гость, небрежно-подтянутым – располагающе выглядел.
– Врачом.
Его профессиональная принадлежность вызвала у нее, очевидно, некие подспудные надежды на могущество и помощь медицины.
– Как врач не посоветуете: что делать, а?.. Уж я чего не перепробовала: и с ним вместе пила, и жаловалась на него, и расходилась… Несколько месяцев подержится – и опять в запой…
– Лечиться надо, – пожал плечами Звягин.
Она понурилась, покраснела:
– Лечился уже. Полгода прошло – и снова… Неужели человек себя пересилить не может? Не понимаю… Раньше-то не пил!
Открывая ему двери, промакивая полотенцем влажноватую полу плаща, решилась попросить:
– Может, есть какие-нибудь новые средства? В газетах писали – есть такие врачи, в Свердловске один, в Крыму еще… Телефон бы ваш не оставили: вдруг, если чего узнаете, я позвоню, а?
Звягин сказал ей телефон и заторопился домой: он уже на час задержался после дежурства.
Жену его опоздание даже не рассердило – привело в печаль.
– Всем ты увлекался, только пьяных еще по домам не разводил! – отреагировала она, выслушав оправдания. Встала из-за стола с тетрадями, погасила настольную лампу. – В вытрезвителе ему место! Ты тут при чем?..
– Ни при чем, – отрекся Звягин. – Жену его пожалел…
И остался бы этот незначительный эпизод без всяких последствий, если б та женщина, Анучина, не позвонила через неделю.
– Вы ничего случайно не узнали?.. – извинившись, безнадежно спросила она.
– Да нет, – признался Звягин. – Что – пьет?
– Пьет… Может, у вас какой-нибудь знакомый врач есть, который помог бы?.. – Чувствовалось, что она и сама не очень верит в свои слова, просто отчаялась и пытается искать любые средства. – Может, узнаете что-нибудь?
– Попробую, – неопределенно и без охоты пообещал Звягин.
– Сына жалко, – сказала Анучина. – Совсем дерганый мальчик стал, боится его… Разводиться придется… а как жить?
Впереди у Звягина было два свободных дня после суточного дежурства, срочных дел никаких, сентябрь стоял тихий, теплый, умиротворяющий душу… Желая разом отделаться от вопроса, он полистал записную книжку и набрал телефонный номер: врач «скорой» быстро обрастает знакомствами среди коллег.
– Ты за него просишь? – деловито осведомился нарколог, молодой человек новой формации.
– Еще не хватало, – хмыкнул Звягин. – Так, узнать.
– Будет направление – возьмем на лечение.
– Он уже лечился. Ты погулять после работы не хочешь?
В Александровском саду шуршала листва, роняли звон куранты Адмиралтейства. Черный ворон сидел на желтом суку, как знак осени. Нарколог сказал:
– Избитая истина: мы ничего не можем сделать, если человек сам не имеет сильного желания. К сожалению, алкоголик, как правило, такого желания не имеет.
Презирающий пьянство как форму распущенного хамства, Звягин впервые мысленно углубился в вопрос, почему вообще человек становится алкоголиком.
– Зачем тебе это? – удивился нарколог.
– Гимнастика для мозгов, – лениво ответил Звягин. – Разбираться в сути реального явления интереснее, чем играть в шахматы или болеть в хоккей.
– Правду говорят, что ты одного неудачника вылечил от невезения? – с любопытством спросил нарколог, играя каштаном.
– Он добрый, – о своем продолжал Звягин. – Порядочный, обязательный… А как запьет – совершенно другой человек.
– Типичный случай, – подтвердил нарколог. – Все они в основном, когда трезвые, – тихие, добрые; иначе говоря – слабые.
– Почему не спиваются армяне? – спросил Звягин.
– Или итальянцы. Потому что они имели дело с вином три тысячи лет – Средиземноморье, Кавказ. Еще до нашей эры дороже всех ценилось перегнанное виноградное вино с печатью города Двин, выдержанное в дубовых бочонках: армяне делали коньяк, когда галлы и не подозревали, что будет такая страна Франция с провинцией Коньяк, знаменитой аналогичным напитком. И предрасположенные к алкоголизму вымерли еще тогда, а у оставшихся – иммунитет: могут пить, могут не пить. А возьми туземцев, которым европейцы дали водку сто – двести лет назад: целые народы вымирают от алкоголизма – никакого сопротивления, мгновенно развивается физиологическая потребность.
– А какого лешего он запил? Не с горя – а в полном довольстве?
– Именно потому, что делать нечего. Многим людям нужна направляющая узда – кнут и пряник: чтоб очень стремились к одному и очень боялись другого. Если б он очень боялся оказаться на улице нищим безработным и очень стремился стать директором автозавода – не пил бы, будь уверен. Ему и так бы хватало сильных эмоций. А так – образуется пустота в жизни. Тридцать лет для большинства – вообще страшный возраст: конец событийного периода жизни. Все сделано, дальше будут только дети расти, а родители – стареть: все уже позади. Вот и пьют.
