Джоан Дежан - Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире
Затем началась осада, и те, кто подвергал прессу цензуре, более или менее оставили ее в покое. Парламент регулярно выпускал директивы, предписывавшие издателям испрашивать разрешения, прежде чем что-либо публиковать, но в беспорядочные времена вроде тех мало кто обращал внимание на формальности. Пресса, почувствовав неведомую раньше свободу, «выросла» так же мгновенно, как уличные баррикады. В фокусе было «здесь и сейчас», доставленное читателю так быстро, как только возможно.
Производители новостей избрали такой формат издания, который можно было легко засунуть в карман: от восьми до двадцати четырех страниц, приблизительно шесть дюймов в ширину и восемь с половиной – девять в длину. Их делали дешево и быстро, порой за одну ночь. Никакого переплета; один небрежный стежок или капля клея удерживали листки вместе. Вполне вероятно, что наборщики уже набирали начало статьи, пока авторы в спешке дописывали ее конец.
Этот новый метод работы вскоре привлек в новостной бизнес множество людей.
Когда началась осада, Ренодо проследовал со всем двором в Сен-Жермен-ан-Ле и активно использовал печатный станок, который Мазарини установил там заранее, для производства роялистской пропаганды. Поскольку фрондеры тоже установили своего рода пограничный контроль, очень немногие из этих материалов достигли столицы – хотя одного знатного дворянина действительно поймали на распространении антипарламентских листовок глухой ночью 11 февраля. (Листовки провезли в Париж в мешках с мукой.) Сыновья Ренодо, Изак и Юзеб, остались в городе и стали издавать пропарламентский еженедельник, Le Courrier Français («Французский курьер»), первое французское периодическое издание, в названии которого отражалась идея скорости и движения. Отныне, предполагало оно, новости должны быть свежайшими.
В первом выпуске, посвященном неделе с 5 по 14 января, был представлен практически поминутный отчет о бегстве королевской семьи из Парижа; в последующих содержались такие детали об осаде столицы, как, например, решение муниципалитета приказать булочникам испечь одно-, двух– и трехфутовые буханки хлеба, чтобы раздать их бедным.
В течение гражданской войны появилось более тридцати новых периодических изданий. И хотя многие из них просуществовали совсем недолго, все равно это была информационная революция. Первый раз за все время парижане смогли не только получать информацию о том, что происходило вокруг в данный момент, но и сравнивать различные точки зрения.
Возник также еще один тип печатных изданий, рожденный гражданской войной: политические памфлеты. Они приняли тот же удобный формат, что и современные газеты. Сатиры на кардинала Мазарини, известные как мазаринады, естественно, поддерживали позиции Фронды. В городе, в котором, по словам современника, ощущался «острый голод новостей», аппетит к этим памфлетам был неутолим. Тысяча торговцев бродила по улицам и выкрикивала названия, совсем как современные мальчики – продавцы газет: «Покупайте «Францией плохо управляют», «Покупайте «Мазарини арестован».
Известно, что за время войны вышло около шести тысяч таких памфлетов, и эта цифра вполне может быть заниженнной. В памфлете, изданном в конце осады, говорится, что тридцать пять сотен появилось только в начале 1649 года. По современным подсчетам, количество копий достигало пяти тысяч – и это во времена, когда пятьсот – семьсот копий считались очень хорошим тиражом. Один из памфлетов, озаглавленный «Печатники благодарят кардинала Мазарини», опубликованный в середине осады, 4 марта 1649 года, объясняет, что, в отличие от всех прочих парижан, печатникам в этот нелегкий период жаловаться не на что: ненависть к первому министру так велика, что «половина города занята тем, что печатает и продает памфлеты, в то время как другая половина их пишет. Печатные станки не простаивают ни минуты, и печатники теперь имеют лучшую работу в Париже и наконец-то зарабатывают те деньги, которых действительно заслуживают».
Некоторые мазаринады напоминают газеты, где освещается одно значимое событие. Другие скорее похожи на научные статьи, где разбираются такие серьезные вопросы, как почему у народа Франции есть законное право развернуть войну. Третьи представляют собой просто эмоциональные выступления, например ярость по поводу бедственного положения голодающих парижан. В каждой из них старались писать о самом последнем; многие даже превосходят газеты и ставят не только дату, но и время, когда выпуск вышел из печати: «10 и 3/4 утра». Самые удачные мазаринады – крайне интересное чтение; они сочетают в себе политическую агитацию и комментарии к текущей ситуации. И абсолютно все написаны на злобу дня и посвящены «здесь и сейчас».
Эти памфлеты являлись еще одним способом описать город, а также помочь ему осознать, какую важную роль он играет в разразившемся конфликте. Во многих мазаринадах Париж выступает как главный персонаж. Никогда до этого отчет о политических беспорядках не фокусировался исключительно на городе, где все это разворачивалось.
В некоторых памфлетах парижские памятники вдруг оживают и обретают возможность высказать свою точку зрения на состояние города. Статуя Генриха IV на Пон-Нёф обсуждает свою некогда великолепную столицу с другими статуями, например «своим сыном», то есть статуей Людовика XIII на площади Руаяль. В диалоге, титульный лист которого показан здесь, статуя Генриха выражает сочувствие башне Самаритен, стоящей в конце Пон-Нёф, по поводу «несчастных времен», свидетелями которых выпало стать. Башня жалуется, что ее знаменитые часы, обычно столь надежные, совершенно вышли из строя, так что «время разладилось». Бронзовый Король подтверждает, что он ориентируется во времени по ежедневным выпускам Le Courrier Français.
В других голос обретает сам город, и он становится персонажем в разыгрывающейся драме гражданской войны. В мазаринаде от 8 января 1649 года «добрая леди, Париж», берет в мужья «мудрого лорда, парламент Парижа», и они клянутся друг другу взять под контроль городскую казну. Еще в одном, вышедшем ближе к концу осады, Париж признается, что «за все время войны я был не Парижем, но адом». Таким образом, в этих памфлетах говорит город – случай, не имевший прецедента.
Во время войны новое чудо современного мира быстро превратилось в городской кошмар. Мы не располагаем точными данными относительно количества погибших во время осады, но в середине мая 1652 года, в тот момент, когда еда была еще дороже, чем в блокаду, одна из газет утверждала, что по улицам скитаются сто тысяч человек, или более чем один парижанин из пяти, и просят милостыню, «полумертвые от голода». Три месяца спустя один из памфлетов провозгласил, что «кладбища чересчур малы, чтобы вместить все тела, и в Париже стали появляться волки». Религиозные ордены были в ужасе от масштабов разразившегося кризиса. Письма парижских монахинь и священников в провинцию сообщают о «тысячах и тысячах» умирающих от голода, в то время как власти города могут предложить им только le pain des pauvres, «хлеб нищих». Голодающий парижанин мог получить свою порцию хлеба только раз в два или три дня, и кусочек был таким тоненьким, что один из священников даже вложил его в свое письмо, чтобы показать, насколько ужасная была ситуация.
В этом памфлете времен гражданской войны статуя Генриха IV оживает и оплакивает «печальные времена», которые переживает его столица
В конце Фронды, всего лишь через три дня после того, как Людовик XIV вернулся в Париж, и после сражений с силами повстанцев, 21 октября 1652 года делегация жителей столицы написала королю официальное прошение о помощи. В нем подтверждалось, что только за последние шесть месяцев войны умерло 50 тысяч парижан, или около 9–10 процентов населения города.
В мае 1652 года один журналист писал: «Королевство объято пламенем, и кажется, что этой стране пришел конец». На улицах города вновь появились цепи и баррикады, но на сей раз торговцы не пытались добиться таким образом каких-то политических перемен, но просто старались защитить свое имущество от банд мародеров. Поразительного единства и стремления к общей цели, отличавшего парижан, больше не было. 4 июля произошло событие, которое многие позже рассматривали как начало конца: толпа атаковала и подожгла Отель-де-Виль, или городскую ратушу, где шло заседание, посвященное выборам нового временного правительства. Среди пострадавших были важные лидеры Фронды и члены парламента; многие из нападавших были убиты милицией. По столице немедленно поползли слухи, что кто-то сумел настроить простых парижан против тех, кто стоял у истоков восстания.
После «резни в Отель-де-Виль», как стали называть это событие, все больше и больше горожан начали отказываться бунтовать и принялись умолять короля вернуться. С тех пор пошел обычай зажигать фонарики в окнах в праздничные дни. В день, когда король вернулся, 21 октября, «королевские фонари», как назвали их парижане, горели во всех окнах столицы.
