Газета День Литературы - Газета День Литературы # 128 (2007 4)

Пучок седины на висках.

Ба, это же сам Белохвостов –

Затейщик, каких поискать.

Мужик в генеральских погонах,

Чуть сыпок, но статен собой,

Он сам начинал коногоном

И знал, что такое забой.

Отменной горняцкой закваски,

Крутой матерщинник, вожак.

Дрожали шахтерские каски

От ругани в три этажа.

Держал для разъезда пролётку.

Хоть "Волги" менял, что ни год,

И за голенищами плётку

Носил, устрашая народ.

Но всё же при нраве суровом

От горьких в забое утрат

Умел он уветливым словом

Пронять кого хошь до нутра.

При этом с талантом актёра

Менял, не теряя лица,

Тяжёлое слово шахтёра

На тонкую речь хитреца.

Вот он на средину выходит

Косым, плутоватым шажком:

– Тут дело такое, Володя...

Позволь-ка шепнуть на ушко.

И он наклоняется к барду,

Слегка его взяв за рукав

И шепчет о чем-то азартно,

Хоть голос покорно-лукав.

– Хотелось просить бы, не горбясь,

Но тут, брат, не личная блажь.

Челом бьёт директорский корпус:

Ты спой нам особо, уважь.

– Челом бить не надо. Пустое, –

Взгляд барда по лицам скользит, –

Заказ ваш недёшево стоит.

Ведь это уже – эксклюзив.

– Не нищие вышли на сцену.

Смотри, как отъели зады.

Смелей называй свою цену.

– По тысяче с носа. – Лады!

И вот уже чья-то фуражка

Мелькает околышем вниз.

Лишь шорох хрустящих бумажек

Гуляет в тиши закулис.

– Готово! Сквалыжников нету,

По чести сложились "носы", –

И шалый директор поэту

Вручает две пачки "косых".

– Вот тут от меня и от шахты,

А здесь, что собрали на круг.

Теперь уже в наших руках ты,

Знай: нету надежнее рук.

Тут бард от души рассмеялся:

– Ну, это, положим, вопрос,

Кто в чьи теперь лапы попался

И кто кого держит за нос.

Измотан я был не смертельно.

Но чтоб откреститься от вас,

Цену загибал запредельно,

О чём сожалею сейчас.

Простите, я выглядел мелко,

Торгуя стихами в залог.

Но сделка и в Африке сделка.

Не взяли бы только налог.

– Могила! – сказал Белохвостов,

Ведь ты у шахтера в гостях.

Мы знаем: живётся непросто

Тому, кто не служит властям.

Ты правдой о горнорабочих

Пронял до печёнок Донбасс...

Да что ж мы тут лясы все точим?

Ты спой нам про нас ещё раз.

И тёртый чиновный ловчила,

Приобняв за плечи певца,

Выводит, держась за перила,

Со сцены под своды крыльца.

– Притопали. Сборы недолги.

Прошу в экипаж к старику.

В пристяжке мордатые "Волги"

Стоят уже все начеку.

И вот уж ни шатко ни валко,

Сверкая ободьями шин,

На шахту "Холодная балка"

Уходит колонна машин.

***

"Идет охота на волков,

идёт охота..."

Он вдруг умолк,

как задохнулся на бегу

Иль напоролся на невидимое что-то.

Сказал осипло: – Это – не смогу.

И тишь повисла в комнате, как вата,

В неё неспешно голос струн стекал.

Лишь у кого-то звякал виновато,

Дрожа на блюдце, выпитый стакан.

Его накрыл ладонью кто-то нервно,

Как будто тем пред гостем извинясь.

Пытаясь жестом вежливым, наверно,

Восстановить утерянную связь.

Но гость молчал.

И, вглядываясь в лица

Сидящих за столом директоров,

Решал, что лучше:

встать и извиниться,

Иль заявить, что просто нездоров.

Они сидели сдруженно и тесно,

В своём кругу, хоть круг и неширок

Тринадцать боссов угольного треста

Да гость случайный –

автор этих строк.

Ох, этот гость! Частенько он – Иуда.

Его всегда смущало слово "гость".

Коль не сказали, кто он и откуда,

Без Комитета тут не обошлось.

Щеку поэта сводит нервным тиком:

"Ай да страна!

Житья от шпиков нет".

Что ж он со сцен

себя изводит криком:

Мол, в доску свой я, мол,

– не диссидент.

Но вот – не верят.

Ну и дьявол с ними.

Что гость оттуда –

свыкнуться пора.

Ему б лишь этим

не подставить спину

И отработать честно гонорар.

Вон как глядят-то

барственно-хозяйски

И ждут, что будет, выдержку храня.

Так стая серых молча ждёт развязки,

Зажав в кольцо уставшего коня.

Хотя... Постой, какие к чёрту волки!

Ведь он и сам на жертву не похож.

Но отчего-то струны, как иголки,

Вонзились в пальцы,

просто невтерпёж.

Ну да, конечно!

Песня-то с намеком,

В ней не по волку бьют из винтаря,

А по нему – прицельно и жестоко.

Ведь волк – он сам. А эти – егеря.

Но как же часто жизнь меняет роли...

Он изучил все промахи зверей

И за флажки всегда уйдет на волю,

Оставив с носом псов и егерей.

...Он снял со струн

прокуренные пальцы,

Потёр щетину крепко, по-мужски.

– Ну что вам волки –

серые скитальцы?

У вас свои запретные флажки.

И стол ожил, качнулся влево-вправо

И загудел неслаженно, вразброс:

– Уж это точно!

– Как приметил! Браво!

– Да ты, брат, с перцем!

– Стрелянный...

– Непрост...

Встал Белохвостов:

– Слушай-ка, Володя!

Мы не Пилаты, ты – не Иисус.

Нас не смутила б песня об охоте.

Её и так мы знаем наизусть.

У нас свои запреты и оковы,

И в наши души кто только не лез.

Любой из нас, как серый,

офлашкован:

Кто прокурором, кто – ОБХС.

Но есть над всеми егерь и покруче.

Вот ты о нём, избави Бог, не пой.

Побереги себя на всякий случай.

И спой-ка нашу, – ту, что про забой.

***

"Взорвано,

уложено,

сколото

Чёрное

надёжное

золото."

...Строки, до боли знакомые,

Голос – надтреснутый бас

Остро вонзаются в комнату,

Будто вгрызаются в пласт.

Гриф обнимает он ощупью,

Круглой подковой – спина.

С виду – фигура забойщика,

Перед которым стена.

Взмах над гитарой, – и сходу он

Резко отвёл локоток,

Словно бы в жилу породную

Острый навёл молоток.