Эксперт Эксперт - Эксперт № 01 (2013)
Сложность нашей попытки сравнить нынешнего человека с прошлым коренится также в нашем собственном восприятии. Мы склонны смотреть на человеческое общество и самого человека далекого прошлого, мысленно приписывая ему современные взгляды и чувства, просто в своем воображении меняя ему галстук на древнегреческую тогу, к примеру (нечто подобное мы обычно видим, когда американцы пытаются снять исторический фильм). Нам сложно представить себе, до какой степени люди иначе думали и чувствовали. Талантливую попытку восстановить и описать сознание древнего иудея сделал шведский писатель Торгни Линдгрен в книге «Вирсавия». Будучи маленьким мальчиком, он любил слушать этот ветхозаветный эпизод, где любимый Богом царь Давид (живший приблизительно за тысячу лет до рождества Христова) совершил сразу несколько преступлений, чтобы завладеть понравившейся женщиной. Читая эту книгу, практически не выходишь из эмоционального шока — настолько дикими кажутся нам повседневные чувства людей той эпохи, при этом Линдгрен совершенно не ставил это своей задачей, а просто попытался честно воссоздать реалии.
Иначе говоря, надо признать, что за две тысячи лет в нас все-таки что-то сдвинулось.
В этом контексте невозможно не поразиться тому, как часто РПЦ прибегает к эсхатологической версии истории, когда в прошлом (мы не имеем в виду Адама и Еву до грехопадения) люди были значительно лучше, чем сейчас: набожнее, послушнее, чище. Слушая подобные рассуждения, начинаешь думать, что речь идет о людях из какой-то другой истории, не нашей, не земной. И к чему тогда вообще уже прожитые две тысячи лет и еще неизвестно сколько впереди? Тогда были бы правы первые христиане, ожидавшие конца света со дня на день. Но он все не настает и не настанет, по-видимому, до тех пор, пока человечество не достигнет предела своего развития по дороге к Млечному Пути.
В поисках праведников и героев
Мысль о том, что христиане за две тысячи лет стали лучше, обычно наталкивается на контраргументы о том, что и сегодня люди крадут и убивают. Это правда, но в нашем случае как раз важна «средняя температура» по больнице. Справедливо также и то, что люди, приходящие сегодня в церковь, находятся часто на разных ступенях развития. Им нужен разный подход. Как говорил преподобный Серафим Саровский, каждый человек должен найти свой особенный способ стяжания духа святого, потому что он у всех разный.
Это означает, что весь наработанный за века церковью опыт духовной работы востребован сегодня, и церковь по-прежнему нужна человеку. Но для этого церковь сама прежде всего должна жить в духе. Быть живым организмом, а не закостенелым артефактом из музея или элементом административного аппарата. Люди, говорящие от имени церкви, должны гореть настоящим пламенем любви — оно заразительно — и сами представлять собой высокий нравственный ориентир (митрополит Антоний Сурожский производил такое удивительное воздействие на всех, кто его видел, что даже сухие англичане, столкнувшись с ним, приходили принимать православие, я до сих пор встречаю православных англичан, крещенных митрополитом Антонием).
В нашем обществе, пережившем жесткий идейный слом, образовался дефицит праведников и героев, за которых хочется морально «зацепиться» в минуту уныния и душевного упадка. Ничто не производит столь заразительного и радостного впечатления на нас, убогих, как живой праведник, своим собственным примером зовущий нас за собой. Разве это не подходящая задача для церкви?
Не перестроились
Ильина Нина
С образованием независимого польского государства Польская католическая церковь утратила функцию института национальной идентичности. Ее неспособность пересмотреть свою общественную роль ведет к росту антицерковных настроений в обществе
Попытка осквернения главной святыни польской нации — иконы Матери Божией Ченстоховской в начале декабря не увенчалась успехом
Фото: East News
У Дворца культуры и науки, сталинской высотки в Варшаве, стоит бесконечный ряд автобусов. По ним можно изучать географию польских провинций: Гданьск, Лодзь, Люблин, Катовице и так далее. Площадь заполнена старомодно одетыми людьми за сорок, не видно ни одного молодого лица. Многие несут над головами изображения Девы Марии и распятия. На мгновение я утрачиваю чувство реальности, и мне начинает казаться, что я очутилась в Польше тридцатилетней давности. Вот несколько мужчин в кепках несут большой крест, другие — огромные красно-белые флаги. Когда я пытаюсь пробраться сквозь толпу, похожая на кассиршу из железнодорожной кассы женщина с пробивающейся сединой протягивает ко мне руки и кричит: «Куда ты идешь? Мы делаем это для тебя! Присоединяйся!»
Мистификация заканчивается, когда я выясняю, что попала на марш в поддержку католических ценностей, на который автобусы из отдаленных городов и деревень привезли участников католического движения «Проснись, Польша!». Проходящая мимо молодежь с недоумением смотрит на шествие. Среди жителей больших городов Польши, еще недавно самой религиозной страны Европы, церковь теряет былую популярность, и по молодежи это особенно заметно.
Если двадцать лет назад более 60% молодых поляков регулярно ходили по воскресеньям в церковь, то сегодня таких только 40%. В обществе все чаще слышно недовольство избыточной активностью церкви, пытающейся контролировать каждое движение своих прихожан. Четверо поляков из пяти сегодня выражают беспокойство по поводу слишком активной роли церкви. «На протяжении столетий религия сплачивала нас, напоминала нам, что значит быть поляками. Но теперь необходимости в этом нет», — говорит Томаш, молодой юрист из Варшавы. В ответ католическая церковь жалуется на нравственную деградацию поляков и отход от традиционных ценностей.
На самом же деле падение популярности церкви в обществе связано не столько с духовным обнищанием современных поляков, сколько с тем, что католическая церковь, игравшая в советские годы роль института национальной идентичности и сопротивления Советам, выполнила свою функцию — Польша приобрела желанную независимость и вступила в Евросоюз. Востребованность церкви обществом естественным образом сократилась.
Вместо Большого брата?
На протяжении столетий католическая церковь имела большое значение для становления польской нации. В XVIII веке Польша была поделена между Пруссией, Российской империей и Австро-Венгрией, и именно польская церковь взяла на себя роль поддержания духовного единства разделенных между могущественными империями поляков и пестовала идею их объединения в будущем. Постепенно в сознании многих поляков приверженность католической вере и принадлежность к польской нации слились воедино.
Впервые мечта об объединении нации воплотилась лишь в краткосрочный перерыв между двумя мировыми войнами уже в ХХ веке. Идиллия, правда, оказалась неполной, так как в то время Польша была многоконфессиональным государством — на территории страны проживало множество иудеев, протестантов, православных; католиков было 60%. Лишь после трагических событий Второй мировой войны, когда еврейское население Польши было практически полностью уничтожено, а немцы-протестанты — депортированы на территорию Германии, страна стала практически однородно католической.
На время правления компартии в Польше пришелся расцвет социальной деятельности церкви по формированию польской национальной идентичности. Быть католиком тогда означало принадлежность к оппозиции режиму, церковь брала на себя роль защиты и представительства народа, режим называла «непольским» и впоследствии активно поддерживала движение «Солидарность».
Однако после смены режима и недолгой эйфории от обретения долгожданной независимости и вступления в семью европейских народов (Польша вошла в ЕС в 2004 году) церковь вдруг начала терять свои позиции в обществе. За короткий промежуток времени из оппозиционера церковь превратилась в глазах многих поляков в элемент системы, которая вместо советской идеологии стала вторгаться в жизнь граждан даже тогда, когда они этого не желали. В то же время потребность в церкви у вчерашних активных прихожан стала стремительно сокращаться, поскольку появились другие легальные возможности для выражения своих взглядов и реализации своего польского гражданства. Желающие стали вступать в партии и ходить на выборы, а в новой польской конституции была провозглашена свобода совести и вероисповедания.
Польская католическая церковь, однако, не смогла или не захотела пересмотреть свою общественную роль, многие поляки жалуются, что церковь сегодня, сама того не подозревая, начинает превращаться в Большого брата, от которого они так хотели избавиться.
