Владимир Бушин - Огонь по своим
Как видим, ученый-гуманист, поборник справедливости и свободы предлагал создать конкретные организационные формы пособничества режиму в искоренении коммунизма и намечал главное направление пособничества. Никто до этого не додумался — ни покойный пародист Александр Иванов, который прямо объявил, что его идеологическое кредо — «зоологический, пещерный антикоммунизм» («Провинциал», № 19, 30 мая 1993, Тверь), ни бесноватая Новодворская, ни на черта похожий Глеб Якунин — никто! А вот Шафаревича осенило! На то и ученый с мировым именем, на то и почетный член едва ли не дюжины иностранных академий. И то сказать, как можно было мыслителя с такими задатками и поползновениями не пожаловать, например, званием члена Национальной академии наук и искусства США.
Возглавить Антикоммунистический комитет ученый, вероятно, предполагал сам — кто же лучше дело знает! А заместителями взял бы, возможно, помянутого пародиста, тогда еще живого, или Глеба Якунина, тогда еще не лишенного сана священника. Над входом в комитет хорошо было бы повесить плакат: «Наша цель предельно ясна: коммунизм должен быть уничтожен. Геббельс». Но, увы, тогда все это осуществить не удалось: даже Ельцин брезгливо отшатнулся…
Да, вроде бы уже давно ясно, что за фигура Шафаревич, и однако же пройти молча мимо его новой коммунофобской вылазки невозможно. Дело в том, что эту вылазку, как и ту, в 1991 году, математик рассчитал точно: она приурочена к дням, когда, с одной стороны, разворачивается кампания по выборам в Думу, с другой — все чаще и настойчивее опять раздаются призывы не допустить до власти, запретить компартию, ликвидировать Мавзолей В. И. Ленина. В этих условиях вылазка академика может оказаться весьма эффективной. И есть основания полагать, что за ней последуют другие его акции того же пошиба. Поэтому пора, наконец, сказать о нем кое-что вполне внятно. Тем паче, что не кто-нибудь, а сама патриотическая пресса охотно публикует об академике статьи, одни заголовки которых способны остановить иное критическое перо: «Мыслитель», «Век Шафаревича», «Рыцарь Истины», «Наша совесть», «Наш свет»… Не за горами, видно, и такой: «Лучший мыслитель всех времен и народов».
Провинциально благоговея перед обилием почетных званий, орденов и премий, включая Ленинскую, наша оппозиция не смеет сказать о Шафаревиче хоть одно внятное критическое словцо. Как можно-с! Он же почетный доктор Парижского университета, член Лондонского королевского общества… Даром, что родом из Житомира… Исключение составили тут лишь статьи неутомимой и непреклонной Татьяны Глушковой «Труден путь к большому народу» («Молодая гвардия», № 9, 1993), «„Элита“ и „чернь“ русского патриотизма. Авторитеты измены» (там же, № 11, 1994 и № 1, 2, 3, 1996) и некоторые другие публикации талантливой писательницы.
Т. Глушкова вспоминает, что впервые услышала имя Шафаревича в 1979 году, когда из уст закордонных радиовещателей оно всплыло «звездой первой величины в гордом, мрачном созвездии академика Сахарова», высланного тогда из Москвы и не прекращавшего в «горьковском захолустье», как выражались вещатели, свою борьбу против «империи зла» — моей родины. Это новое имя оказалось тесно сплетено еще и с именем Елены Боннэр, «великой женщины современности».
Я услышал о Шафаревиче лет на сорок раньше, и его имя сияло в созвездии совсем ином — вундеркиндов и юных гениев довоенной поры. В моей памяти имя чудо-математика оказалось сплетено с именем чудо-скрипача Бориса Гольдштейна (в газетах и по радио его называли просто Буся). Эти два вундеркинда, не ведая о том, были кошмаром моего детства и отрочества, ибо моя матушка, листая мой школьный дневник, то и дело с горечью говорила: «Нет, из тебя не получится Буся Гольдштейн…» Или: «Ах, если бы ты был хоть немного похож на Игорька Шафаревича!»
Потом Борис Гольдштейн был у всех на виду, а о втором невольном своем мучителе я ничего долгое время не слышал. Но вот настали эти страшные годы, и с ними появились его многочисленные публикации. Слов нет, с иными его суждениями, взглядами, оценками нельзя не согласиться, но в большинстве своем они имеют характер общих мест, а несогласие с академиком все росло и множилось.
Изумляет та уверенность, с какой Шафаревич обильно высказывается по самым различным вопросам, о которых имеет смутное представление, в частности, как уже отмечалось, о минувших войнах. С этого можно и начать…
15 июля в «Советской России» он заявил, например: «Англичане из всех европейцев во Второй мировой войне участвовали самым косвенным образом». Спору нет, вклад англичан в победу над германским фашизмом несоизмерим с нашим, и возмутительно, что ныне на Западе приуменьшают наш вклад и раздувают вклад союзников. Но все же — разве четверть миллиона англичан вместе с французами и бельгийцами не сражались против немцев в мае — июне 1940 года во Франции? Разве не Англия целый год противостояла Германии один на один?
Разве не на английские города фашисты совершили до мая 1941 года 46 тысяч самолетовылетов, сбросили 60 тысяч тонн бомб, некоторые города (например, Ковентри) превратили в развалины и убили, ранили 86 тысяч человек? Разве, потеряв в этой воздушной битве за Англию свыше 900 самолетов, не англичане сбили свыше 1500 немецких машин? Разве не они еще осенью 1940 года бомбили Берлин, а в январе — мае 1941 года изгнали итальянцев из Восточной Африки?.. И все это, повторяю, в ту пору, когда Англия противостояла Гитлеру один на один. Какая другая страна, кроме СССР, конечно, таким же «косвенным образом» участвовала в войне? Неужели все это новость для ученого человека?
Видимо, так и есть, ибо он продолжает столь же уверенно и решительно: «Да, вся (!) война для англичан заключалась в том, чтобы вовлечь (?) в войну какую-то другую страну: Голландию, Данию, Швецию (?), Францию, Грецию, Югославию…» Вовлечь? Как это понимать — перечисленные им страны напали на Германию? Да это не что иное, как оправдание Гитлера, ибо все названные страны, кроме Швеции, были не «вовлечены» Англией в войну против Германии, а оказались жертвами агрессии гитлеровского вермахта.
И дальше: «Можно вспомнить речи Черчилля того времени. В них он клятвенно уверял своих сограждан, что их жертвы будут минимальны». Лидер любой страны обязан думать о том, чтобы жертвы его сограждан были минимальны. Но речей Черчилля на сей счет я не помню. Всем известно другое. Когда 10 мая 1940 года он стал премьером, то в обращении к нации сказал: «Я не обещаю вам ничего, кроме пота, слез и крови…»
А по поводу того, как англичане вели войну, главным образом по поводу затяжки с открытием второго фронта, советская сторона высказала немало самых решительных суждений еще и во время войны (смотри переписку Сталина и Черчилля) и после. Но достойно ли, порядочно ли перечеркивать сейчас все трагическое и мужественное, что было в борьбе английского народа?! Неужели это на пользу «русскому национализму» и он без этого не может? Опасаюсь, что если в Лондонском королевском обществе станет известно о приведенных высказываниях Шафаревича, то при случае в ресторане общества его русскому члену не подадут даже рюмку коньяка. А мне мой русский патриотизм ничуть не мешает признать мужество и жертвы англичан, да еще и заставляет отринуть оскорбления в их адрес.
Свои, мягко выражаясь, недобросовестные рассуждения автор закончил так: «Вот и теперь потери англичан оказались минимальными, несопоставимыми с объемом нанесенного Югославии ущерба». Большого ума человек, а не видит хотя бы даже элементарной логической несообразности: раньше он противопоставлял роль (и потери, конечно) Англии роли других государств-союзников в войне против агрессора, а теперь сравнивает потери Югославии, оказавшейся жертвой агрессии со стороны Англии и других стран НАТО, с потерями агрессора. А я-то думал, что сила логики — первое качество любого математика…
Давая оценку агрессии против Югославии, академик Шафаревич все с той же уверенностью утверждает: «Не так еще видна всемирно-историческая поворотная роль этих событий. Действительно, у нас на глазах человечество как бы обрушилось лет на двести, если иметь в виду процесс культурно-правового строительства. Мы куда-то почти в средневековье провалились… Ведь в течение этих двухсот лет строилось международное право, формулировалась идея о том, чтобы зло войны как-то локализовать…»
Да, право строилась, идея формулировалась. И, что же, все эти двести лет воюющие государства следовали сим гуманным предписаниям — «вычленяли» войны и локализовали их? Представьте себе, читатель, академик уверяет, что именно так замечательно все и было: «воевали, как правило, люди в мундирах — и только (?) против людей в мундирах… Гражданское население как бы выделялось из рамок войны…» и вот, говорит, только в агрессии против Югославии ныне, только «сейчас все эти правовые скрепы совершенно разрушены. О какой уж там войне людей в мундирах против людей в мундирах можно говорить… Было убийство невоюющих граждан… Новая мировая власть не связывает себя никакими правовыми и моральными ограничениями, стремясь подчинить себе весь мир».
