Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2008 #8
Чжан Чжень не утонул в море, не был убит в корабельном сражении, а благополучно отслужил на флоте и вернулся к своему главному занятию, контрабанде, и стал промышлять по обе стороны границы. Из Китая налаживал вывоз шелка, из Тибета ввозил вначале поделочные камни, а затем серебро, золото и даже алмазы. Конечно, все это шло мимо таможни, казны, и потому с пограничниками у него скоро наладился постоянный, десятилетиями длящийся и ставший привычным конфликт.
Дин Хун ловил его, как уже говорилось, тридцать два раза. Но Чжан Чжень почти всегда умело выкручивался, посредством элементарного подкупа заимев множество связей в судопроизводственной системе Чжоу, и был осужден всего пять или шесть раз. Бывало, ссылали его служить в дальние гарнизоны, дважды присуждали работать на каменоломнях при строительстве еликой Стены, однажды отправили даже вовсе в гиблые болотистые места на рытье каналов. Это был тяжелый путь, для многих несчастных лишь в одну сторону, несчетно и бесследно пропадали там.
Но Чжан Чжень каждый раз чудесным образом и порой до срока благополучно возвращался - и всегда именно сюда, на проторенные им и, должно быть, очень выгодные тропы мимо заставы Саныуань. прочем, на других контрабандистских тропах через границы Чжоу "сидели" другие и не менее удачливые главари, которые чужака у себя не потерпели бы.
А конфликт пограничника с контрабандистом изначально двойственен. С одной стороны, из-за частых нарушений границы Дин Хун получал то и дело нарекания по службе, неудовольствие начальства. С другой же, когда нарушителя удавалось поймать, шли поощрения, медали и ордена, а то и знаки отличия очередного воинского звания.
Меньше всего хотел бы Дин Хун иметь хоть какую-то связь с этим отпетым мошенником, но жизнь связала их крепче некуда и, главное, до конца дней - словно в некое наказанье обоим… за что? Непонятна жизнь и оттого с годами все более печальна своей безысходностью и, как ни оправдывай ее, несправедливостью. И самый тяжкий труд - это пытаться установить в ней хоть какую-то справедливость. се так запутано, что часто упираешься в тупик безысходности, и тогда вдруг берет опасное сомнение: а вообще возможна ли она - справедливость? А что, если нет?..
Любовь пограничника
Наверное, так было задумано Создателем неба и земли изначально, что все в этом мире, в конце концов, оказывается взаимосвязанным - как бы ни было одно с другим противоположным, а то и взаимоисключающим.
И все это верно подметил когда-то всезнающий, казалось иногда, Ли Эр.
Ну кто мог предположить, что единственной настоящей любовью пограничника станет именно сестра контрабандиста Чжан Чженя? Или это Поднебесная до такой степени оскудела достойными любви женщинами, что иного выбора для него не оказалось? Но для него как будто свет сошелся клином на ней, одной-единственной. Или она, или никакая другая.
Теоретически он, вообще-то, мог бы на ней жениться, но тогда ему пришлось бы отказаться не только от службы, но едва ли не от всех своих ценностей, всех своих убеждений, поменять местами сами понятия добра и зла, греха и добродетели… Ибо, судя по всему, связь между сестрой и братом была не только чисто родственной, но и, скажем так, деловой тоже, на которой стоял весь их род. И связи эти он вряд ли смог бы разорвать, в китайских семьях они очень крепки. Оставалось только "вписаться" в них.
А на это он пойти не мог.
И он остался самим собой - да, наедине со всеми своими убеждениями, одиноким на всю жизнь, потеряв возможность иметь семью, оставив где-то не родившимися своих детей.
прочем, не он один выбрал одинокую жизнь бобыля. И Ли Эр, и даже Чжан Чжень тоже так никогда и не обзавелись семьями.
идимо, это выбор не самого человека. Излишняя подверженность определенной идее ревниво оттесняет в сторону все иные интересы, не терпит себе соперников, не оставляет места иным радостям мирской жизни.
Так и эта поразившая его странная страсть к девушке, вспоминаемой теперь как сон, заслонила собою всех других женщин, все возможности другой любви. Так бывает у тех, о ком говорят: это люди одной страсти. Он, Дин Хун, человек одной страсти, и это его судьба.
И вот первая страсть преодолела, как искушение, появившуюся было вторую - и опять осталась единственной… Идея служения порядку, Справедливости победила идею Любви, а разве так должно бы быть? едь Справедливость не соперница, а сестра Любви…
Но ведь и нельзя было допустить, чтобы его будущие дети одновременно могли походить и на Дин Хула, и на Чжан Чженя, на пограничника и на контрабандиста. Это непозволительное смешение было бы, как самое малое, насмешкой над тем и другим. А по большому счету означало бы стирание границ, разрушение высших принципов, на которых строится и стоит мировой порядок.
И как ни грустно, что его детям не быть уже на земле, не продолжить отца и дела его жизни, но так это и должно, наверное, быть. Человек, которому предназначено охранять границу, ни при каких обстоятельствах не может отступить от высших принципов, на которых покоятся главные устои бытия. Это тот случай, когда принципы важнее всего, даже и самой жизни.
На земле много почетных занятий, за которые воздают всякие почести и помнят в веках. Но все же для настоящего мужа нет ничего достойнее и выше, был убежден Дин Хун, чем охрана заповеданных разумом и сердцем границ. едь это самое древнее дело, которое и поныне остается главным на земле. Ибо все держится на границах, на надежности их и незыблемости. Иначе все смешается: добро со злом, честь с бесчестьем, родина с чужбиной, предательство с верностью.
ыбор и предопределенность реального и воображаемого
Каждый, пришедший в этот незыблемо стоящий, но до крайности непонятный и запутанный мир, в конце концов понимает безысходную неиспове-димость пути своего земного бытия.
се с самого начала запутано уже тем, что замешано на великом множестве случайностей. Чему и каким быть, а может, и не быть - решает ничтожный порой случай, камешек, попавший под ногу, соринка, угодившая в глаз… И человек из всего этого сложнейшего лабиринта, огромного числа возможностей пытается выйти путем выбора: налево или направо, правдой или ложью, интуицией или расчетом…
ыбор с первого осознания самого себя до последних дней. И этим ежеминутным выбором человек составляет, формирует свою судьбу, прокладывает пути вперед…
Казалось бы, сам хозяин своей судьбы…
Это, с одной стороны.
Но, с другой стороны, все это не более чем иллюзия, которая сопровождает человека всю жизнь. Большого ума не надо, чтобы обнаружить задним числом, что весь спектр кажущегося выбора заранее предопределен. И корни этой предопределенности уходят во тьму прошлого, существовавшую до твоего рождения…
Кем предопределен? от и вопрос-то… И каждый, кто берется проследить эти корни, вовлекается в ту беспросветную тьму предположений и догадок, из которой выход только назад - в реальность.
Человек не может не думать, в том числе и над этим тоже. Но пограничник, в отличие от других, не имеет права ни на миг полностью уйти в свои думы, как это постоянно случалось с Ли Эром… Какими бы высокими ни были раздумья, нельзя таким образом покидать земной пост, оставлять реальность без надзора.
Когда Ли Эр уходил в лабиринты своих мыслей, он переставал видеть, слышать… Да, оставалась его пустая человеческая оболочка, безучастно ко всему происходящему смотревшая в сторону границы, и только. Безучастная ко всему миру, так вернее было бы сказать.
Никто не знает, как там на Небесах, но на земле все должно быть в меру… се должно произойти в свое время и по предначертанию ысшей оли, которая нисходит с Неба. том-то и дело, что корни всех явлений, событий и судеб - Там, и нечего искать их здесь, во тьме случайностей. Зачем, спрашивается, мудрить, запутывать себя усложнением простых, очевидных или упрощением сложных вещей? се это лукавство или самообольщение возгордившегося человеческого разума, не более того.
И Дин Хун думать, конечно, думал над этим, совсем не равнодушен был к предопределенью, выстраивавшему его жизнь, да и располагали к этому долгие и монотонные часы бдения в сторожевом секрете или на наблюдательной вышке; но случись малейший звук, малейшее передвижение на границе, он тут же настораживался, моментально возвращался к действительности, готовый к любым ее неожиданностям… То есть умел как бы разделяться, раздваиваться в двух равноценных мирах - мыслительном и реальном, пребывая одновременно и в том, и в другом… Даже когда спал крепким сном, то и тогда мог мгновенно проснуться при первом же подозрительном звуке. Это было в нем с юности, сразу, а потом лишь закрепилось выучкой старого служаки.
Сложность, запутанность, невыразимость, неопределенность, изначальная многозначность, как густая трава, прячут в себе всякую, подчас и ядовитую тварь, которая там, в этой непроходимой чаще, находит себе спасение. Или место для засады. Этой твари Истина и Путь не нужны, они только временно прячутся там, в словесных зарослях…
