Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #12
С отеческой снисходительностью встречались работы великого и неповторимого комедиографа Леонида Гайдая. Любимая народом комедия была признана жанром, недостойным серьезного критического разбора и одобрения. Клепает безродный выходец из глубин каторжной Сибири веселые пустячки, ну и Бог с ним. А боги искусства и вели его по дороге всенародной любви и славы. Сотни картин канули в Лету, а “Бриллиантовая рука”, “Джентльмены удачи”, “Кавказская пленница”, “Операция “Ы” полвека живут, не старея, и непременно возникают в праздничной программе телевидения как подарок народу.
Сколько помню, ни один из критиков не сказал доброго слова о картине Ивана Пырьева “Кубанские казаки”, которой приклеили ярлык “лакировочного фильма”, “показухи” о жизни колхозной деревни. Удивительная солидарность критиков со Сталиным, который прихлопнул оперу на сюжет из колхозной жизни в Большом театре со сходной формулировкой. Но кто сказал, что Пырьев ставил перед собой задачу создать реалистическое произведение, в духе “Председателя” или “Аси Клячиной”? Это была откровенная музыкальная комедия, пожалуй, первая попытка создать советский мюзикл. Я, кстати, в 1944 году лечился в Кисловодске и помню цветистую роскошь пятигорских ярмарок. Ослепленные классовой непримиримостью ястребы пера неутомимо клевали выдающегося режиссера. К эстетическому анализу это не имело никакого отношения, велись чистой воды политические разборки, направленные на уничтожение неистового Ивана. На каждой студии были таланты и выращивались подлинные жемчужины искусства, но критика вожделенно глядела на Запад.
Я думаю, что наивысшим завоеванием культурной политики советской власти было создание в каждой республике собственной киноиндустрии. Вокруг киностудий формировалась культурная среда — писатели, актеры, режиссеры, художники, кинооператоры, мастера грима и т. д. А о существовании некоторых республик мир узнавал только благодаря национальному кино. Потеря национальных кинематографий в связи с падением Советского Союза наиболее тяжелая и невосполнимая утрата. Говорят, что отец всех туркмен даже землю запахал, где стояли цеха студии. Проверить, так ли, нет ли, невозможно — Туркмения превращена в закрытую зону. Прежде хотели уволить талантливого режиссера Нарлиева (о чем будет речь ниже), теперь уволили кинематограф.
Партийные органы на местах когда-то по-разному относились к молодому, но настырному дитяти. Чаще всего ограничивались просьбой:
— Вы, ребята, накрутите там что-нибудь про успехи в животноводстве. Надо, понимаешь, мобилизовать народ…
Но были и другие, про которых народ говорит: минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь, ибо от любви до ненависти — один шаг. Клокочущим вулканом, пылая яростью, ворвался ко мне Эмиль Лотяну и прямо с порога закричал:
— Нет, не удастся ему меня выгнать из Советского Союза! Дудки! Уеду на строительство БАМа редактором многотиражки, но не поддамся! Не покину Россию!.. Еще чего захотел! Думает, что он царь и Бог! Дерьмо! Ничтожество…
Мне стоило немалого труда успокоить Лотяну и выслушать его историю. Не берусь судить, что в ней правда, что преувеличение, потому что Лотяну не умел быть спокойным и ровным. Кое-как мне удалось выведать, что он крепко разругался с первым секретарем ЦК Молдавии Иваном Бодюлом на почве “аморального поведения” (цитата). Образ жизни горячего и неуемного поэта, эмигрировавшего к нам из Румынии, думаю, был далек от монашеского. Тем более что мир кино — это мир сплетен. Но что же такого он мог натворить, что ему, доселе уважаемому в республике человеку, пригрозили репатриацией? Автор ряда интересных работ о жизни молдавского народа, лауреат международных конкурсов, член КПСС, не имевший “отклонений от линии партии”, заслуженный деятель искусств Молдавской республики, так сказать, “особа, приближенная к императору”… Я не счел нужным проводить расследование, тем более что случай с Лотяну не первый. В 1969 году покинул республику заслуженный деятель искусств, депутат Верховного Совета республики, режиссер редкого поэтического дарования Вадим Дербенев. Надо ли говорить, что любители “клубнички” всегда охотно копаются в быту артистов. Сколько раз ко мне приставали знакомые, выведывая, кто с кем развелся, кто на ком женился, кто с кем спит. Я никогда не интересовался этим и твердо придерживался убеждения, что и актер, и режиссер имеют право на личную жизнь, и нечего совать в нее свиное рыло. А среди врачей, учителей, работников госаппарата мало супружеских измен и свободной любви?
Кое-как поуспокоив Лотяну, я расспросил о дальнейших планах. Вместо долгого рассказа он выложил сценарий на основе ранних произведений Горького “Табор уходит в небо” — яркое романтическое действо, сшибку страстей. Как не хватало нашему кинематографу зрелищного, увлекательного кино! Я тут же связался с директором “Мосфильма”. Признаться, Николай Трофимович не с большой охотой взял его на постановку фильма. Его можно было понять — свои незанятые режиссеры в очереди стоят, а этому надо будет организовать прописку, жилье… Но прочитав сценарий, позвонил и коротко доложил:
— Беру в штат.
И мы не ошиблись: в положенное время Лотяну выдал блестящую работу, темпераментное и яркое зрелище, подобного которому прежде не было. Не саморекламы ради, а следуя правде, я услышал от него в свой адрес слова благодарности — случай достаточно редкий. Потом еще был “Мой ласковый и нежный зверь”, “Анна Павлова”, за которую вместо благодарности получил от Лотяну злой укор — я осмелился сказать, что лента затянута, а Гале Беляевой, жене режиссера, милой актрисе, но давно уже отошедшей от балетного тренажа, не хватает легкости.
— Все вы, бюрократы, одинаковы.
Впрочем, эта в горячке брошенная фраза не помешала нашим добрым отношениям. Художники — большие и невоспитанные дети.
В травлю туркменского режиссера Ходжакули Нарлиева включилось все руководство республики. Он допустил страшный грех — разошелся с женой и женился на другой. Вообще-то мусульманину не в укор иметь и четырёx жен, но, оказывается, жена жене рознь, как и мусульманин мусульманину. Новая жена Ходжи осмелилась уйти от номенклатурного мужа. В защиту поруганной чести бедняги вступилась вся правящая верхушка. Ходжу решили наказать жесточайше — исключить из членов профсоюза. Следом, видимо, должно было произойти увольнение с работы, как не члена профсоюза. Карательную кампанию возглавил второй секретарь ЦК товарищ Чаплин (извиняюсь, имя-отчество запамятовал, общались сугубо официально). Я позвонил ему и сказал:
— Не смешите народ, про вас пойдут анекдоты по всей стране. И уже в порядке совета — надо ли вам, русскому человеку, лезть в сугубо национальное дело. Вам, вероятно, известно, что правоверный мусульманин может иметь столько жен, сколько захочет… Знаете ли вы, что Нарлиев — один из выдающихся режиссеров с мировым именем?
Увещевание подействовало, Нарлиева оставили в покое, хотя до максимума ужесточили цензурный контроль над его сценариями и фильмами. Судьба — озорница. Через несколько лет я поехал с официальным визитом в Алжир. Советский посол, принимая меня, сердечно приветствовал и благодарил:
— Помощь нашего кинематографа в налаживании контактов с населением неоценима. Особенно с женщинами. Большинство из них неграмотны, им строжайше запрещено появляться в публичных местах, даже в кинотеатрах. Единственное, что позволено — телевизор. Недавно показали туркменскую картину “Невестка”. Она одна сделала для популярности Советского Союза и гуманизации замкнутого мусульманского общества в десятки раз больше, чем все наши пропагандистские акции.
Я не удержался и бестактно спросил:
— А вы не работали вторым секретарем ЦК в Туркмении?
— Работал.
— И, наверное, помните, как я вам звонил, просил не исключать из профсоюза режиссера Нарлиева? Это он поставил “Невестку”.
Посол стал красным и растерянно сказал:
— То-то, узнав, что мне предстоит принять главу делегации Госкино Павлёнка, вспоминал, где мы пересекались… Так это вы тот Павлёнок?
— Ага. А это вы тот Чаплин?
Дипломат не был бы дипломатом, не солгав: он все прекрасно помнил, тем более что фамилии у нас были редкие.
В Киеве велась кампания по искоренению неповторимого в своей талантливости и обаянии актера и режиссера Леонида Быкова. Его вина были в том, что он не скрывал своих симпатий к русской кинематографии и снимал фильмы, нарушая кодекс киностудии имени Довженко: украинское кино должно делаться только украинскими руками. И при этом слава его была превыше славы именитых украинских актеров, а фильмы выбивались из шеренги картин “студии Довженко” — это имя, как ни прискорбно, стало синонимом серости и уныния. А фильм “В бой идут одни старики” стал одним из лучших лирических фильмов о Великой Отечественной войне наряду с “Судьбой человека” Бондарчука и “Торпедоносцами” Арановича. Но “в своем отечестве талантов быть не может”, и Леонид собирался покинуть Киев. “Мосфильм” уже готовил квартиру в Москве, но, увы, смерть подстерегла его за рулем автомобиля — он ехал на интервью с моей дочерью Юлией для “Советского экрана”.
