Федор Крестовый - Как выжить в зоне. Советы бывалого арестанта
Психи пошли курить и докуривать в туалет, который открывался на 15 минут четыре раза в день. В остальное время — хоть обосрись. Всё равно убирались больные.
Меня положили в надзорную палату, где не полагалась пижама — только нижнее бельё. Там содержат припадочных, буйных и новичков, пока не определят, какой ты. В палате постоянно дежурит санитар, горит свет. Если увидят в коридоре одного и без пижамы — накажут.
Шестьдесят кроватей — спинками друг к другу, в три ряда, впритык. Между ними такие узкие проходы, что еле влезала голень. Личных вещей никто не имел — курево и мыльно-рыльные принадлежности хранились в кладовке. Мне указали место. Вдруг санитары привели того самого «земляка», раздели догола, положили под одеяло, чтобы не бродил. Он начал мастурбировать. Психи забеспокоились. Их вовсе не шокировало его занятие. Просто онанист лежал на панцирной сетке и издавал однообразный скрип, вот этого придурки не терпели. Со всех сторон послышалось: «Перестань!», «Хватит». Кое-кто начал подражать и овладел сам собой. Санитар, видя, что больные на грани срыва, скомандовал: «Каримов — руки на одеяло!» Тот исполнил команду и продолжил насиловать себя через одеяло.
Я не выдержал и начал смеяться, уткнувшись лицом в подушку. Рядом послышалось: «Не плачь, браток, всякое бывает». Подняв голову, увидел проснувшегося соседа с такой рожей!.. Ну, в общем она (рожа) кирпича не просила, а, видимо, уже дождалась, не раз и при рождении, когда ещё без туловища только на свет появилась.
На отделении народ пребывал разный, половина — нормальные с виду, остальные — как из кунсткамеры сбежали.
Каримов между тем быстро кончил, «потащился» и заявил санитару что хочет в туалет. Медбрат сказал, что его скоро откроют. Каримов вскочил, весь перепачканный спермой, и попытался выйти в коридор. Санитар нажал кнопку тревоги и бросился на «чурбана». На помощь подоспели двое сотрудников. Завязалась борьба. Каримов, скользкий от эякулята, долго не давался. Наконец нарушителя скрутили и привязали за руки, за ноги к кровати. Многие в палате тоже были привязаны. Некоторые заколоты сильнодействующими препаратами и не могли ходить или ходили с трудом, отходя от уколов. Сосед с дурной рожей пояснил, что меня тоже будут колоть — здесь всех колют, особенно первое время. Такая перспектива совсем не радовала.
На другой день меня вызвал врач. Очень ущербный и странный человек. Первый раз он вполне доброжелательно со мной беседовал. А через час меня отвели в процедурную.
Многих больных санитары тащили на укол волоком (не могли ходить) или силой (боялись). Когда первый раз вводят сульфазин, никакой боли не чувствуешь. Колют внутримышечно — не в одну точку, а в ягодицы, под лопатки, бывает — в голень. Дозы: 8, 12 и даже 18 кубиков. Через несколько часов резко нарастает дикая боль. Как будто в место укола воткнули раскалённые штыри и не вынимают. Стоять не можешь. Лежать, шевелиться — невыносимо. Температура поднимается — зашкаливает градусник. Для поддержания сердца вводят кардиомин. Общее состояние — полусумасшествие. Самая жуть, что через сутки колют опять, в те же места, до которых просто не дотронуться, не то что иголку воткнуть. Из процедурной несутся вопли, как в фильмах про гестапо.
Такое «лечение» длится восемь циклов, 16 дней и больше. Ходить потом долго учишься. Спрашивал медсестёр, зачем такие инъекции. Ответили: «Вроде шлаки выгоняют». Думаю, просто издеваются. На праздники всё отделение «закалывали», чтобы не мешали вечером санитарам и медсёстрам веселиться. Чтобы ЧП не было и, не дай бог, врача из дома не пришлось вызывать.
Чрезвычайные происшествия не редкость. Когда я уже мог ходить не только под себя, начал со всеми посещать столовую. Спустились как-то, кто мог, в пищеблок. В отделении остался санитар. Один псих, заколотый аминазином, проснулся. У него начался припадок: вскочил, выдрал раму, разбил толстенное стекло. Взял осколок, подбежал к привязанному к кровати за плохое поведение восемнадцатилетнему пациенту, «косившему» от армии, и начал резать… себя, но склонившись над ним. Привязанный, видя такое харакири, впал в транс (от него потом долго дерьмом несло). Когда подоспели санитары, горе-самурай был мёртв.
Бывает, над психами издеваются медсёстры. Когда я уже мог нормально ходить, меня перевели в обычную палату, дали пижаму. Смотрели вечером в коридоре телевизор, закованный в железный ящик с решёткой перед экраном и открывающимися впереди ставнями. Медсестра, старая маразматичка, пела в углу песни диким голосом. Причём её, как ту пластинку, заело, и она дико протяжно визжала: «Снегопад, снегопад…»
Больной спросил её: «Можно сделать погромче?», имея в виду телевизор. Но поп-звезда дурдома решила, что ему нравится её пение, и завыла ещё пронзительней. Псих встал, просунул пальцы сквозь решётку и прибавил звук. Медсестра заорала, позвала санитаров. Больного привязали к кровати. Климактеричка не успокоилась. Без назначения врача она не могла никому делать инъекции психотропных препаратов. Но она нашла выход. Стянула парню кальсоны и колола в ляжку витамины, уколов десять подряд (очень болезненно). Кто долго работает в сумасшедшем доме, на мой взгляд, становится хуже своих пациентов…
Но что это мы всё о грустном?.. Бывали в дурдоме и весёлые деньки (для меня). Раз утром объявили: сумасшедшие являются полноправными гражданами и имеют право голоса на выборах. Приехал в «дурку» агитатор, совершенно «пробитый» гражданин. Собрали в коридоре больных. Несколько человек, таких же «косарей», как и я, чего-то ещё соображали. Многие же были «контужены по самое колено» (мягко сказано). Агитатор толкнул речугу: «Друзья, вам выпала великая миссия! Сегодня у нас праздник, вы будете голосовать. Свободно изъявлять свою волю…» Минут пятнадцать он «гнал» в том же духе. Если бы не цивильный костюм, я бы подумал, что он самый запущенный пациент. Затем он зачитал биографии кандидатов в депутаты. Слушатели внимали с интересом: кто-то ел «козявки», кто-то ковырялся в гениталиях, у многих от восторга текли слюни. Оратор не замечал убогой аудитории, он «упивался» собой. В конце объяснил, что в дальней палате будет стоять урна для бюллетеней — голосование у нас тайное: проходите к урне и ставите «птичку» напротив фамилии вашего избранника, и прочее.
Санитары возразили, что им положено быть там, где больные. Но член комиссии настоял, чтобы процедура голосования проходила в рамках закона. Под шумок я улизнул в дальнюю палату. Вскоре следом начали заходить придурки с бюллетенями. Кто-то нормальный брал ручку и, чиркнув, опускал бумажку в ящик. Остальных процедура ставила в тупик — они тупо топтались рядом. Я начал советовать: «Откуси половину бюллетеня». Тем, кто был соплив, велел высморкаться, проделать дырку в середине и так далее. Большинство избирательных листков имели жалкий вид. Если бы про мою проделку узнали, мне было бы плохо. Зато я представил, как в счётной комиссии вскроют урну и поймут, что за контингент изъявил свою волю. Не надо устраивать фарс с больными людьми!
Пребывание в сумасшедшем доме оставило у меня весьма тяжёлый осадок в душе. Нигде я не чувствовал такую бесправность. Даже в тюрьме можно жаловаться, протестовать. Да и сотрудники пенитенциарной системы, хоть и не ангелы, но не такие садисты, как упомянутые выше медики. А ведь многие люди проводят в дурдоме всю жизнь, будучи здоровыми, просто врачу не понравились. В общем, если уж выбирать между психбольницей и тюрьмой, думаю, лучше уж сделать выбор в пользу последней.
А представьте, что творится в тюремной спецдурке, где зэки-больные и «закосившие» отбывают срок по приговору суда. Там вообще беспредел медиков. Не симулируйте при аресте сумасшествие, иначе с вами может случится то же, что с одним питерским бандюганом, когда он молодым попался на краже и начал «косить», его поместили в спецдурку, где он провёл 13 лет. Самое печальное, что максимум, что ему грозило за кражу, — два года зоны. Сейчас он вполне преуспевающий бизнесмен. Что доказывает: врачи держали его в психбольнице из собственной прихоти.
Зона провинциальная. Самодельщики. Помоечники. Мода на побеги
В каждом исправительном учреждении есть свои маразмы. Особенно сильны они в провинции. Наши кинодеятели и литераторы вечно показывали деревню в иллюзорном свете. Мол, сколько от сохи вышло великих людей!.. Но куда они вышли? В Москву, Питер и другие крупные города. А кто остался в колхозе… Не хочу их ругать — читатель, думаю, сам знает, кто там в основном остался.
Колония, в которую я попал, находилась в посёлке, работали в ней местные жители. Шли на службу, как на подбор, жуткие пьяницы. Самое забавное, что и сам спецконтингент на 90 процентов состоял из обитателей окрестных населённых пунктов. Естественно, менты не сильно беспредельничали. Это сейчас ты власть, а после с бывшим зэком живёшь в соседних домах, пьёшь вместе, а где пьянка — там и разборки… В зоне сотрудники и арестанты тоже беспробудно пили. Зэки ставили брагу, гнали самогон. Менты за ширпотреб проносили с воли пойло.
