Алексей Иванов - Ёбург
Москва рисковала потерять контроль над ситуацией. Если в Екатеринбурге вдруг начнут какую-нибудь шибко прогрессивную реформу, Москве придётся идти в кильватере, а это нехорошо, никакой маржи. И на фига такая федеративность нужна Москве? Оставалось надеяться, что затея с республикой будет замотана, заболтана, забыта. В ту эпоху много было громких заявлений и крутых инициатив.
Но Уральскую республику делал Россель, а он не пускал дела на самотёк.
По стране поползли слухи, что Урал выходит из России, что тут военное положение, ядерные ракеты нацелены на Кремль, пограничные посты, таможня, всякое такое. Россель был публичным политиком, он охотно участвовал в спорах и обсуждениях, которых тогда в городе и в телике было великое множество. Россель неутомимо объяснял чуть ли не на пальцах: нет сепаратизма, нет развала, нет своих денег – это всё франки Бакова, приоритет законов России незыблем. Шиш, никто Росселя не слышал. Всем вынесло мозг словосочетание «республика Урал».
Впрочем, скоро стране стало не до Урала. Ельцин жестоко развоевался с Верховным советом. 21 сентября был оглашён Указ о постепенном прекращении деятельности советов. В Москве началась схватка между Кремлём и Белым домом. Всё закончилось 4 октября: расстрелянный танками парламент России страшно задымил на весь мир. 26 октября Ельцин упразднил советы и советскую власть.
Исчезая из истории, 27 октября Свердловский областной совет успел принять Конституцию Уральской республики. Её разработала группа екатеринбургских юристов во главе с профессором Анатолием Гайдой. 30 октября Конституция была опубликована в «Областной газете» и вступила в силу. Это означало, что отныне Уральская республика существует де-юре, а город Екатеринбург – её столица. Свежеиспечённый мэр Аркадий Чернецкий поддержал республику.
Поначалу у республики всё складывалось благополучно. Ельцин нашёл время поговорить с Росселем, и 5 ноября в интервью «Вечёрке» Россель с облегчением сообщил, что Президент России одобрил Уральскую республику. 8 ноября было объявлено, что 12 декабря, когда Россия будет голосовать за новую Конституцию и выбирать депутатов в новую Госдуму, в Сверд… э-э-э… в Уральской республике пройдут выборы Законодательного собрания и губернатора республики.
И вдруг 9 ноября в администрации Росселя разом замолчали все телефоны. 10 ноября по телевизору диктор строго зачитал указ Президента России о том, что Эдуард Россель отстранён от занимаемой должности, вместо него назначен и.о., а все решения по Уральской республике не имеют никакой юридической силы.
Почему так вышло? Потому что после событий с Верховным советом Ельцин ещё не остыл, рубил сплеча и опасался мятежников. А ему внушили, что на Урале – мятежники. Таково было мнение Сергея Шахрая, Виктора Илюшина, помощника президента, и Сергея Филатова, главы президентской администрации. Конечно, Россель привозил им, советникам Ельцина, Конституцию Уральской республики, чтобы они знали суть идеи, но никто из них не удосужился прочитать документ. Им и так всё было понятно: враги, развал страны, предательство национальных интересов, и вообще, вы оборзели у себя там на Урале? Забыли, чьи холопы?
Уральскую республику создавали в логике федеративности, для укрепления государства Российского, а Москва ошельмовала и уничтожила её как образец сепаратизма, разрушающего государство. Хамский способ уничтожения Уральской республики свидетельствовал, что Москва безразлична к регионам, а Россель прав – однако его отправили в политическое небытие. Главой области вместо Росселя вскоре был назначен Алексей Страхов, первый заместитель Чернецкого.
С тех пор Уральская республика превратилась в миф, перетолкованный и так и сяк. А Россель после Уральской республики стал символом столичных амбиций города Екатеринбурга.
Глава пятая
Банды Ёбурга
Герои без канализации
Начало приватизации и конец горсовета
Ваще всё шло по нисходящей, и никто не мог ничего поделать. В 1991 году в Свердловске уже каждый третий считал, что живёт плохо, однако в Екатеринбурге никому лучше не стало. В декабре отменили Советский Союз. 2 января 1992 года в России отпустили цены: на страну обрушилась либерализация. Вскоре объявили свободу торговли. В магазинах пустые прилавки, как скатерти-самобранки, быстро заполнились продуктами и товарами, но всё подорожало впятеро, вдесятеро… а под конец 1992-го в 18 раз! На станции Шувакиш зачах знаменитый рынок – теперь былая спекуляция стала законным бизнесом. Но зарплата выросла только вдвое, да и её сильно задерживали. Рождаемость в городе падала на 10 % в год.
Зато россияне узнали много нового. Узнали, что такое инфляция, конверсия и прожиточный минимум. На остановках и в подземных переходах вырастали ряды бронированных, как танки, торговых палаток с сигаретами, презервативами и баночным пивом. На улицах появились бомжи, лохматые и равнодушные ко всему, попрошайки с трагично-похмельными рожами, беспризорники с повадками крыс, вкрадчиво-назойливые сектанты. В Екатеринбурге тихо открылись магазины для бедных, Центр социальной помощи и больница для детей-бродяжек.
Главной темой 1992 года стала приватизация – передача государственной собственности в частные руки. Приватизацию проводили различными способами: акционированием, через продажу с аукциона, посредством аренды с выкупом и так далее. Многообразие вариантов, отсутствие контроля и невнятица правил позволяли совершать чудеса. Приватизация давала пассионариям Великий Шанс.
В Ёбурге приватизация началась 28 апреля 1992 года, когда с аукциона был продан магазин в доме № 9 по улице Вайнера. 12 мая прошёл первый конкурс: продали подвал в доме № 13 по улице Торговой на Химмаше. В августе в России появился главный инструмент приватизации – ваучер, приватизационный чек. 20 сентября в Екатеринбург доставили 640 тысяч ваучеров. И началось…
Точнее, ничего не началось. Горсовет и администрация впились друг в друга мёртвой хваткой, не давая возможности и рукой пошевелить. Уже нельзя было говорить о противостоянии разных ветвей власти: получилась безобразная свалка, в которой все орали, что все воруют, а процесс тащился через пень-колоду и застревал на каждом шагу. Журналисты работали в упоении, а горожане шалели от одержимых депутатов и громовержцев из администрации. Из 600 намеченных к приватизации городских объектов к концу 1992 года приватизировали только 34.
В январе 1993 года горсовет завопил, что приватизацию надо остановить, иначе жулики из администрации весь город рассуют по своим карманам. А в марте на горсовет обрушился городской прокурор Фёдор Кондратьев. Он заявил, что у депутатов, занимающихся приватизацией, тоже рыльце в пушку.
Конечно, приватизация была насквозь коррумпирована. В городе говорили, что ЦУМ приобретён по цене трёхкомнатной квартиры. Конечно, приватизация была несправедлива. Власть не растолковала людям, что такое приватизация, зачем она нужна и как надо поступать: «простой народ» проворонил свой Великий Шанс. Власть опрометчиво отдала на приватизацию объекты общественного достояния, и тут уже сложно разобраться, коррупция это или глупость.
В Ёбурге приватизацией управляли две стратегии. Горсовет, пылая на костре идеализма, хотел расшвырять всю госсобственность кому попало, лишь бы отнять её у государства, – такова была идеология «демшизы». Вокруг горсовета роились какие-то непонятные типы и мутные конторы. А горадминистрация предпринимала все усилия, чтобы госсобственность перешла в руки «эффективных менеджеров»: они, конечно, работали эффективно, но принадлежали к числу «своих да наших».
Это была технократическая идеология управляемого перехода к капитализму. Её исповедовал Чернецкий. Он ужаснулся вакханалии областной приватизации и не желал таких бедствий для города. В вопросах приватизации авторитаризм Чернецкого столкнулся с демократизмом Росселя – и пали в почву драконьи зубы будущей войны мэра и губернатора. Но пока что Чернецкий воевал с горсоветом.
Администрация начала кампанию за отстранение от должности председателя горсовета Юрия Самарина. «Председатель и его окружающие не умеют и не хотят работать!» – гремел Чернецкий. Самарин тотчас ответил: «Мошенничество стало нормой в работе администрации!» Противники гвоздили друг друга компроматом, хлестали по мордасам оскорблениями. Когда журналисты попытались образумить кровожадную администрацию, Александр Коберниченко, руководитель аппарата, успокоил прессу: «Мы не собираемся отключать в Совете свет или канализацию! Мы не будем плодить героев!» Придушить администрацию и лично Чернецкого горсовет призывал председателя Конституционного суда и почему-то патриарха.
И тем не менее Чернецкий и администрация сумели преодолеть деструкцию «демшизы». В склоках и драках Ёбург всё-таки не упустил стартовых позиций, не потерял первый и самый важный период приватизации. И в результате «процесс пошёл»: свои – то есть екатеринбургские – не остались обделены, а город начал капитализироваться. Это редчайшая ситуация, потому что в конъюнктуре обычно первыми ориентируются москвичи и сразу овладевают ресурсами, словно Россия – колония Москвы, а в Ёбурге порог захода для чужаков оказался неожиданно высоким. В отношении к Москве Чернецкий был единомышленником Росселя.
