В защиту реформы образования (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник"

Глава шестнадцатая.

Реакционеры и реформа образования.

Само собой, как все вы сумеете догадаться, есть раз у нас реформа образования, то обязательно найдутся лица слева и справа, что будут непременно желать ее уничтожения, а имя им – реакционеры. Много людей в нашей стране, истово верящих этим жалким кликушам, которые тянут народные массы в болото самого дикого консерватизма или неоправданного модернизма, стремясь погубить нашу Родину, могут навечно погибнуть во мраке невежества; этому следует помешать. Первые попытки контрреволюционных идеологов помешать реформе образования, выражающиеся в желании прекратить ее, следует относить ко временам по снятию с поста товарища Днепрова, как он и сам указывал в своих книгах, которые далее будут цитироваться тут же. Днепров во первом томе своей книги «Вехи образовательной политики. Избранные статьи 1987-2012 годы» пишет: «КПРФ и ее функционеры, проводившие парламентские слушания, вновь хотят взять школу, образование, настаивая на разработке новой, выгодной им «национальной доктрины российского образования». <…> необходимо [с их точки зрения] «включение в разработку национальной доктрины образования всех заинтересованных, прежде всего силовых ведомств. Более того, вопросы образования, «безусловно должны входить в компетенцию органов Федеральной службы безопасности». <…> Итоговые выводы проекта: необходимо восстановить в России «формы государственности, основанные на восточном христианстве в современном мире». <…> Еще более решительны и откровенны авторы второго проекта «доктрины» – В. Горячев, О. Долженко, А. Пашков, В. Петров, Л. Погодина, В. Троицкий и возглавляющий коллектив Е. Белозерцев, заявивший на слушаниях, что он органически не понимает, что такое демократизация и гуманизация образования вообще.». Для начала я должен сказать, что все указанные граждане всем коллективом представляют собой просто карикатурное в самом полном смысле сборище откровеннейших реакционеров, будто тотчас сошедших с иллюстраций журнала «Крокодил» или какого плаката времен СССР; при изучении их деятельности я столкнулся с проявлением такой тупости мысли, что это поставило меня прямо в малость неловкое положение, которое вы еще поймете. Остановлюсь я на Троицком, ибо он персонаж наиболее колоритный, несущий на себе полнее всего вид той карикатурности, полнейшей нравственной деградации, начетничества, будучи идеальным рекламистом казарменных порядков. Товарищ Троицкий, не теряя влияния по преклонному возрасту, является тем живым персонажем из школьного фольклора, персонажем весьма в жизни реальной редким, что воплощает образ узколобого филолога, для которого мировая литература окончилась на Пушкине. Человек он, надо сказать, в высшей степени непорядочный, да и политических взглядов, вероятно, не имеет, чего об амбициях его не  произнести. Троицкий, само собой, черносотенец, притом самый махровых из возможного, будто сошедший с вышеозначенных советских карикатур: он, к примеру, выступал недавно радикально против фильма «Матильда», пытался отправить некоторых людей в тюрьму еще и до того, занимался травлей Игоря Кона – известного нашего сексолога, ведшего аскетичный образ жизни, что отличает его от Троицкого. Далее я цитирую его статью «Подковерный русофобский экстремизм от Министерства образования», которую он поместил на черносотенный сайт «Русской народной линии», в качестве эпиграфа к которой сказано: «Рыба начинает портиться в головы. Русская пословица». Итак, цитируем: «Не то было в ХХ веке, когда по всем радиостанциям ежедневно звучала настоящая музыка, русская и западноевропейская классика, музыка народов России, пелись хорошие народные песни, созданные композиторами, а не музыкальные поделки «своей» и западной «массовой музкультуры». Нередко великие артисты (В.И.Качалов, И.М.Москвин, И.В.Ильинский и др.) читали по радио классические произведения и отрывки из них. Регулярно можно было слушать литературную классику в исполнении мастеров сцены (известный цикл «Театр у микрофона») и т.п. Московским школьникам (чему я свидетель) были доступны все театры, в которых не допускались уродливые издевательства режиссёров над творчеством драматургов и не ставилось основной задачей чем угодно привлечь публику, чтобы «заработать». Главной целью было – истинное сценическое творчество.». Не знаю, понимает ли наш уважаемый доктор наук тот трюизм, гласящий, что если в обществе слушают лишь старинную музыку, читают лишь древние книги, в то время как сегодняшняя литература фактически не существует, то общество это находится в состоянии полнейшего упадка и разложения, поскольку действительно развивающееся общество живет делами современности, а не древности. «Истинное сценическое творчество» же, как может всякий понять, кто разум имеет, состоит не в том, чтоб поставить в сотый раз «Грозу» или «Горе от ума», не привнося в них ничего нового, но предполагает возможность их адаптации к современности, без который они делаются зрителю непонятными, превращаются в мертвые формы. Мы обязаны понимать, что всякое литературное произведение воспринимается лишь и только в контексте действительной жизни, а наш разум стремится найти аналогии с реальностью в старинной книге, отыскать параллели, не имея нередко такой возможности. Интересная бывает реакция у современных школьников на «Горе от ума»: все сразу начинают говорить, что Чацкий – либерал (говорят они грубее, но мы оставили цензурную версию), вроде Ксюши Собчак или Навального, а Фамусов – «наш человек», сразу закрывая тему. Само собой, такой взгляд крайне узок, хотя и имеет право на жизнь, имея один лишь недостаток, закрывая возможность понять контекст тогдашнего времени, осознать восприятие драмы глазами людей прошлого, без чего книга остается непонятой до конца. Желание нашего уважаемого доктора законсервировать все, что только возможно сохранить в полной неподвижности, свидетельствует о полной метафизичности мышления, различие между которым и материалистической диалектикой состоит как раз в том, что диалектику ясно, что мир изменяется, притом постоянно, в то время как фиксация некоего «золотого века» невозможна в принципе, попытки же ее остаются пагубными; метафизик же постоянно пытается отыскать некие «вечные законы», законсервировать одно состояние, поскольку он реакционен по сущности своей, что вынуждает его к попыткам догнать уходящий поезд, увозящий милую ему старину: если он сумеет его настичь, то наш метафизик сам уйдет в небытие, отправляясь за прошлым. Автору хватает и Островского, а потому Богомолов ему не интересен; не умеет понять он и то, что не может в сегодняшние времена быть нового Островского в том его виде, в каком он явился нам тогда, как нельзя и воспринять пьес старых этого автора «глазами современника», ибо мы не его современники. Некогда были времена, когда люди пренебрегали Мольером в пользу Теренция, осознав первого лишь в позднейшие времена, до того считая его труды пошлыми; спор этот, надо сказать, заведомо неконструктивен. Более огорчает меня не это, сколь вера в план Далласа со стороны нашего доктора: «Этот духовный геноцид был запрограммирован ещё документом середины ХХ века, связываемым с именем Алена Даллеса, одного из зачинателей информационно-психологической войны с Россией. В нём были прописаны задачи, вполне соответствующие нынешним действиям разрушителей полноценной школы, старательно умаляющих возможность школьного влияния русской классической литературы на молодёжь. «Мы, – говорилось там о России, – незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти ценности поверить... Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного необратимого угасания его самосознания». Даллес планировал затем вытравить из литературы и искусства социальную сущность, узаконить массовую культуру, которая «будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства», «насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства». Он намечал изменение шкалы ценностей: «Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость (как не вспомнить «афоризм» г.Чубайса «Побольше наглости!» - В.Т.), ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, шовинизм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу: всё это мы будем ловко и незаметно культивировать...И лишь немногие, очень немногие будут догадываться и понимать, что происходит <…> Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище. Найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества».». Ныне довольно часто говорят о том, что, мол, плохо готовят нынче докторов наук, на что я могу привести этот пример, столь показательно высветивший невежество старинной профессуры, которую хоть и учили диамату и истмату при советской власти, но не сумели побороть конспирологический характер мышления оной. Трудно себе представить, что титулованный советский ученый может верит в такую ничтожную фальшивку, разоблаченную уже очень давно, однако же может, сохраняя при этом здравый ум, что особенно обидно. Данный автор выпустил книжку с пафосным названием «Судьбы русской школы», которая вышла в одной серии с такими книгами, как «Третий Рим против нового мирового порядка», «Денежная держава антихриста» и «Энциклопедия черной сотни», которую я и собираюсь обсудить ниже. В книге автор демонстрирует свои идеалистические воззрения особенно ярко: «Знание даётся человеку не на потребу плоти, а чтобы расширить представление о мире, обрести путь к счастью. Когда человек зрит мир шире, имея больший кругозор, он может успешней наблюдать и оценивать окружающее. Значит имеет большие возможности не пропустить то единственное место, которое принадлежит ему, единственному такому в этом мире. Однако для полноты знания, для ясного видения — умозрения недостаточно. Известным, то есть несущим весть, становится лишь познанное, освоенное поколениями и воспринятое нами в свете Истины, того, что восходит к абсолютной и безусловной истине, ко Христу («Азъ есмь Истина...»). Школа – всегда наследование опыта многих поколений. Увы, современные «образованцы» нередко руководствуются лишь своим ограниченным знанием: тем, что ими освоено. Но сделать воистину своим можно лишь то, что близко нашей душе. Близость душе, сокровенная соприродность ей возможна только в любви. Истинно осваивается и усваивается то, что любимо. Многие современные деятели образования зачастую не умеют любить.». Именно из такой ужасающей черносотенной демагогии и состоит вся книга уважаемого ученого, который в действительности оказывается обскурантом и полнейшим врагом всякого прогресса, знания и человеческого счастья, выраженного в прогрессе. Надо сказать, что автор в своем мракобесии далеко превосходит самого Победоносцева, который, в отличии от нашего знакомца, писал относительно просто и понятно, не вставляя в свою речь выражения, вроде того же «на потребу плоти», оставаясь человеком все же светским. Более того, говоря в защиту обер-прокурора, очень хочется напомнить пару его цитат: «Когда рассуждение отделилось от жизни, оно становится искусственным, формальным и вследствие того мертвым. К предмету подходят и вопросы решаются с точки зрения общих положений и начал, на веру принятых: скользят по поверхности, не углубляясь внутрь предмета и не всматриваясь в явления действительной жизни, даже отказываясь всматриваться в них. Таких общих начал и положений расплодилось у нас множество, особливо с конца прошлого столетия — они заполонили нашу жизнь, совсем отрешили от жизни наше законодательство, и самую науку ставят нередко в противоположность с жизнью и ее явлениями. Вслед за доктринерами науки, доходящими до фанатизма в своем доктринерстве, и за школьными адептами натвержденных учений идет стадным обычаем толпа интеллигенции. Общие положения приобретают значение непререкаемой аксиомы, борьба с коею становятся крайне тягостна, иногда совсем невозможна. Трудно исчислить и взвесить, сколько ломки произвели эти аксиомы в законодательстве, как опутали они по рукам и по ногам живой организм народного быта искусственными, силою навязанными формами! Впереди этого движения пошла Франция: она вела в моду нивелировку быта народного посредством общих начал, выведенных из отвлеченной теории. За нею потянулись все — даже государства, соединяющие в себе бесконечное разнообразие условий быта, племенного состава, пространства и климата. Сколько пострадало от того и наше отечество — не перечтешь. Вот, например, слова, натвержденные до пресыщения у нас и повсюду: даровое обучение, обязательное обучение, ограничение работы малолетних обязательным школьным возрастом... Нет спора, что ученье свет, а неученье — тьма; но в применении этого правила необходимо знать меру и руководствоваться здравым смыслом, а главное — не насиловать ту самую свободу, о которой столько твердят и которую так решительно нарушают наши законодатели. Повторяя на все лады пошлое изречение, что школьный учитель победил под Садовою, мы разводим по казенному лекалу школу и школьного учителя, пригибая под него потребности быта детей и родителей, и самую природу и климат. Мы знать не хотим, что школа (как показывает опыт) становится одной обманчивой формой, если не вросла самыми корнями своими в народ, не соответствует его потребностям, не сходится с экономией его быта. Только та школа прочна в народе, которая люба ему, которой просветительное значение видит он и ощущает; противна ему та школа, в которую пихают его насилием, под угрозою еще наказания, устраивая самую школу не по народному вкусу и потребности, а по фантазии доктринеров школ. Тогда дело становится механически: школа уподобляется канцелярии, со всею тяготою канцелярского производства. Законодатель доволен, когда заведено и расположено по намеченным пунктам известное число однообразных помещений с надписью: школа. И на эти заведения собираются деньги — и уже грозят загонять в них под страхом штрафа; и учреждаются с великими издержками наблюдатели за тем, чтобы родители, и бедные, и рабочие люди, высылали детей своих в школу со школьного возраста... Но, кажется, все государства далеко перешли уже черту, за которой школьное ученье показывает в народном быте оборотную свою сторону. Школа формальная уже развивается всюду на счет той действительной, воспитательной школы, которой должна служить для каждого сама жизнь в обстановке семейного, профессионального и общественного быта.». Надо сказать, что Победоносцев будет пред вами смотреться смелым революционером в сравнении с Троицким, который, в отличие от первого, лишен всякого живого разума, олоботомирован с самого раннего детства, превращен насильно в пещерного консерватора. В то время как у Победоносцева мы даже находим некое подобие стихийного материализма, выражающегося в том, что он понимает первичность практики и действительной жизни, желая образование приблизить к ней, а не жизнь подогнать под образование, то у нашего доктора мы находим лишь самый дикий идеализм и волюнтаризм, совершенно антинаучный и дурной. Цитируем далее: «События XVII и XVIII вв. сдвинули русскую школу с пути национального развития, при этом «общечеловеческая культура, приносимая иноземным влиянием, воспринималась так, что не просветляла, а потемняла понимание родной действительности; непонимание ее сменялось равнодушием к ней, продолжалось пренебрежением и завершалось ненавистью или презрением». Все это надолго отдалило школу от национальных задач воспитания, сделав ее инструментом воспроизводства «слуг отечества», предназначенных к исполнению практических государственных целей и постепенно теряющих представление о своем духовном предназначении, связанном с началами национального самосознания. Причины такого смещения многочисленны. Двигатели его разнообразны. При этом нередко все начиналось с мимикрии. Например, вторжение масонства, с его мистической символикой, скрытой «запредельностью» и т.д. в православную духовную культуру. Внедрившись в православную среду, масонство становилось «структурой в структуре»; его «вирус» местами перерождал здоровое духовное целое православной веры в раковую опухоль «духовных исканий». Это сказалось и на школе.». Цитируем далее: «Насилие над отечественной школой, выросшей в лоне русской культуры, злокачественное «реформирование» ее в духе ненаучного и порочного в основных установках женевского доклада Э. Днепрова «Развитие образования в России» (1992) продолжаются. Идет необъявленная, не похожая на все предшествующие, информационно-психологическая война, направленная прежде всего против богатейшего и плодотворнейшего потенциала русской культуры и просвещения. Не мытьем, так катаньем, иногда прямо, иногда в обход, пытаются принудительно склонить нашу школу к работе по нелучшим западным образцам и стандартам, из которых выхолощено достойное культурное содержание; стремятся истребить духовные, исторически сложившиеся начала русского народа по плану обещанной нам «эволюционной смены менталитета общества через школу». И все это прикрывается откровенно лживыми словами об улучшении качества и обновлении образования... Но можно ли забывать, что истинное образование по самой природе своей органически связано с культурой? Допустимо ли упускать из виду, что культура определяется национальными духовными традициями, исторически сложившимся национально-государственным самосознанием, «взращенным в лоне Православия» и восходящим к русскому державному сознанию? Можно ли обойти тот безусловный факт, что русское национальное самосознание — не только осознание кровной причастности к своему народу, но одновременно — в не меньшей степени — ощущение и понимание сокровенной причастности и любви к многонациональной России и чувство ответственности за ее судьбу? Эта ответственность означает, что образование в России — прежде всего русское дело. Это значит, что многоцветье национальных культур России может быть гарантировано лишь при условии достойного существования русской культуры и русского народа, имеющего «инстинкт общечеловечности». «Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, т.е. самим собой... Стать русским, значит перестать презирать народ свой». «Если национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение, то значит — вся наша выгода в том, чтобы всем, прекратив все раздоры до времени, стать поскорее русскими и национальными!». Такие представления сохранились в русском сознании несмотря на то, что с некоторых пор рычаги государственной власти по преимуществу перехвачены у коренного народа, образовавшего и утвердившего историческую Россию. В этих условиях государство как правомочное явление истории стушевывается. Появляется государство подложное, полуискусственное. Создается «Вавилонское столпотворение» государственности, протез истории, изначально несоприродный естественно развивающимся национально-историческим началам.». Все реакционеры, однако, люди обыкновенно очень и очень скучные, лишенные живого слова и стиля, а потому не желается читать их долго, что можно сказать и об их основной публике, которая не прочитывает полностью толстых фолиантов этой братии. В книге идет фактический пересказ и компиляция всяческих статей с ангажированных сайтов, которые вы можете и сами найти там же, где отыскал их наш герой, не читая его произведения; большая его часть – это одна сплошная компиляция, повторение уже написанного. Собственно, вся тоска и скука реакционных текстов оттого и происходит, что их авторы тянут человечество назад, а потому и все их новаторство состоит в том, что они лишь приспособили и адаптировали компиляцией работы своих предшественников, не создав ничего нового. Автор не только является черносотенцем и националистом, что он и позднее прояснит в своей книге, но и просто перевирает факты, что делает его совсем ничтожным и нудным в глазах аудитории: реакционер – это в первую очередь фальсификатор. Ниже я приведу еще одну развернутую цитату с моими к ней комментариями в квадратных скобках: «Истинная культура – национальна. У народа может быть или своя культура или никакой, ибо чужая культура ему не принадлежит. Вненациональной, «общечеловеческой», культуры нет и быть не может. [Едва ли может быть народ, у которого нет вообще никакой, пусть и примитивной культуры, как равно и невозможен народ с иноземной культурой, ибо по последней народы и отличаются, что сам автор признает, а потому народ с чужой культурой не есть народ.] «Сам термин «общечеловеческий» был запущен в употребление, чтобы оправдать маниакальную агрессивность западной цивилизации, которая стремится подчинить себе иные народы и для этого подавить или по крайней мере ослабить их самобытную культуру». Итак, подлинная культура: 1) национально-самобытна; 2) духовно-созидательна; 3) системно-иерархична; 4) воспитательно-значима; 5) бережно-памятлива. Отсутствие хотя бы одного из этих признаков указывает на то, что мы имеем дело либо с субкультурой, либо с псевдокультурой, антикультурой или даже с пародией на культуру. [Мы еще столкнемся ниже с этими изобретениями реакционеров.] Иерархичность культуры высвечивает основной принцип оценки целостного и многообразного мира, утверждающегося в сознании на безусловном разграничении добра и зла – понятий, противостоящих по коренным признакам и следствиям. Ибо: добро – возрождает, созидает, оздоровляет, укрепляет, возвышает, облагораживает, освещает, несет процветание и жизнь; зло – умертвляет, разрушает, приводит к болезни, ослабляет, унижает, опошляет, помрачает, несет увядание и смерть. Сущность и смысл культуры, настраивающей на то, чтобы «разделять, обособлять, выбирать сопринадлежащее, отличать существенное от несущественного и придавать существенному вес и значение», высвечивают ее роль в духовной жизни человека, непременным признаком которого она и является. [Тут автор и обнаруживает свое вопиющее невежество, ибо столь дикое, дремучее, метафизическое и, разумеется, антиисторическое понимание культуры совершенно неприемлемое для современного ученого; еще великий Бахтин в своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» подробно разобрал ошибочность подобного взгляда на культуру. Автору, однако, Бахтин неизвестен, поскольку для столь яростного ревнителя общественной морали его произведения представляются самой откровенной порнографией, ибо, как я уже говорил, автор имеет метафизическое мышление, запрещающее ему подумать о том, что мораль не всегда была такой, как в эпоху Вики; собственно, все представления о «непоколебимой христианской морали» у автора идут именно из этого времени.] Стержневою чертою духовности является природная способность осознавать идеал, стремиться к нему. Идеал – это мыслимое, ощущаемое, воображаемое и творимое совершенство, обладающее, безусловным внутренним достоинством, имеющим, говоря словами. Вл. Соловьева, «всеобщее значение» и способное «все в себе совместить и все объединить». [Тут мы и видим самые бесстыдные проявления идеализма, ничем даже не спрятанного, но совсем открытого, дикого, прямо как у Флоренского, но только намного пошлее.] Идеал при общечеловеческой значимости имеет непременные черты самобытности. Ибо, как справедливо писал К. Д. Ушинский, «каждый народ имеет свой особенный идеал человека...и выяснение его составляет главнейшую задачу каждой народной литературы...» (и культуры – В. Т.). Этот идеал «всегда выражает собою степень самосознания народа,.. народную совесть». Идеал более всего отражается в религии, в вере, которую народ исповедует, в том, как эта вера воплощается в культуре народа, в корневых ее свойствах. [Полагаю, все понимают, что автор клонит нас на сторону именно клерикального образования, господа?] У каждого народа есть непременная черта, свидетельствующая о его истинности и полноценности; эта черта – неповторимость. Народ неповторим, и чтобы понять его культуру, литературу, нужно почувствовать и осознать содержательную полноту этой неповторимости. Сущность народная отражается в духовных традициях, в преданиях, в памятных образах исторического бытия, в самобытной культуре, в заповедях отеческой веры, в характере мировосприятия и мироотношения. Отклонение от этих начал приводит к страшной болезни, имя которой – пошлость. Пошлость проявляется в духовном ничтожестве, всеядности, безликости, усредненности, заурядности. Она сопровождается потребительской психологией, безразличием, космополитической беспринципностью, склонностью к предательству, к развалу национальной государственности. На пошлости прорастает ядовитый пустоцвет массовой культуры. Массовая культура – это культ игры, иронии, возбуждение несерьезного отношения к существенному и значительному. [Про «культ игры», «иронию», «несерьезное отношение к значительному» высказался все тот же Бахтин в указанной книге, хотя автор его и не читал, а потому говорить об оном не имеет здесь смысла; реакционеры все же очень невежественные люди.] Это – мифологизация псевдоидей («права человека», «демократия» вообще и проч.). Она – царство «усредненной» истины, диктатура плюрализма. Массовая культура – это насаждение виртуальной реальности, то есть реальности несуществующей, уничтожающей трезвый взгляд на вещи. Массовая культура – это обезбожение сознания, разрушение духовной иерархии ценностей, искусственное раздробление единой картины мира. Ступени в кромешную бездну этой «культуры»: денационализация, обезличивание, обессмысливание, расчеловечивание, оскотинивание. Массовая культура берет на вооружение тоталитарное пародирование и кощунство, опошление и оскорбление святынь (в том числе исторического прошлого), издевательство над ними. [Не хотелось бы повторяться, но у Бахтина есть и на этот счет весомые аргументы, освещенные традицией средневековья, а потому не очень пристойно для серьезного исследователя писать здесь эдакий бред.] Она строится на невежестве и неуважении к предкам, к истории, на выворачивании смысла наизнанку. Она вся – гримаса сознания, корча души – поражена грехом и погружена в духовную тьму. шепелявят и картавят о Мурке и «марухах, гопстопниках и фраерах». И все это заглатывают «потребители» – от первоклашек до бизнесменов, от дошкольников до думских сидельцев. Все насыщаются культурой «беспредела», чтобы напрочь забыть свое культурно-историческое наследие... И чтобы окончательно избавить население от национальных «предрассудков», с утра до ночи (и ночью тоже) на улицах, в метро, автобусах и трамваях на людей наваливается ор западной поп-культуры, которая давно уже повязана с сатанизмом. Музыкальная денационализация породи- ла доморощенных певцов западного бескультурья и уже на потоке собирают рок-ансамбли все с той же сатанинской тематикой. «Попса» с рифмами «тебе – мене» без мелодии, но с кардебалетом [И как только пуристу и прославленному филологу не стыдно писать это слово неправильно, хотя по правилам следует писать иначе: «кордебалет»?], повизгивает о красивой жизни. Познеры и Шустеры вкупе со Сванидзе и Киселевым учат нас культуре и «общечеловеческим ценностям»»... «Творения Марининой, Дашковой и прочих русскоязычных Агат Кристи своим убожеством могут ввергнуть в изумление, но находят читателя, что убедительно подтверждает успешность проводимой властью политики всеобщей дебилизации страны...». [Нет, товарищ, это доказывает лишь наличие спроса на указанную продукцию, который просто доселе не удовлетворялся по идеологическим соображениям советской властью, но теперь нашел себе выражение. Помните, что всегда следует искать самое простое объяснение из возможных, не ища заговоров во всяком деле, чему уж вас, «доктор наук», должны были научить в советском вузе.] На фоне внедряемой массовой культуры, вдохновляемой «рыночными отношениями», формируется новое обыденное сознание многомиллионных народных масс молодежи и подготавливаются условия для разрушения традиционных культурных ценностей, духовной жизни нации, условия для вторжения антикультуры. «Информационная среда» современной России, никоим образом не защищенная от разнообразных приемов глобалистского растления, этому способствует. Антикультура врывается в нашу жизнь в одеждах своеволия, разврата, зрелищной непристойности и разнузданности – всего, что противостоит образу духовного человека, что не соприродно духовной его сущности и достоинству. <…> В предисловии к книге Джона Колемана «Комитет 300» названы основные задачи тайного Единого Мирового Правительства, нацеленные на уничтожение самостоятельности всех и каждого из государств мира и полного подчинения их Новому Мировому Порядку. Такой, на первый взгляд фантастический, беспрецедентный план покушения на свободу государств и народов имеет непременной задачей «изменение образа человека»: он должен будет утратить многие из тех замечательных духовных свойств, которые обеспечивают его человеческое достоинство как личности. В этом суть политики, получившей название глобализма.». Я, товарищи, знавал многих людей, которые не могли определиться с позицией своей по вопросу реформы образования, а потому я им эту главу и посвятил как пищу к размышлению по поводу, желая и заставить сделать очевидный вывод: консерватизм, будь он хоть сколь «просвещенным» и «умеренным», выведет вас в итоге к самому дикому мракобесию, изоляционизму и реакции. Следует помнить истину, ставшую трюизмом, но не потерявшую актуальности, которая состоит в простом факте того, что при любом столкновении с инновациями, при любых движениях времени, направленных против него, «просвещенный и умеренный» консерватизм Михалкова и Тэтчер превращается в темный и радикальный консерватизм шуанов, ихэтуаней и талибов. Наши консерваторы, вроде того же Троицкого, мечтают в глубине души о превращении себя в латифундистов, нашего народа – в послушных крепостных, а также о возвращении «батюшки-царя» на трон, содрогаясь от мысли о реформе образования, после которой (о, ужас) люди не захотят реализации их прихотей. Следует помнить, что даже в том случае, если вы не являетесь полноценным консерватором или реакционером, но все же не готовы одобрить реформу, то вы оказываетесь в опасном положении, ибо при любом случае усиления общественных (классовых по сути) противоречий между сторонниками и противниками реформы, который настигнет вас обязательно, вы невольно или вольно окажитесь в лагере реакционеров. В теперешние суровые времена идеологической борьбы следует особенно точно формулировать позицию, становясь на сторону именно сторонников реформы, ибо все мы понимаем, что, независимо от того, плоха или хороша реформа, она продолжит победное шествие, в то время как ее враги будут уничтожены.