Газета День Литературы - Газета День Литературы # 89 (2004 1)
Там точатся к бою и, звонкие, гнутся клинки,
Там тяжбы и свадьбы, и зреют в ночи абрикосы.
ДЕТИ
Вокруг Игнатьева — леса.
Бродя по ним в полдневном свете,
Вдруг чувствуешь: на два часа
Реальней приближенье смерти.
И вот, кляня сто первый бор,
И вечный времени излишек,
Я набредаю на костёр
И деревенских ребятишек.
Я вспоминаю "Бежин луг",
Своё назвав негромко имя,
Вхожу в ребячий этот круг
И заговариваю с ними
Об урожае, о кино,
О том, что снега нынче мало,
О подвиге под Ведено
Прославленного генерала.
"Пусть генералы и умны, —
Мне мальчик говорит спокойно, —
Не верю я в конец войны,
На свете не кончались войны…"
На костерке дымится снедь.
Жужжит у щёк морозец колкий.
Обыкновенный русский снег
Заносит мокрые просёлки.
Сестре Вере
Мне хоругвь не вносить в алый свет алтарей,
До святынь не достанешь рукою…
Но вдохни эту пижму и этот кипрей,
И узнаешь, что это такое.
И военная гарь, и молочная Гжель
Сотни раз повторялись на свете,
Только мы-то с тобой из нездешних земель,
Мы — иной современности дети.
Лишь в ладонях согрей золотую свечу
И сожми, как штурвал самолёта.
Мне на правду плевать, и я верить хочу,
Что отец мой шагал с пулемётом.
И я верить хочу — мне на правду плевать,
Что я крови несмешанной, русской,
И что время когда-то отправится вспять:
Сотня лет — и изменится русло.
СЕВЕРНЫЕ СТАРУХИ
У Белого моря веков испокон
Глядят тебе вслед из белёсых окон.
И нет никого — только чувствуешь взгляд,
Как будто не люди — деревья глядят.
Но мастер чужой стародавней поры
Безмолвную душу упрятал в стволы.
И вырезал руки, надбровья и рот
Из дерева древних забытых пород.
Их корни в трудах от зари до зари:
Что мёртво снаружи, то живо внутри.
Их песни, преданья, их мать и отец
Бессмертны в изгибах древесных колец.
Они просыпаются в раннюю рань.
Резная кровать. На окошке герань.
Часы. Покосившиеся косяки.
На выцветшем снимке сыны — моряки.
ДМИТРИЙ МАЛИНА
МОСКВЕ
Что пучеглазая? Сверкаешь вся золотом?
Тыщей моторов ревешь каждый день?
А знаешь, как хочется по Манежной молотом?
Или спалить тебя, как Ольга Искоростень?
Как ни взгляну на тебя, всё-то ты улыбаешься,
Во все тридцать два золотых расплылась,
Ну скажи ты мне, дурочка, чем ты бахвалишься?
Что складищами жира за кольцо разлилась?
И это та златоглавая, за которую насмерть?
Под пули, не думая, за которую...
А теперь застелила все вывесок скатерть?
Нет, подождите, я вам устрою...
Я вам устрою, а ну-ка — руки!
Руки прочь! Руки! Руки, сказал!
Ты не подумай, я не со скуки,
Просто надо, чтоб кто-то тебя наказал!
И я приговариваю тебя к расстрелу,
Смеешься, смотришь как на глупца?
Ты лучше подумай, сколько язв расползется по телу,
Сколько крови прольется по жилам-улицам!
Пойми ты, глупая, еще не поздно!
Это не произвольно, это поллюция!
Но если ты исцелиться сама не способна,
То остается одно — революция!
И она придет, ее величество грянет!
Вот только немного утрется, почистится
И перед контрольным в глаза тебе взглянет...
Что, страшно? Так может, еще не поздно очиститься?
Смеешься, проклятая? Пыхтишь заводами...
Ну что ж... ты сама приближаешь его,
Смейся, но помни, под двенадцатью потами
Мир доживет до 2017-го!
* * *
Сегодня я буду жадно курить
И слушать, как мне поет ночь,
Гениальное "тихо", не надо мудрить,
Земное сегодня прочь!
И я убежден, что я не последний
Из племени могикан,
Которые плачут над пеплом наследий,
Для которых спасенье — стакан!
Мы — мечтатели? Да! И мы этим живем!
Потому что в наших мечтах
Мы дышим душой, мы летим, мы поем
И в любви признаемся в стихах!
Мы идем босиком по песчанкой косе,
Закатав по колено штаны,
Со счастливым лицом — ведь теперь насовсем,
Так домой возвращались с войны...
И абсолютно никто не сможет мне помешать,
Я все предрассудки растер в порошок,
Я крылья надену и буду летать,
Вызывая у обывателей шок!
Сегодня я долго и жадно курил
И видел сквозь неба рванье,
Как меха выдували в кузнице крыл
Отдельный комплект для нее...
* * *
Дым-искуситель люстру обсасывает,
Я с дивана на линолеум капаю,
Мозг захмелевший мысли разбрасывает,
Буквы, как иглы, бумагу царапают,
Моторы шумят, подошвы стаптываются,
Барышни ржут, каннибал-город,
Есть еще гордые, те упираются,
Но и их уже крепко держат за ворот!
Как не напиться, господа-товарищи,
Люди добрые, россияне, граждане,
Чует душенька мировой пожарище,
Сушит душеньку жажда мне!
А я бы вам вылепил такое словище!
Такое теплое! Такое райское!
Я величал бы его ЛЮБОВИЩА!
И водрузил у метро "Первомайская"!
Нет, до дверей бы донес! Поднатужиться!
Кричат: "Грыжа будет!" Да черт с ней, с грыжей!
Ведь мне эта московская улица дороже,
Чем тысяча сотен парижей!
Но луна — верный пес — заливается лаем,
Вертясь вкруг хозяина, планеты-калеки,
А мы, романтики, потихоньку сдыхаем,
Никому ненужные в ХХI-ом веке...
* * *
Еще одна ночь,
Рассвет
Заливает городу уши,
Гони его прочь,
Кричи "нет"
И слушай меня, слушай...
Еще один день,
Провалом,
Я все ближе к отметке "20",
То коряга, то пень —
Слалом,
Мне грусто даже смеяться...
Еще один год...
Много?
Да сколько их еще будет?
Заткните свой рот,
Ради Бога!
Сегодня скольких не разбудят?
Еще одна жизнь...
Достойно?
Погасла спокойно в постели...
Вчера нажрались...
А войны?!
Да что вы там все охренели?
Еще одна смерь...
Печально?
Плевал я! Слюной поэта!
Хочу умереть
НАХАЛЬНО!
Бабахнуть как, елки, ракета!
СЕРГЕЙ ЗАЙЦЕВ
ЗВОНАРЬ
Разрушен храм и идолы, как встарь,
Резные очи пучат на ветру…
Разрушен храм, лишь ты один, звонарь,
Стоишь на колокольне поутру.
По свету фонарей, как по мосту,
Я ухожу в начало всех начал.
Звон тихо приручает пустоту,
Как ты к рукам верёвку приручал…
Звони звонарь! Сквозь мёртвую метель
Доносится призывный звон святой…
Я в грешные уста возьму свирель,
Чтоб разбудить уснувший мир с тобой.
Нам Вера не позволила уйти.
Нам с колокольни нет ступенек вниз…
Но если тебе скажут — нет пути —
Ты просто улыбайся и крестись…
Крестись и помни — ты один, как встарь,
Стоишь на колокольне поутру…
