Валерий Гвоздей - Клуб любителей фантастики, 2010

Мир качнулся под ногами, зашатался, закрутился и поплыл.

Потом полетел. Помчался, унося нас с собой. Мы упали на снег, и мир содрал с нас одежду и слил воедино. А потом мир взорвался, и я уронил голову, зарывшись лицом в белизну её волос, и утонул, растворился в ней.

Декабрь швырял в нас порывами злого морозного ветра, но нам не было холодно, а потом и вовсе стало жарко. Джек оказался совсем неопытным, и я сначала растерялась, но потом завелась так, что перестала осознавать, где я и что я, с ума сходя от его движений и ласк.

— Я у тебя что, первая? — спросила я, когда мы, наконец, выбились из сил.

— Да, — сказал он. — И последняя тоже.

Я не стала уточнять, что он имел в виду, только крепче прижалась к нему, и мы пролежали так, обнявшись, ещё с полчаса. Потом я с трудом поднялась, меня шатало, и Джек, стоя на коленях, поддержал и помог одеться.

Мы двинулись к лагерю, но на полпути Джек остановился и взял меня за руку.

— Снежана, — сказал он, — я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Я отшатнулась. Я усиленно заставляла себя забыть, пока была с ним. Гнала это от себя. Не желала думать об этом. И вот теперь оно вернулось. И встало между нами, разорвав то, что было, отбросив нас друг от друга. Передо мной стоял враг.

— Ты хоть понимаешь, что сказал? — с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, проговорила я. — Ты в своём уме, октябрит?

— Да, — сказал он, — в своём. Я заберу тебя. К себе, в октябрь. Бог разделил людей на двенадцать месяцев, он…

— Что? — я опешила. — О чём ты? Какой ещё бог!?

И тогда он принялся рассказывать. Я слушала его и не могла поверить своим ушам. Он попросту ничего не знал. Не знал о мире, в котором живёт. Я в ужас приходила от того, какую жуткую, страшную, отвратительную ахинею вбили ему в голову. Он был не глуп, нет. Он был крайне, абсолютно, патологически невежествен.

Я твердил прописные истины, известные любому с рождения, — она не понимала. Не верила. Не хотела верить.

— Бог разделил людей на двенадцать месяцев, — втолковывал я.

— Избранным, любимым месяцам он велел жить в лете, прочим — в осени, весне и зиме. Потом люди ноября и марта восстали против Него, и Он уничтожил их месяцы, создав ничьи земли и отделив таким образом людей зимы от остальных. С тех пор так и повелось. Мы движемся против хода Сола на небосводе и за год совершаем Великий Круг, оставаясь в своих месяцах. Люди апреля вспахивают поля. Люди мая сеют, сажают овощи, возделывают фруктовые сады. Сентябриты и октябриты жнут, собирают урожай и отсылают его людям весны и лета в обмен на оружие, одежду и утварь. И лишь три летних месяца не работают на полях, не добывают металлы в рудниках и копях, не охотятся. Они любимы Богом, созданы для высших целей и служат ему, живя в неге, праздности и богатстве.

— А нас? — спросила она. — Нас, людей зимы, тоже, по-твоему, создал бог?

— Конечно, — сказал я. — В милости своей он не обошёлся с вами так, как поступил с ноябритами и мартами. Да, он обрёк вас на суровое испытание — вечно жить под тусклым светом Нце среди снегов и льдов. Но он не истребил вас, а позволил совершать Великий Круг так же, как прочим.

— Джек, — Снежана пристально глядела мне прямо в глаза. — Неужели ты этому веришь? Неужели ты… вы все… Скажи мне, как называется наша планета?

— Что? — переспросил я. — Как называется что?

— Ты и этого не знаешь. Как называется наш мир?

— Боже мой, — сказал я. — Как ему называться. Земля, естественно.

Я рассказала ему. Я знала, что он не поверит ни единому слову. Но я рассказала, не могла не рассказать.

— Землёй называлась планета, на которой жили наши предки. Этот мир — не Земля, Джек. Да, он отдалённо похож на родину предков и носит то же название. Здесь схожие с исконной Землёй сила тяжести и состав атмосферы. Но всё остальное разнится, Джек. У этой планеты два светила — ближнее, дневной Сол, и дальнее, ночной Нце. Этот мир вращается вокруг Сола, но орбита вращения искажена тяготением Нце. Неужели вас ничему этому не учили?

— В школах октября не учат ереси, — сказал он. — А то, что ты говоришь — ересь.

Что ж, иного ответа я и не ждала.

— Значит, астрономия это ересь, — с трудом сдерживая злость, сказала я. — Фенология, надо понимать, тоже. И времена года, по-твоему, меняются по божьему велению, не так ли?

Джек подтвердил, что именно так.

— Разумеется, как же иначе, — сказала я с издёвкой. — То, что планета вращается вокруг собственной оси, есть, я догадываюсь, ересь в квадрате. А то, что, в отличие от исконной Земли, полный оборот совершается не за день, а за год — в кубе. О наклоне оси вращения я и упоминать не стану — в божьих заповедях ведь этого наверняка нет.

Я смолчала. Джек, потупившись, молчал тоже. Я смотрела на него, и злость вытекала из меня, уходила, уступая место… Нет, не жалости, сожалению.

— Ладно, — сказала я примирительно. — Позволь, я преподам тебе урок. Всего один, по истории. Постарайся дослушать и отнестись непредвзято. Так вот, истории этой планеты всего лишь сто пятьдесят местных лет. Столько прошло с тех пор, когда здесь высадились поселенцы. Большая партия, десятки тысяч человек. Они начали обживать этот мир, но потом произошёл конфликт. И те, в чьих руках было оружие, захватили власть и подавили сопротивление. Они создали учение о боге и двенадцати месяцах. Они же придумали Великий Круг. На этой планете единственный материк, он опоясывает её с востока на запад и омывается с обеих сторон океаном. За год планета оборачивается вокруг своей оси, каждая её точка, кроме полюсов, совершает круг. И мы, потомки тех, первых поселенцев, обречены по кругу ходить. С той же скоростью, с какой оборачивается планета и меняются времена года. Мы превратились в кочевников, Джек, в цыган, в бездомных в буквальном смысле этого слова. Тех, которые покорились, выставили в весну и в осень и заставили работать. Непокорных отделили и вышвырнули в вечную зиму. С запада нас проследуют, давят люди апреля, с востока — подпираете вы, октябриты. И тем, и другим летние месяцы поставляют оружие. Видимо, они торгуют с другими мирами, и звёздные корабли приземляются у тех, которым есть, что предложить. А у нас нет оружия, Джек, только то, что удалось захватить в бою у вас или выменять у апрелитов на звериные шкуры. У нас нехватка пищи и витаминов. У нас цинга. У нас…

— Это неправда! — закричал он. — Этого не может быть. Тебя одурачили, ваши священники, они…

— У нас нет священников, — прервала я. — Зато сохранились историки. Медведь один из них, он учил меня так же, как многих моих сверстников. Мы проигрываем борьбу за существование, Джек, нас становится меньше и меньше. Выживают потомки тех, кто привык к зиме — скандинавы, славяне, эскимосы, и то не все, далеко не все. А дети от смешанных браков нежизнеспособны, они болеют, умирают в младенчестве. Через десять лет, если ничего не изменится, нас не станет. У нас лишь одна надежда — остановиться, прекратить, прервать бесконечную гонку по кругу. Поэтому мы дальше не пойдём, Джек. Мы встанем в феврале, дождёмся марта и с оружием в руках встретим людей апреля.

Я не помню, как дотащился до лагеря. То, что я услышал, было невозможно, немыслимо. Это было чудовищно. Этого просто не могло быть.

Вечером в шатёр, где содержали пленных, пришёл Медведь и поманил меня наружу.

— Уходи, октябрит, — сказал он. — Забирай девушку и уходи. Я отвязал пару ездовых оленей, потом скажу Конраду, что вы их угнали. Давай, парень, не теряй времени, уходите прямо сейчас.

— Она не пойдёт со мной, — сказал я.

— Пойдёт. Я прикажу, она не посмеет ослушаться — я вырастил её и воспитал, кроме меня у неё никого не осталось. Ты — хороший парень, правильный, ты спасёшь её. Мы здесь все смертники, независимо от того, вернётся твой друг с оружием или нет. Хотя сейчас уже ясно, что не вернётся.

— Я не пойду, Медведь, — сказал я. — Несмотря на то, что люблю её, не пойду, даже если ты её уговоришь. Ты бы поступил так же на моём месте. Ты не ушёл бы, зная, что твоих друзей и сородичей через три дня казнят.

Он замолчал. Молчал долго, теребя бороду и изредка бросая на меня короткие взгляды исподлобья. Потом сказал:

— Завтра мы вас отпустим. Иди к своим. Хотя нет, постой. Снежана рассказана тебе, как устроен наш мир. Ты, конечно же, не поверил. На, почитай утром, как рассветёт, — он протянул мне свёрток. — Ты ведь грамотный? Это документы. Из архивов первых поселенцев. Подлинные. Будешь уходить — вернёшь.

Мы больше не бежим по кругу. Январиты догнали нас и встали лагерем, теперь мы с ними бок о бок. Через месяц сюда придут люди февраля. Ещё через месяц настанет март. А потом мы погибнем.

Джек так и не поверил. Ни мне, ни Медведю, ни его документам. Что ж, я и не ждала, что он поверит. Бог, которого нет, ему судья.