Валентин Гринер - От сентября до сентября
— Ну и что? — равнодушно спросил Сахаров.
— Как что?! — возмутился старик. — Это был настоящий героический труд!
— Теперь, Александр Федорович, это называется штурмовщиной, — все так же спокойно проговорил Валентин Андреевич. — Думается, в наши дни необходимости в таких методах строительства нет. Достаточно укладываться в проектные сроки — и вес будет нормально. И вообще: не надо создавать ребятам искусственные трудности. Что же касается прогрессивок, о которых вы упомянули, и разного рода карьеристских вылазок, то любителей хватало во все времена. Это я знаю по комсомольской работе… А вот насчет слабого энтузиазма, или, как теперь принято говорить, инфантильности молодежи… — Сахаров немного помолчал, что-то вспоминая или обдумывая. Исаев смотрел на него неподвижно и ждал. — Помните наш туристский клуб? Я руководил им почти десять лет. Устраивали пешие, байдарочные и мотоциклетные походы по району и области, ходили в гости к сыктывкарцам и кировчанам. Но наше поколение слегка постарело, клуб распался. И что? Люди перестали путешествовать? Наоборот. Тяга к странствиям усилилась. Однако, Александр Федорович, время диктует другие маршруты. Теперь в моде Крым, Кавказ, Прибалтика, Средняя Азия, Байкал, страны Европы, Африки и даже Америки. Сегодня все меньше желающих затрачивать драгоценные отпускные дни на преодоление трехсот километров для осмотра какой-нибудь тихой обители. Слишком стремительно летит время, и люди хотят увидеть побольше. Обвинять их в этом смешно и глупо.
— Боже, как Сахаров возмущался, когда развалился клуб, — сказала Ирина Петровна. — Сидел, бывало, по вечерам, рассматривал походные фотографии: палатки, рюкзаки, костры, «клятвы на топоре», знакомые лица с гитарами… и возмущался инертностью молодого поколения. А поколение, оказывается, ездит, ходит и летает по свету, и вбирает в свои глаза не меньше, чем при знаменитом «пане директоре» коряжемского «Горизонта».
— Не надо критиков домашних, вполне достаточно чужих… — обронил Валентин Андреевич примирительно. — Меня, Александр Федорович, волнует другое. Нет слов, людям нужна надежная крыша над головой, необходима высокая степень благоустройства. За это мы с вами боролись, когда строили комбинат и поселок. Жили в бараках, каркасно-«щелевых» домиках, где не всегда до вселения успевали сложить печи. Теперь и домики и бараки идут под снос, люди получают хорошие квартиры и приступают к личному обустройству. Жаль, что часто это носит формы нездорового соревнования: обставляются полированными дровами (крайне важно, чтобы дрова были импортными)… обвешивают коврами стены, устилают полы, если бы могли — к потолку бы подвесили, но не модно пока… выставляют, где только можно, дикое количество хрусталя, из которого никто не ест и не пьет. А книги!.. Когда раньше при встрече с друзьями или знакомыми кто-то хвастался, что купил добротную палатку, или гоночный велосипед, или достал томик любимого писателя, честно говоря, я по-хорошему завидовал. Но когда теперь встречаю тех же людей и они взахлеб рассказывают о машинах, моднейших двухсотрублевых джинсах, которым цена три копейки, золотых кольцах, для которых уже не хватает пальцев на руках, появляется желание продеть такому человеку кольцо в ноздрю и уйти… Вот, Александр Федорович, в чрезмерном поклонении вещизму мне видится опасность растления человеческих душ. Пейте кофе, остывает…
— Болезнь повсеместная, — покачал головой Исаев. — В Крыму, где я живу летом, еще больше ощущается то, о чем вы сказали. У нас тут народ, надо признать, более скромный, не избалованный всякими побочными доходами…
— А что касается энтузиазма, товарищ Исаев, то нашим людям, в том числе и молодежи, не занимать его и теперь, — убежденно резюмировал Сахаров. — Только энтузиазм, как все прочее на земле, имеет свойство менять форму. Нельзя образцы двадцатого или даже семидесятого года переносить в сегодняшний день без всякой редакции. И самый лучший редактор в этом, как в любом другом деле, — жизнь. Согласны?
— Будем считать, что согласен, — уклончиво проговорил старик и выложил на стол кошелек, потому что к нам шла официантка.
— С вас рубль семнадцать, — сказала Людмила. Старик выложил на стол рубль двадцать. Официантка дала сдачу: — Приходите почаще, — пригласила она. На Новый год приходите. У нас будет бал-маскарад…
— Да?! — удивился старик и вдруг расхохотался так заразительно, что мы, глядя на него, тоже не выдержали и долго смеялись. — На маскарад приду обязательно… Непременно, Людочка, приду. — Из больных глаз Исаева стекали две слезинки-смешинки. Он вытер их платком и решительно поднялся. — Желаю вам, друзья-товарищи, хорошо провести время. И всяческого энтузиазма желаю. Будьте здоровы. — Он поклонился и направился к выходу, тяжело переставляя ноги в больших черных валенках, поверх которых были натянуты широкие бостоновые брюки образца сороковых годов…
СКАЗАНИЕ О ГЛАВНОМ ИНЖЕНЕРЕ И ГОЛОВНОМ БРИГАДИРЕ
Гостиница была до отказа заполнена командированными из Москвы, Ленинграда, Каунаса, Перми и других городов. Судя по всему, — проектировщики, наладчики. Некоторых я видел здесь еще в сентябре. Они знают друг друга, и гостиничные дежурные знают их. По вечерам в холле у телевизора собирается тесная компания. Из отрывочных разговоров улавливаю, что эти люди озабочены одним: сдать в эксплуатацию лакокрасочный завод, тот самый «химдым», о котором рассказывал мой попутчик Семей на станции Низовка. Завод замышлялся как фенольный, должен был использовать как основное сырье отходы комбината. Кажется, даже была выдана пробная продукция. Но вдруг строительство почему-то законсервировали; консервация продолжалась почти пятнадцать лег. Наконец решили поменять технологию, оборудование и выпускать лакокрасочные материалы… из привозного сырья. Прав был Семен, когда говорил, что к концу года начнется предпусковой штурм, но 31 декабря акт будет подписан. Еще кто-то сказал мне, что в течение многих лет на заводе был директор строящегося предприятия некто Смирнов, хотя за эти годы почти ничего не строилось. Теперь я часто слышу в гостинице эту фамилию. «Вам должен был позвонить Смирнов и забронировать мне место…», «Завтра пойдем к Смирнову и попробуем согласовать изменения в системе аварийного сброса…», «Если Смирнов не подпишет акт, то в институт можно не возвращаться…»
Да, видимо, этот Смирнов серьезный товарищ.
Но не менее часто я слышал фамилию Зарума. До ресторанного знакомства с ветераном Исаевым я не придавал значения тому, что командированные говорили: «Без Зарумы этот вопрос никто не решит…», «Если Зарума пообещал — значит, сделают…», «Чего он сидит в этой Коноше, Зарума? Что они там строят?..», «Секретарша сказала, что Зарума приедет в концу недели…»
Это же сказала секретарь и мне:
— Главный инженер возвратится из командировки к концу недели. В понедельник — снова на объекты. Сами понимаете, конец года. А строим мы теперь в радиусе пятисот километров. В основном объекты по плану Нечерноземья. Попытайтесь поймать его в субботу с утра. Или в воскресенье…
— Удобно ли в выходные дни?
Секретарь посмотрела на меня как-то странно.
— У Евгения Алексеевича выходных практически не бывает. Тем более — в декабре. Собственно говоря, я даже не помню, когда он был в отпуске… Может, зайдете к управляющему? Он на месте. Могу вас представить. Обычно журналисты идут к Петру Никифоровичу…
— Спасибо. Подожду до субботы…
На первом этаже трестовского здания приютилась многотиражка. Решил заглянуть к коллегам. Тем более что обещал, но все не находил времени. Но многолетнему опыту собкоровской работы знаю: местные газетчики — самые добрые, бескорыстные, неоценимые помощники заезжего журналиста. По отношению к коряжемским друзьям эту формулу можно возвести в степень.
Вся редакция в сборе. Николаи Николаевич Шкаредный рисует макет очередного номера газеты. Стол его, торцом приткнутый к окну, завален, как обычно, материалами и тассовскими пластмассовыми клише (ничего не поделаешь, своего фотокорреспондента в штате нет, приходится пользоваться услугами рабкоров, а они не всегда обеспечивают загон нужных газете снимков).
В одну линию с редакторским, ближе к входной двери, стоит стол литературного сотрудника Нины Васильевны Ремизовой — человека многогранной эрудиции и завидной энергии. По специальности Нина Васильевна— инженер-сплавщик, по призванию — журналистка от бога. Статьи за ее подписью я часто встречал в республиканских газетах Коми АССР (когда-то она жила и работала в Ухте), в архангельских газетах; ее очерки, репортажи, зарисовки смотрел и слушал по областному телевидению и радио. Ремизова относится к категории журналистов, о которых говорят: цепкий, воюющий. Инженерное образование помогает ей проникать в предмет описания глубоко, ставить проблемные вопросы со знанием дела, а беспокойный характер и профессиональная честность не позволяют поступиться правдой. А это особенно трудно в условиях многотиражной, так сказать, ведомственной газеты, печатного органа администрации, которая не всегда любит выносить сор из избы. Ремизова к этому сомнительному девизу относится крайне критически.
