Милорад Павич - Биография Белграда

* * *

Каким образом писатель приходит к такой новой концепции чтения? Если взять мой случай, то виной всему был своего рода эскапизм. Должен признаться, что мне было довольно неуютно в государстве, созданном нашими отцами, боровшимися за светлое будущее, я никогда не чувствовал себя там хорошо. Потому что государство отцы кроили не по моим, а по своим меркам, они создавали его не для потомков, не для детей, не для нас, а только для себя. И то же самое я мог бы сказать о книгах, которые публиковались в Югославии во времена моей молодости, когда я только начинал писать. В той литературе я тоже не чувствовал себя хорошо. В ней, в литературе наших отцов, мне тоже было неуютно и тесно. Она тоже кроилась по их меркам, а не по меркам и потребностям детей и внуков. К тому же она не соответствовала тем критериям, которые на протяжении нескольких предыдущих столетий устанавливала как сербская, так и мировая литература. Вместо того чтобы по примеру многих писателей бежать в прошлое или же за границу, я, по образному выражению французских и испанских критиков, эмигрировал в XXI век. Сегодня я догнал и самого себя, и своих читателей.

Надо сказать, что способ, который используют современные писатели для достижения интерактивности, не так уж и нов. Им давно пользовались алхимики. Пытаясь создать философский камень и превратить металл в золото, они сосредоточивали внимание не столько на самом результате (в нашем случае это текст), сколько на опыте (в нашем случае это читатель), чтобы добиться преображения металла в ходе и в результате эксперимента. В соответствии с формулой: «Суть не в трансмутации металла, а в трансмутации самого экспериментатора». Вот так и писатель перекладывает центр тяжести эксперимента и ответственность за его результат на плечи своего читателя.

Кроме того, следует указать, что не нов и способ, которым пользуются писатели для достижения нелинейности повествования. Нелинейный механизм применялся еще при составлении церковных литургических текстов (для каждого дня и для каждой службы существовали свои, каждый раз новые, комбинации). В этом случае в качестве нелинейной структуры сакрального художественного текста использовался календарь.

* * *

Яркие примеры сходства с техникой нелинейной прозы постмодернизма можно обнаружить и в глубокой древности. Не желая быть слишком абстрактным, скажу, что в определенном смысле мы возвращаемся к самым старым устным формам поэзии — к Гомеру и народным певцам-сказителям, которые, задолго до того как их песни были впервые записаны, всякий раз по-новому организовывали свой материал, всегда по-разному начинали пение и свободно выбирали для концовки любой фрагмент струящегося перед их мысленным взором поэтического речевого потока.

Один из моих предков, тоже Павич, жил в XVIII веке в Будапеште, и там, в Будиме, опубликовал сборник десятистопных стихов, написанных в подражание народному эпосу, бытовавшему в то время в своей живой устной форме. Фортис, Качич, Гёте, Пушкин, Вук Караджич, так же как этот мой предок и многие другие любители и собиратели народной поэзии, полагали, что спасают ее от забвения. Однако, делая записи и переводы, они лишали ее нелинейности. В этом смысле нелинейность постмодернизма перекликается с устным народным эпосом в стадии, предшествовавшей составлению письменных сборников, когда, по замечанию Ясмины Михайлович, «устное творчество в силу некоторых важных своих характеристик представляло собой гипертекст» (1994). Известно, что нечто подобное высказывал и Александр Генис.

* * *

Существует один вид интерактивности, который читатель может привить книге сам, независимо от того, предполагал ли автор возникновение взаимной связи между чтением и читателем. Каждая книга может содержать вашу собственную страницу. В большей степени вашу, чем все остальные.

Давая автографы, я часто делал одну вещь — просил читателя наугад открыть книгу, не глядя подписывал эту случайную страницу и говорил: «Теперь она ваша, вы сами ее выбрали. Может быть, она вам что-нибудь шепнет по секрету...»

Читатель может присвоить себе фрагмент книги и другим способом. Известно, что каждая буква алфавита обозначает определенное число. Это значит, что вы легко можете вычислить число «бета», то есть сумму букв своего имени. Мое число «бета», например, 253. В любой книге я могу найти страницу 253, чтобы внести на нее или вынести какое-то адресованное мне сообщение. Вот и все. Не бог весть что, но пробуждает фантазию, а ведь мы именно этого от чтения и ждем. Если в книге нет нужной вам страницы, возьмите другую книгу.

* * *

Возможно, новая волна нелинейного повествования спасет литературу от шаблонов линейного языка. Этого не надо бояться. Возможно, мы стоим на пороге распада словесного выражения, которое штампует линейную речь и кастрирует человеческую мысль. Возможно...

Поэтическая машина

«Мы живем в эпоху плюрализма, в эпоху недолговечных и сомнительных ценностей. В сегодняшнем мире можно прославиться за полчаса, а еще через полчаса перестать быть знаменитым. Язык, на котором мы говорим, не принадлежит никому, так почему бы не позволить и машине пользоваться им? Может ли машина нанести языку больший вред, чем делает это человек? Уже с XVIII века предпринимались попытки создать мыслящую машину (для игры в шахматы и т. п.). Может ли поэтическая машина вызвать обеднение языка? Я не вижу никакого обеднения. Со всех сторон нас окружает полный идиотизм. Его, в частности, проявляют и профессионалы, и работники телевидения. Во главе крупных издательств и телеканалов стоят невежды. Язык сводится к минимуму, необходимому для объяснения в аэропорту. То есть к тремстам пресловутым повседневным английским словам, которые ходят по кругу...»

Такими словами немецкий поэт Энценсбергер прокомментировал выход в свет своей «поэтической машины», устройства, изобретенного для сочинения стихов. «Обладает ли она особенностями вашего поэтического почерка?» — спросил тогда один итальянский журналист. «Нет, до этого она еще не доросла!» — ответил знаменитый поэт. Но хотя машина и не умеет сочинять такие стихи, как Энценсбергер, она умеет по-новому их печатать.

Новое поколение электронных книг

Электронная книга (или электронное считывающее устройство) похожа на любую книгу карманного формата. При этом в ней помещается не один, а двадцать романов. Если вы хотите, чтобы изображение было цветным, этого можно добиться за счет некоторого уменьшения объема. Одно такое устройство обойдется вам в триста долларов, и вы сможете наполнять его новыми книгами, как наполняете горючим бак вашего автомобиля. Печать издателю почти ничего не стоит, а расходы, связанные с хранением на складе и доставкой, отпадают вовсе. Вот и получается, что за небольшой роман нужно заплатить всего лишь два с половиной доллара. Такую книгу можно брать в постель или читать ее, лежа в ванне. Можно писать на ее полях все, что вздумается.

Итак, книга сможет выжить в новом тысячелетии. Неважно, в каком виде, ведь, в конце концов, какая разница...

Стоит учитывать еще один момент. На протяжении истории никогда не было такого количества людей, пишущих книги. Каждый четырнадцатый американец написал какую-нибудь книгу (у них есть эта статистика, у нас ее пока нет). Но это не означает, что он ее опубликовал. Если автору захочется, чтобы его сочинение увидело свет и при этом он не относится к тем редким людям, у которых есть собственный издатель, он может поручить «Экслибрису» («Exlibris») или другой подобной компании напечатать книгу в одном экземпляре или в одном экземпляре перенести ее на компьютер. Стоит это дешево. Все равно что вдвоем зайти в кафе выпить чаю. А ведь производит впечатление научного переворота Коперника. Правда, только на первый взгляд.

Книга выживет, а издатель?

Очень трудно одной ногой стоять в старом мире, а другую заносить над новым. С таким испытанием сегодня столкнулась издательская индустрия. Полмиллиона людей прочли в интернете новеллу Стивена Кинга. Значит ли это, что теперь все написанное будет трансформироваться в электронную книгу? Вовсе нет. Туда попадет только то, что отвечает требованиям электронной сети. Например, текст, слишком длинный для журнала и слишком короткий для отдельной публикации, идеален для интернета. В новелле Кинга шестьдесят шесть страниц. Остальное будет печататься классическим способом. Но и здесь есть одно «но». Открывая новый завтрашний день, мир на самом деле возвращается назад.

В конце XVIII века в Европе, да и в Сербии тоже, издатели стали практиковать новый способ продажи книг. Началось распространение изданий через подписку. Сначала издатель печатал в газетах объявление, в котором сообщал о своем намерении опубликовать некое произведение того или иного автора. Потом во всех крупных городах нанимал людей, которые собирали деньги с желающих купить будущую книгу, а затем вместе с адресами покупателей пересылали их издателю. После этого издатель выпускал столько книг, сколько было подписчиков, а их имена печатал в начале или в конце каждого экземпляра. Называлось это «пренумерация».