Андрей Мирошниченко - Когда умрут газеты

Тест Тьюринга[43] позволяет отличить человека от машины. В моем вольном изложении тест выглядит так. Испытатель усаживается в чат с неизвестными собеседниками, среди которых высокоразумный робот. И если в ходе свободной беседы испытатель не сможет различить, кто из неведомых собеседников человек, а кто робот, то, значит, робот уже достиг высот человечьего рассудка. Все, приехали.

Пока что все самые продвинутые компьютеры проваливали этот экзамен. И будут проваливать еще лет пятьдесят. Человек легко разоблачает робота, болтая с ним в чате. Насторожившись при малейших подозрениях, добивает буквально двумя-тремя вопросами.

Никакого другого исчерпывающего критерия, который позволял бы отличить компьютерный интеллект от человеческого, пока не придумано. Тьюринг не стал ломать голову над описанием полного набора критериев человечности искусственного интеллекта, а просто ввел самого человека в систему проверки.

Тем самым Тьюринг остановился на очевидном предположении, что если (пока еще) искусственный интеллект недостаточен по отношению к человеческому, то человек имеет в своем разуме некоторую критическую добавку по отношению к искусственному интеллекту. Тьюринг не стал, как все другие исследователи, заморачиваться над природой этой добавки. Она есть и она работает, убедительно отличая человека от машины. Вот и славно.

Эта добавка — то, что отличает текст журналиста от текста блогосферы. Понятно, что такое тест Тьюринга, остается понять, что такое «текст Тьюринга».

Пора ловить меня на передергиваниях: на место искусственного интеллекта я почему-то подсунул блогосферу. А мне пора отбиваться.

В одной из публикаций на «Слоне» («Интернет как вирусный редактор») я описал феномен вирусного редактора. Это распределенное существо, похожее на нейронную сеть, каждая ячейка которой (блоггер) осуществляет микроредактуру в процессе вирусного распространения информации.

Вирусный редактор — существо без воли. Оно не персонально. Но благодаря внутреннему распределенному подключению сотен или тысяч человеков-нейронов превозмогает те недостатки, которые есть у современных образцов искусственного интеллекта. Все потому, что вирусному редактору удалось интегрировать живого человека в свой нечеловеческий интеллект… Кстати, между прочим — это ведь чудовищный скачок в попытках создания искусственного интеллекта. В компьютерных технологиях синтез человеческого разума с машиной (копирование личности) произойдет нескоро, и когда произойдет, человечество закончится, образуется сверхличность… но сейчас не об этом.

Внутри вирусного редактора каждая ячейка микроредактуры (то есть каждый блоггер) принимает решение: ставить ссылку или нет, копипастить или нет, добавлять или нет, сокращать или нет. И что именно пересказывать, добавлять, сокращать. Поскольку в основе вирусного редактора лежат человеческие фильтры значимости, то и вирусная редактура способна стихийно, спонтанно, вне воли ее участников или кого бы то ни было, находить и конденсировать значимость. То есть отбирать хлеб у журналистов.

Кризис журналистики связан именно с этим — с новым чудищем, големом, гомункулом, Франкенштейном. С вирусным редактором. А не с новыми платформами или новыми моделями потребления-производства.

Короче говоря, журналистика столкнулась с высокоразумным алгоритмизированным существом, весьма смахивающим на искусственный интеллект. И конкурирует с этим существом.

Вот почему важно вычленить «добавку Тьюринга», которая позволяет пока человеку отличаться от умной машины. Есть ли такая «добавка Тьюринга» в журналисте по отношению к блогосфере?

Такая добавка в журналисте и редакторе, конечно, есть. Что интересно, описать ее так же проблематично, как и критерии «достаточности» искусственного интеллекта. Тьюринг вот описывать не стал, просто ввел в тест живого человека. Тьюрингу описание критериев «человековой» добавки показалось не только сложной, но и избыточной задачей.

Можно ли применить эту тьюринговскую методологию для определения будущих, жизнеспособных форм журналистики? В общем-то, вокруг так и происходит. Естественный отбор сам отбирает те медиа, которые демонстрируют недосягаемую добавку по отношению к квазиавторской вакханалии в интернете.

Но если мы хотим вывести рассуждения на уровень технологий и практических рекомендаций, то метод иррационального тыка и «авось сработает», которым оперирует эволюционный отбор, кажется неудовлетворительным. Хотелось бы осмысленно вычленить «добавку Тьюринга» в журналисте, сердцевинную авторскую способность, которая не отойдет и не может отойти в пользование авторствующей публике.

Если удастся найти алхимический состав этой добавки, можно будет продолжать добывать журналистское золото из чего угодно, хоть из свинца блогосферы.

Некоторые обязательные элементы волшебного состава такой добавки я уже открыл, хотя весь рецепт еще не дается.

Любой редактор обязательно добавляет в редакционный продукт свои моральные присадки, как сталевар специальными присадками получает в стандартной стали заданные свойства. Даже аморальные установки редакторов бульварной прессы — это тоже род моральной присадки. В ней воплощается видение, концепция и все такое, чем руководствуется редактор. Фактура, материалы меняются, а моральная присадка остается, постоянно воспроизводится, формируя устойчивый облик издания, его узнаваемый тип. В этом, кстати, проявляется авторство редактора.

Эта моральная присадка не воспроизводится в блогосфере, она недоступна также вирусному редактору.

В 1995 году в своих аспирантских изысканиях для других целей я описал понятие авторской модальности[44]. Потом усилиями ряда товарищей этот термин широко пошел, в частности, в литературоведение. Он пригодится и для описания природы журналистского (и редакторского) авторства.

Если удастся найти алхимический(состав этой добавки, можно будет продолжать добывать журналистское золото из чего угодно, хоть из свинца' блогосферы.

В лингвистике есть понятие объективной и субъективной модальности. Под объективной модальностью понимается отношение высказывания к реальности. Субъективная модальность характеризует отношения уже самого автора к предмету высказывания.

Авторская модальность своеволием автора смешивает субъективную и объективную модальности. Критерий истинности (объективная модальность) микшируется критерием целесообразности (субъективная модальность). Мир помещается в модель не просто как объект, а как направленная на объект практика. В результате предмет высказывания представляется соответствующим как истинному положению вещей, так и потребностям автора. В виде каламбура можно определить авторскую модальность как субъективную, считающуюся объективной.

В этой волевой авторской подмене кроется такое обязательное качество автора, как наглость. Журналист (и особенно редактор) имеет наглость взять на себя смелость судить для других об устройстве мира. Самопровозглашенный компас, барометр и источник морали. Это качество журналиста легко обнаружить… вспомнив об отношении широких масс к журналистам.

Но это не просто наглость высказаться, доступная и блогосфере. Наглость журналиста в том, что он свое мнение считает значимым для масс, подспудно прокламируя свое верховодство массами, то есть противостояние им. Как ни странно, но это жертвенная позиция. Миссия и жертвенность в своем сочетании порождают мессианство. Это обязательная, профессиональная авторская болезнь.

Производство значимости для других, полагание себя инструментом значимости, отражает ту самую специальную волю. Волю к авторству. Воля — обязательный источник моральных присадок редактора-человека. Что важно: в вирусном редакторе нет и не может быть воли.

Здесь же проявляется другое обязательное качество авторства — персональность. Автор всегда один, большой автор — даже одинок. Тут же логически следует обязательное противопоставление множеству, то есть публике. Блоггер, наоборот, влит в публику. Он активный, точнее, периодически активируемый нейронными импульсами вирусного редактора фрагмент публики. Автор — противопоставлен ей.

Наконец, все эти характеристики вкупе дают важнейшую черту авторства — именитость, значимость имени. Бывают авторы безвестные, но безымянный автор невозможен. Естественно, редуцируясь на уровень человеческих слабостей, именитость питается тщеславием и порождает самолюбование. Ну вот — почти полный психологический портрет журналиста.

Оппоненты справедливо укажут, что блоггеры тоже могут быть именитыми. Я думаю, это не авторская именитость, хотя и похоже. Это именитость селебрети, то есть известность совершенно иного рода, самодостаточная известность. В ней нет дополнительной цели и проактивного мессианского одиночества. Такая известность инкрустирована в толпу, а не противопоставлена ей.