Обезьяний ящик - Василий Пригодич
12.
14 мая 1942 г.
Нине Арсеньевне Пригодич (для В.А.Гречишкиной).
Моя милая и славная Валюшенька!
Я уже писал тебе о получении твоих писем, написанных в апреле мес<яце>. Пишу еще раз свое мнение в отношении дополнительной работы. Ведь ты и так истощена, утомлена, – зачем же еще тратить нервы! Лучше все бросить и уехать к Оле, Борису, вообще в деревню и там уже искать работу за кусок хлеба. Тебя я не понимаю, ты словно на меня в обиде, что я не могу прислать за тобой машину. Милая Валюша, напиши, если ты поедешь: я все силы положу, чтобы кто-нибудь вывез тебя из Ленинграда. Но ты ведь отказала Володе. За тобой машину присылали.
Есть ли к вам дорога? Не забудь, что я на Калининском фронте. Отсюда я не знаю, чтобы кто-нибудь ездил в Ленинград. Это ведь далеко, больше 1000 км; бензина на это расстояние взять почти нельзя. Но напиши мне скорей, может быть, что-нибудь выйдет.
Принимаю вновь меры: отослал тебе сухари, добиваюсь командировки, но условия изменились <так>, что пока не отпускают. Надежда есть, может быть, будет лучше. Может быть, будет лучше.
Я хочу тебе помочь, отдал бы жизнь свою за тебя. Но не упрекай меня, я не могу, пойми, не могу ничего сделать реально для тебя, кроме посылки ненужных денег. Я связан по рукам и ногам. Пойти на преступление – нельзя: ты же первая от меня откажешься, да и это ни к чему не приведет. Тебя, Вадика люблю всей душой, но выкарабкивайся сама. Ты, если захочешь, сможешь. Бросай все и уходи в Сибирь. Прости за наивные советы, но жизнь свою сохрани. Это мое завещание, просьба, приказ.
Отослал письма Коле, Борису. Привет Нине. Твой Сергей.
Весной 1942 г. мама, пережившая с сестрой Ниной леденящую душу и тело блокадную зиму, устроилась референтом председателя Фрунзенского райисполкома. Это спасло ее и тетку. На работе давали тарелку супа и два кусочка хлеба (в Смольном товарищ Жданов с другими партийными радетелями за народ изволили клубнику-абрикосы кушать). Знаю об этом не только от матушки, но и от крестного моей Цыпочки Несравненной Федора Михайловича Семенова (1897-1976), который в войну работал зубопротезистом в смольнинской поликлинике. «Друзья народа» отнюдь не стеснялись… Люди с чистой совестью…
Тетя Нина была тяжело ранена осколками немецкого снаряда, однако, матушка смогла ей отдавать свою пайку хлеба. Тетка выжила тогда (последствия ранений унесли ее в могилу в возрасте 55 лет). Она умерла вечером 11 января 1971 г.; через несколько часов родился мой сын…
Мама при росте 154 сантиметра весила 34 кг (!!!). Редко (топливо было в чудовищном дефиците, жгли редкие книги из отцовской библиотеки) они с теткой на буржуйке грели воду для мытья, и Нина произносила лапидарную фразу: «Бросай свои кости в таз». Читательницы мои (если вы есть): от голода прекратились специфические функции дамского организма, тем паче – детородные, посему дети, родившиеся в Питере в 1942-1944 гг., имели родителей, которые могли каким-то образом достать еду. Не верьте людям, которые рассказывают, что ели в блокаду голубей, собак, кошек и крыс (вначале грызунов было ужасающее количество, но весной 1942 г. они «ушли»). Не было этих тварей в блокадном Ленинграде. Все покинули город. А кошек-собак съели первой блокадной осенью. Эти люди лгут, они людоеды (дети людоедов). А вот столярный клей, жмых, вываренная кожа на обед – сколько угодно. Мама и тетка Нина рассказывали, что получили письмо от сестры Ольги, мол, в эвакуации голодно: одна картошка. Они рыдали несколько часов, мечтая хотя бы о картофельных очистках.
Быть может, самым ярким воспоминанием о блокаде была следующая незатейливая история. Мама накопила денег и купила с рук мешочек гречи (вожделенная мечта голодных, смертельно голодных людей). Очень дорого, но хотелось накормить раненную в грудь и голову сестру. Мешочек был аккуратно завязан, крупа была видна, она прощупывалась через тонкую холстину. Дома мама обнаружила, что крупы чуть-чуть сверху, а остальное – крупная (специально подобранная) зола. Горе было великое. У матушки был сильный характер: именно она делила на три части (утро, день, вечер) каждый день пайки хлеба – свою и сестринскую. Очень многие люди (преимущественно мужчины) быстро умирали от того, что СРАЗУ съедали пайку. Курильщики же погибали от того, что выменивали хлеб на папиросы.
13.
2 июня 1942 г.
Мое сердце, моя любовь.
Милая Валюшенька, в теплый весенний вечер как-то особенно чувствуешь, что недостает тебя, моего друга, жены моей верной, помощницы в жизни.
Счастливая, счастливая и иногда даже, кажется, неповторимая пора жизни с тобой в не разрушенном Ленинграде, неужели она не вернется. Нет, это не может быть. Воспоминания о тебе освежают мою душу и служат для меня источником наслаждения.
Я сейчас вижу – вот ты взглянула на меня и улыбнулась. Твой голос… Я, кажется, готов заплакать – слезами любви и восторга – перед твоим образом, твоими страданиями в осажденном городе. Сейчас я ловлю себя на том, что задумался – мои мечты неясны, расплывчаты, но они все полны надеждой на светлое счастье и чистую любовь к тебе. Пусть только настоящая суровая жизнь не оставит следы в наших сердцах, кроме воспоминаний.
Лишь бы скорей кончилась война. Милая Валюшенька, ты мне не ответила, как же ты решаешь вопрос с эвакуацией. Нужно все-таки уезжать. Ты и так довольно долго ждала. Ведь есть у нас в России люди, которые не видели войны. Живут себе как ни в чем не бывало. Даже вблизи фронта встречаются крестьяне – звери, которые – кроме наживы – ничего от войны плохого не имеют. Накопили всяких вещей – на ряд лет. Все у них есть. Хлеба запас на многие годы. Сухари. Консервы. Военных используют для себя. Даже странно – как умеют приспосабливаться люди. Если, конечно, подобных людей можно считать за людей. Для родины, войны они ничего не делают.
Я сожалею, нужно было бы убедить тебя быть со мной. Рентгенотехником ты бы смогла быстро стать и работать, а не умирать с голоду.
Стоит дождливая погода, поэтому на нашем фронте никаких особенных активных действий нет. Нельзя закопаться в землю. О других фронтах мы ничего не знаем. Газеты получаем редко, радио нет. Питание в тылу армии сносное, кое-что меняем на хлеб у населения – молоко, яйца. Если бы ты приехала, ты бы не пожалела – поправилась. Настаивать я перед тобой не могу <так!>, так как это бесполезно.
