Судьба человека. Оглядываясь в прошлое - Борис Вячеславович Корчевников
– Первый год нашей семейной жизни был очень счастливым, я купалась в любви и ласке. Так было в том числе потому, что я была беременна. Александр очень хотел ребенка. Это не случайно получилось, не с бухты-барахты – мы в тот момент уже жили вместе.
Когда прошла неделя, может, две, и я уже поняла, что беременна, я решила сказать Саше об этом. Мы сидели в студии. Я любила часто бывать там и слушать, смотреть на весь этот процесс. Для меня это все было в новинку. Потом мы пошли на кухню чай попить, бутербродами перекусить. Я ему тихо говорю: «Саша, ты знаешь, по-моему, я беременна». Он был в таком восторге. Это был момент настоящего счастья.
Сейчас я узнаю из различных передач, что у него уже были дети, а тогда я ничего не знала. Я считала, что Александр очень хотел нашего, как я думала, первого ребенка. Меня как обволокло всю – была такая сумасшедшая забота и опека. То есть если я хотела к маме поехать, меня сопровождал не просто водитель, но и еще какой-то человек, мужчина. Это была зима, и не дай бог где-то я поскользнусь. Я купалась в этой заботе. Мы оба были по-настоящему счастливы!
Я встала на учет в женскую консультацию. Там подтвердили, что я беременна. Как каждая женщина, я каждые неделю-две приезжала сдавать анализы. Делали ультразвук. Я себя так хорошо чувствовала, все было так замечательно. И у меня все анализы в норме. Первый ультразвук – все замечательно. УЗИ не показало никаких возможных отклонений у ребеночка. Александр был уверен, что будет мальчик, но УЗИ не показало пол ребенка, а я не знала, кого я хочу: мальчика или девочку. За неделю до срока появления малыша Александр нашел акушера-гинеколога, который будет принимать у меня роды. И он организовал так, что всегда кто-то рядом со мной был: сестра, кто-то из мужчин или администратор.
Однажды утром я просыпаюсь, муж собирается на гастроли. А у меня какое-то такое ненормальное, слишком веселое состояние. Но позже, когда Александр уехал, я поняла, что что-то не в порядке. И мы начали звонить врачу. Естественно, он сказал: «Лена, срочно собирайся. Сейчас я заеду за тобой на „Скорой“ и заберу». Я была абсолютно спокойной, не понимала тогда, что опасно медлить, когда воды отходят, ходила по дому, чаек попила. Приехал врач, и мы поехали на «Скорой» в роддом. Мужу я не звонила, решила, что не буду его волновать, потому что он сорвется и прибежит в панике. А зачем ему нервничать? Я хотела, чтобы он отработал концерт, и после ему сообщили: «Саша, а у тебя радостная новость: родился ребенок». И вот мы едем в машине «Скорой помощи», у меня какая-то радость, наверное, оттого, что это скоро произойдет. Но схваток еще не было. А доктор сидит и, это я потом поняла, на меня как-то подозрительно смотрит. Он сразу тогда понял, что что-то может быть не так.
Мы приехали в роддом, я, естественно, прошла все процедуры. Помню, как сделали очень болючий укол в спину, и я отключилась. Очнулась уже от сильных-сильных схваток. Было дико больно, женщины меня поймут. Схватки переходили в потуги все быстрее и быстрее. Было очень больно, очень сложно, но это было ничто по сравнению с тем, что случилось потом. Как только я родила, акушер мой сказал: «Не показывайте, не показывайте!» Я слышала это. Я спросила: «Что случилось?» Врач ко мне подошел и говорит: «Лена, все нормально. Все нормально, все хорошо». И опять укол. Я заснула, а очнулась уже в палате. Потом я долго приходила в себя, то засыпала, то просыпалась. Дочку мне не показали. Когда я уже пришла в себя, ко мне пришел мой доктор и сказал: «Лена, вот такое случилось. Ты не переживай. Но ребенок родился инвалидом. У нее нет кисти одной ручки…» Первое, что было, – это шок. Как это? Как это нет? Объясните мне? Почему? Никто в то время ничего объяснить не мог. С этого момента я плакала 24 часа в сутки. От ребенка мне отказаться не предлагали. Слышала, что сейчас так часто делают.
Когда на следующий день мне ее в первый раз принесли, она была необыкновенно красивой. Конечно, в пеленках ничего не было видно. И она даже не плакала. Я держала ее на руках, и, знаете, когда она хотела заплакать, у нее нос начинал вздергиваться. Чтобы она не плакала, я ее по носику гладила: «Не плачь, не плачь. Только не плачь».
В этот день прилетел Александр. Он приехал домой счастливый, подбросил вещи и закричал: «У меня родилась дочка! У меня родилась дочка!» А все стоят и плачут. Он сразу же начал спрашивать: «Что-то с Мышечкой?», то есть со мной. Его стали успокаивать: «Саша, все нормально, с Леной все хорошо. Но вот ребеночек… у девочки нет кисти руки». Он осел на диван и долго-долго-долго, как мне рассказывали, молчал.
Потом Саша приехал в роддом и долго с врачом о чем-то разговаривал по поводу ребенка. На третий день от врачей я узнала, что за первым пороком обнаружился второй – сильнейший порок сердца. Мне ее принесли один раз, а потом уже не приносили. Я рыдала. Врачи сказали, что дочка в реанимации, в тяжелом состоянии.
Александр пришел ко мне на второй день. Я плохо помню, я все время плакала. Мне было так больно, я боялась… Я чувствовала, что он это тоже переживает. Вместе мы обнялись и плакали. Конечно, вдвоем легче это перенести. Потому что больно за эту крошку: «Господи, как же ей жить дальше? Окружающие же будут пальцем показывать… Как уберечь ее от этого потом?»
В первые часы, в первые дни, когда выписалась, я не могла ни о чем думать, ни о чем говорить, вообще ничего не понимала. На четвертый день мы приехали опять в роддом. Уже общались с главврачом и с моим гинекологом. Александр ни разу не увидел ребенка, и меня к ней тоже больше не пускали. Нам говорили: «Очень сложная ситуация». Все было как в тумане. Это огромная боль. Я не могу этого передать. Александр включился в ситуацию, нашел лучших врачей, советовался с ними по поводу операции на сердце нашей крошки. Нужно было спасти ребенка. Сейчас есть супероперационные, выхаживают детишек, даже в утробе матери делают операции на сердце, но тогда на дворе был 91-й год и таких возможностей не было.
Когда мы приехали домой, только успели войти в дверь, раздался звонок телефона. Саша подходит, нажимает
