Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6465 ( № 22 2014)
Когда на Шри-Ланку обрушилось цунами, при полной панике населения тут же подсуетились спецы по «шоковой терапии»: по их совету власть отдала всё побережье бизнесу, тот быстро построил громадные курортные зоны, лишив сотни тысяч рыбаков возможности восстановить дома у воды.
А после 11 сентября 2001 года идеология Фридмана заработала и на родине разработчика в США. Администрация Буша без всяких обсуждений начала передавать в частные руки многие важные функции государства. После чего оно оказалось неспособным эффективно бороться с последствиями самого разрушительного в истории страны урагана «Катрина» в Новом Орлеане.
На самом деле, выступая под знаменем «шоковой терапии», неолибералы осуществляют «шоковое ограбление» – Кляйн подробно рассказывает, как эффективно грабят страны и народы.
Особенно тяжело читать главы про разграбление России: «На смену коммунистическому государству пришло государство корпоративизма: этот бум обогатил лишь узкий круг россиян, многие из которых до того работали в аппарате Коммунистической партии, и некоторых западных менеджеров инвестиционных фондов, которые получили неслыханную прибыль от своих инвестиций в спешно приватизированные российские компании. Клика новых миллиардеров, многие из которых потом стали так называемыми олигархами, прозванными так за имперский уровень богатства и власти, вместе с «чикагскими мальчиками» Ельцина грабили страну, забирая всё, что представляло хоть какую-то ценность, и отправляли свои неслыханные доходы за границу по два миллиарда долларов в месяц».
Даже западный автор указывает на то, что Россию нагло и подло разграбили. И возникает вопрос: почему же никто не наказан за этот грабёж?!
Одна из последних глав книги названа «Апартеид катастроф: мир «зелёных зон» и «красных зон». Термин «зелёная зона» родился в Ираке в 2003 году, он означал город-государство внутри Багдада, где разместились управляемое США временное переходное правительство, иностранные дипломаты и представители фирм, занятых восстановлением разрушенного после войны. «Красная зона» – там, где жили все остальные.
«Зелёная зона» потом возникла и в США – в затопленном после урагана Новом Орлеане. Если прежде беды сглаживали социальное неравенство и общие несчастья переживали вместе, тут катастрофа отразилась на богатых и всех остальных резко различно. Первые уехали из города, жили в отелях и звонили в страховые компании. А десятки тысяч из вторых рассчитывали на помощь государства, но оно не было готово её оказать эффективно.
А после всего конгрессмен Бейкер заявил: «Наконец-то нам удалось очистить районы муниципального жилья в Новом Орлеане. Мы не могли этого сделать, но это совершил Бог». И политиков штата начали одолевать лоббисты, предлагая снизить налоги, ослабить законодательные ограничения, использовать дешёвую рабочую силу, – и всё для того, чтобы убедить отказаться от возведения муниципального жилья ради выгод корпораций, строящих частные квартиры.
Для одних страшная беда, для других – новые возможности обогащения. И даже есть подозрения, что могли быть и сознательные действия с целью усиления катастрофичности последствий урагана. Чтобы «помочь» Богу.
Среди богатых всегда было много агрессивных, жадных, жестоких людей, и они всегда были готовы творить несправедливость. Но, похоже, теперь они ещё и свято верят в правоту своей идеологии социального апартеида – строгого разделения людей на тех, кто «право имеет», и «тварей дрожащих». Другие здесь слабо принимаются в расчёт.
Глядя на то, как США подло разжигают гражданскую войну на Украине, начинаешь думать, что, весьма вероятно, они и тут стремятся к той же цели, что в Ираке, – государство разрушить до основания, чтобы потом на его территорию пришли американские корпорации. Тут важно вступить в сговор с элитой государства, для которого планируется «шоковая терапия». В случае с Украиной похоже на то, что могут быть такие договорённости.
Владимир ПОЛЯКОВ
Теги: Наоми Кляйн , Доктрина шока
«Кто виноват, что вы переродитесь в чёрта»
Мнение о сериале "Бесы" известного достоевиста
В романе «Бесы» Достоевский так определяет один из признаков всякого «переходного времени»: «А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до того так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать, а иные так позорнейшим образом подхихикивать».
Принято считать, что в этом романе предсказаны произошедшие в России в начале ХХ века революционные потрясения. Но и здесь главное вот что: случившиеся в городе N. события начались с осквернения чудотворного образа Богородицы - похищение и, как явствовало из показаний похитителя, сожжение чудотворной Казанской иконы Божьей Матери произошло в 1904 году, за несколько месяцев до первой русской революции.
«Бесы» – роман-предупреждение для России на все времена . И потому очень бы не хотелось, чтобы новая экранизация рассматривалась только как аргумент в текущей политической борьбе. Достоевский вообще не призывал ни с кем бороться (за исключением явных насильников), кроме грехов и зла в собственной душе. «Пожар в умах, а не на крышах домов!» – в этом крике губернатора Лембке, слишком долго увлекавшегося склеиванием бумажных макетов церквей и городских зданий, тоже одно из главных прозрений романа. И не надо думать, что пожар в умах только у наших оппонентов.
Я был одним из немногих среди коллег-достоевистов, кому в целом понравился биографический фильм В. Хотиненко о Достоевском. Свободная интерпретация реальных фактов не смущала – сцена несостоявшегося расстрела на Семёновском плацу до сих пор стоит перед глазами, броситься однажды с ножом на Аполлинарию Суслову (или по крайней мере иметь такое желание) Фёдор Михайлович вполне мог (перечитайте хотя бы начало «Игрока»), и князя Валковского он, конечно, наблюдал не со стороны. Поэтому новый экранный диалог В. Хотиненко с Достоевским начинал смотреть без предубеждения.
Скажу сразу: фильм не разочаровал. Бесспорный плюс его – образ Петруши Верховенского во вдохновенном исполнении А. Шагина. Главного беса не могу представить себе иначе: тонкая, ироничная и даже вроде бы снисходящая к людской слабости и «неразвитости» улыбка, неутолимая жажда разрушения и власти над всем, над всеми – и в то же время какая-то инфернальная пустота, небытие. Что же до отца Петруши, Степана Трофимовича (И. Костолевский), то у Достоевского он лишь в последнюю очередь инфантильный приживальщик, как показано здесь. Это, с одной стороны, прекраснодушный либерал 1840-х годов, чья пропаганда усвоенных с Запада «прогрессивных» идей и утверждение, что «Россия есть великое недоразумение», породили ядовитую поросль в лице Ставрогина, Петруши и прочих бесов. С другой – это единственный из персонажей романа, обретающий перед смертью в результате очистительного духовного кризиса преображение, изрекающий пророчество о грядущей победе России над всеми бесами и тот, по чьей воле читаются строки из Евангелия от Луки о бесах, по повелению Христа вселившихся в свиней и утонувших в море. Именно эта сцена в придорожном Устьеве обеспечивает здесь оптимистический финал (который есть в каждом из великих романов Достоевского, кроме романа о «князе-Христе» – «Идиоте»). В фильме же Степан Трофимович просто уходит «в никуда», и евангельская тема хотя и явлена в сценах с Петрушей и Ставрогиным в свином загоне, но как бы «вполовину», без финала.
Лицо, ведущее повествование в романе, Хроникера, здесь заменяет прибывший из столицы уже после всего следователь Горемыкин (С. Маковецкий). Небесспорное решение, но важное в общей концепции фильма: одни борются с государством и хотят построить что-то иное, другие борются с ними и хотят защитить государство, но о том, на чём только может стоять прочно государство Российское, – о православии – не помнят ни те (что закономерно), ни эти (что губительно). И грозное предупреждение книгоноши (в ответ на её предложение Горемыкину «приобрести Евангелие», получившей ответ: «как-нибудь потом»): «Потом поздно будет» – относится ведь не только к тем, кто не смог тогда разглядеть грядущих адских всполохов.
Отсутствующий в романе мотив Ставрогина-энтомолога, ловца и коллекционера бабочек, взят, по утверждению создателей фильма, из подготовительных материалов, где Ставрогин говорит Шатову о людях так: «Мы, очевидно, существа переходные и существование наше на земле есть, очевидно, беспрерывное существование куколки, переходящей в бабочку. Вспомните выражение: «Ангел никогда не падает, бес до того упал, что всегда лежит, человек падает и восстаёт». Я думаю, люди становятся бесами или ангелами <[?]> Земная жизнь есть процесс перерождения. Кто виноват, что вы переродитесь в чёрта». Но так акцентирован этот мотив, полагаю, в связи с ещё одной «достоевской» темой: о красоте. Возникает она ещё в «Идиоте», где Мышкин вроде бы говорит «Мир спасёт красота», но не отвечает на вопрос: какая красота? Человеку в «состоянии переходном» никак нельзя забывать, что внешний блеск и красота часто есть «дар» сатаны для привлечения слабых душ (очень хороши здесь начальные кадры – завораживающий подъём из водных глубин адски красивой бабочки). Ставрогин – красавец – оказывается страшной «чёрной дырой», инфицирующей всех вокруг: внушает языческие идеи Шатову, человекобожеские – Кириллову, кровавые – Петруше. Но Шатов и Кириллов в фильме удивительным образом способствуют возникновению некоей светлой ноты – самый их внутренний облик, явленный вовне (Е. Ткачук и А. Кирсанов), побеждает их идеи, сохраняя надежду (несмотря на смерть обоих). Ставрогин в трактовке М. Матвеева оставляет двойственное впечатление. Удаются сцены, где окружающие ждут от него любви или хотя бы понимания, а он способен лишь сделать соответствующее выражение лица. Но его неспособность любить превалирует в фильме над другим важнейшим для Достоевского мотивом: когда духовная аристократия нации перестаёт быть солнцем, гаснет, становится «чёрной дырой», в неё и через неё начинают проникать бесы. А Ставрогина в фильме часто становится просто жалко. Лишь введение в фильм главы «У Тихона», исключённой в своё время из журнальной публикации по требованиям цензуры, проясняет истину: на великий подвиг борьбы со злом этот князь оказался неспособен. Тогда и вспоминается анафема самозванцу, прозвучавшая из уст Хромоножки (образ этот вышел у М. Шалаевой весьма выразительным, смущает только, что облик Марьи Тимофеевны в романе был несколько иным: «тихие, ласковые, серые глаза её были и теперь ещё замечательны»…). Пожалуй, каким-то образом вывести эту анафему в финал фильма было бы лучше добавленной в роман швейцарской концовки (хотя тут вспомнилось, что вскоре после рождения Ленина – а прибыл он в Россию в апреле 1917-го из Швейцарии , – Достоевский предупреждал в «Дневнике писателя»: «Кто-то стучится, кто-то, новый человек, с новым словом – хочет отворить дверь и войти....»)
