Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6349 ( № 48 2011)
Как же произошло, что кино, всегда пробуждавшее веру в человека и создавшее столько шедевров, стало множить "клипков"? Что и когда в нём проснулось? И куда оно поволокло человечество?
Укрощение
Кино - величайшее из искусств. Но что его таким сделало? Его сделал таким восходящий поток истории. Его вознесла культура, её огромные достижения. Кинематограф развивали все виды искусств. Но более других его развивала литература. Книга вырывала кино из пошлости. Она его окрыляла и убеждала набирать высоту. Она побуждала к мысли, глубине и серьёзности. Она научила кино говорить. Она соединила его с философией. Это было великое наставничество.
Кино стало любимым дитя культуры, буквально стоящим на плечах гигантов. Без этих гигантов, без высокой ностальгии оно стоит немногого. Чем кино было вначале? Чем оно родилось? Зверьком оно родилось.
Дикость свою кино обнаружило сразу. Сначала на экране приехал поезд, а потом разделись аппетитные барышни и начался восхитительный мордобой. Кино привлекало зрителя не просто живыми картинками. Там были картинки вполне экстремальные. Публика, погружённая в декаданс, жаждала запретных плодов, тупой развлекухи, и кино показало всё.
В Штатах власть и элита надели на зверя стальной ошейник и посадили его на цепь. Там на нового врага общества сразу двинулись "легионы благопристойности". Они в считаные годы превратили тигрёнка в киску.
В Европе столь жёстких рамок для кино создано не было. Там регулятором выступила культура. Закон запрещал порнографию, пропаганду насилия, но не мешал творческим изыскам. Кино, развивавшегося в рамках культуры, никто не боялся. Там полагали, что культура неизбежно введёт его в берега. В Америке невозможно было снять "Андалузского пса". Общественный комитет цензуры даже не стал бы править фильм с помощью ножниц. Он бы просто постановил сжечь негатив, а потом линчевал автора. Бунюэля бы не повесили. Его бы спокойно, как бешеную собаку, пристрелил нанятый киллер.
В США культура регулятором быть не могла. Америка была пристанищем нищего иммигранта, который не очень хорошо понимал, что такое мораль, но осознавал, что такое дубина. Здесь регулятором мог быть только закон. Или суд джентльменов.
Американское кино было загнано в клетку не сразу. Какое-то время ему удалось погулять. Бизнес-элиту составляли в основном англосаксы, которые презирали кино как развлечение для плебеев и не желали с ним связываться. И в этом была некая странность. Англосаксонский технический гений создал кинетоскоп и кинетофон, а кино счёл пошлостью. Элита поздно осознала его как вид искусства и политический инструмент. Кино остро заинтересовало еврейских лавочников, которые его и продвинули, поначалу не особо считаясь с моральными нормами. Но когда посыпались протесты общественности, евреи своими руками бросились усмирять дикаря. Они сами призвали цензоров, заявив: "Ребята, приходите и говорите, что здесь не так. Мы не только не против, мы всю эту работу готовы оплачивать!"
Еврейское сознание влюблено в иерархию. Ему нужен папа, с которым ты будешь вести диалог. Может, даже за спиной показывать рожки. Но при этом всегда знать, что папа есть папа. Он наделён правом карать, потому что он этот мир создал. А США создала англосаксонская элита. Кроваво, беспощадно, с метафизической убеждённостью в своей правоте. Есть удивительный фильм, указывающий на эту элитную черту - осознание государства высшей ценностью и служение ему, воспринимаемое как великое дело. Это картина Роберта Де Ниро "Ложное искушение". "У итальянцев есть большие семьи и наша церковь, - говорит бандит высокопоставленному разведчику. - У ирландцев - их родина. У евреев - их традиции[?] А что есть у вас?" Ответ звучит, словно выстрел: "У нас есть Соединённые Штаты. И вы здесь проездом".
С 20-х годов цензоры сидят в Голливуде на должностях. Американское кино аккордно оплачивает их праведный труд. С цензорами не спорят. В редчайших случаях за разрешением конфликтной ситуации главы кинокомпаний обращаются в "ЦК" - на Уолл-стрит. Сверху спускается решение, и вопрос закрывается.
Кино выполняет все указания власти. Оно полностью встраивается в американскую жизнь: разгоняет депрессию, развлекает, вселяет надежду, предлагает образец гражданского поведения. Никакие фривольности не возможны. Цензоры решают, сколько пуговиц может быть расстёгнуто на платье Скарлетт О"Хара. Окрылённый режиссёр хотел бы расстегнуть пять, а ему говорят, что и трёх многовато.
Ровно то же происходит во вражеском стане - кинематографе СССР.
Здесь революционный закон сразу и всецело берёт на себя функции регулятора. Культура им быть не может. Старая культурная традиция - под большим подозрением и проходит тест на благонадёжность. Новой, советской культуры ещё просто не существует. Её предстоит создавать, и кинематографу здесь отводится решающее значение. Ленин бросает фразу: "Пока народ безграмотен, для нас важнейшим из искусств является кино". Советское кино создаётся как факел просвещения и воспитания нового человека. Оно не просто подцензурно. Оно подчас бежит впереди паровоза: энтузиазм людей искусства чрезвычайно велик. Они - коммунисты, они верят в прекрасное будущее и его приближают. Советское кино обличает всё чуждое, показывает пример, развлекает, проповедует и распахивает горизонты. Оно излучает святость.
Сходство кино США и СССР подчас поражает исследователя. Там всюду аналоги: похожие лица, характеры, назидательность, стиль. Это кино, которому веришь, которому хочется верить, потому что в нём есть энергия, свет и торжество справедливости. Оптимизм даже не выглядит притянутым за уши. Это идёт от сердца, от переизбытка веры и чувств.
Оба кинематографа развиваются в жёстких моральных рамках. Они ревностно служат государству. Когда начинается война, они геройски сражаются за американскую и советскую родину. При этом государство ни на мгновение не ослабляет контроля. Что такое 1947 год, когда из Голливуда вышвырнули тысячи человек? Это масштабное репрессивное действие по очищению кино от "чуждого элемента" - коммунистов и им сочувствующих. Про советское кино и говорить нечего. Там "чуждому элементу" просто не давали житья. К цензуре прибавлялись партийные ячейки, которые боролись с "буржуазным влиянием", понимая под ним даже апатию и аморалку.
И американское, и советское кино до краёв наполнено хилиазмом. На экране идёт борьба за земной рай. Там изобличают подлецов и вредителей. Почти каждый фильм завершается мощным аккордом, возвещающим о том, что счастье уже совсем близко.
И американское кино, и советское выводят на экран идеального гражданина. Они создают образ, который входит в сознание и остаётся в нём как великий пример. Таков "Шейн", таков "Коммунист". Это потрясающе похожие фильмы. Они убеждают: если есть такие, как Шейн, как "товарищ Василий", страна дотянется до самых высоких звёзд. И это фильмы конца великой эпохи праведного кино. Они её закрывают.
Освобождение
Ослабление цензуры в американском и советском кинематографе происходит синхронно - в середине 50-х годов. А оформляется эта "оттепель" просто пугающе одновременно, словно в результате секретного договора. В 1956 году утрачивает силу закона "Кодекс Хейса", стерегущий мораль, а КПСС развенчивает "культ личности", осуждая "идеологический догматизм и начётничество".
Кино сверхдержав впервые выходит за рамки. Оно ведёт себя очень робко, с оглядкой на дубину, которая лежит в стороне. Кино начинает вглядываться в человека, в его частную жизнь. Этот взгляд исполнен симпатии, сострадания и надежды. И американское, и советское кино воодушевляются примером Европы, её "неореализмом", её великими драмами маленьких людей.
Кино пока ничего революционного или крамольного не утверждает. Оно просто показывает: человек интересен, даже если он не герой и у него нет великого дела жизни. На эти свежие веяния общество реагирует очень живо. "Марти", фильм о простом бакалейщике, который хочет жениться, бьёт кассовые рекорды в Америке. "Живёт такой парень", фильм о простом шофёре, который хочет жениться, покоряет Советский Союз.
Кино смелеет. Ему уже мало рассказывать о простом человеке, демонстрируя его понятность и чистоту. Оно идёт дальше - вглядывается глубже, пристрастнее. И вдруг с экрана начинает веять устрашающей безысходностью. "Последний киносеанс" смело обнажает не только прелести Сибилл Шепард. Он так же смело обнажает пустоту жизни маленьких и хороших людей. "Долгая счастливая жизнь" показывает маленького и хорошего советского человека, позорно бегущего от любви и просто не способного к счастью. Тоска и одиночество - вот удел человеческий, кричат эти фильмы.
