Журнал Русская жизнь - Москва (сентябрь 2008)
Такое у нас предложение. Надо сделать размещалово, по статусной прессе, десять-двенадцать публикаций за месяц. У вас же есть связи там всякие. Вы чем вообще-то занимаетесь? А, значит, культурка. Ну так это сейчас не катит, небось? А наши колготочки - они вечные.
Ты откуда приехал такой умный, а? Да я такого города не знаю. Дать тебе сто рублей на такси до вокзала или сам доползешь?
Девушка- девушка, а это ваш джипик там припаркован? А вы солидная девушка, я так понял, да? Как вас зовут?
Я тебя никогда не любила. Забудь мой телефон. А смски твои дурацкие я давно стерла.
Мы поехали ужинать в «Марио», и как раз тем вечером я поняла, что мы с ним совсем разные люди.
Хорошо, когда мужчина умный, но в меру.
Вас привлекут инвестиции.
А мне на фэйс-контроле говорят - нет, девушка, вы нашему клубу не подходите. А я им говорю - да мне даром ваша помойка не нужна! Что я здесь, богатого какого-то ловлю, что ли. Я просто танцевать люблю.
Главное - построить развязку.
Открой у нас кредитную карту «Везунчик»! Прилетел, снял с карточки налик и улетел!
Ну почему я Москвы не знаю? Третьяковский проезд знаю, Тверская, Манежка. Поклонка, опять же.
Я что, дура, что ли, к нему возвращаться? Он мне цветка нормального в жизни не подарил.
Люди, умеющие зарабатывать деньги, люди, умеющие принимать решения, люди, умеющие отвечать за свои слова.
За Сулеймана ответишь, падаль.
Да пошел ты со своей любовью! Что ты там можешь про меня помнить! Я тебя не знаю, понял? Я, может быть, вообще никого не люблю. Все, пока.
Город должен развиваться.
Ох, как же здесь жарко.
Как же здесь хорошо.
Город-сад
Валенки. Галоши. Сапоги. Валенки.
По- моему, ваш дворник на вас доносит.
Петр Евгеньевич, милый, отчего же вы у нас не бываете? Приходите к нам в пятницу. Мы собираемся у меня в Большом Власьевском. И, если что - у нас нет никаких разговоров о политике, только изящная словесность, обмен мнениями невинный, самый невинный. До встречи, мой милый.
Скажите мне, пожалуйста, драгоценная Анна Ивановна, только скажите, не думая о возможной обиде с моей стороны, скажите так, как чувствуете, как если бы меня здесь не было и вас расспрашивал бы какой-нибудь другой человек, скажите же мне, наконец - вы меня любите?
Дрова закончились. А выходить из дому - страшно.
Разрешение я вам, так уж и быть, оформлю. Документы получите у секретаря внизу, но ни о чем его не спрашивайте, только сообщите, что я вас прислал. Поезд, который вам нужен, отходит с Брестского вокзала. Но имейте в виду: если вы задержитесь в Москве, пеняйте на себя. Я ничем не смогу вам помочь.
Вымерший город совершенно заледенел и даже труп лошади, лежавший на Мясницкой улице, долгое время не разлагался.
В аптеку? Тогда вам нужно на Страстную площадь, до угла с Тверским бульваром. Где находится Тверской бульвар? Гм. Как увидите колокольню, так он вскоре и покажется с правой стороны.
Да! И пусть меня арестуют! Позвольте мне делать то, что я считаю единственно верным в этот трагический момент русской истории!
Позвольте вам этого не позволить!
Нет уж, это вы позвольте мне вам не позволить мне этого не позволять!
Холодно- то как, родной мой. Я так замерзла.
Простите меня, тысячу раз простите, но на том углу стреляли, и я не мог допустить, чтобы вы остались здесь в одиночестве. Как вас зовут?
Господи, Анечка, там трупы на лестнице. Кажется, мужчина и женщина. Впрочем, толком не разобрать.
Уезжайте немедленно.
Надзиратель, пробормотав нечто угрожающее, покинул нас, и в камере установилась относительная тишина. Кое-как защитившись от пронзительного ветра всем имевшимся у нас тряпьем, но все равно замерзая, мы, не имея иной возможности согреться и заснуть, завели отвлеченный разговор будто бы старых знакомых.
А знаете, Василий Карлович, мы напрасно полагаем, что в раю царит идеальная прохлада. Что до меня, то я убежден, что в раю очень холодно. Да-да, еще как холодно, и этот секрет я открываю вам вовсе не для того, чтоб вас утешить. Но не мы одни мерзнем. Даже ангелы, порхающие в тамошних кущах, зябнут и, укутываясь собственными крылами, украдкой, с едва заметной завистью посматривают вниз, на жарящихся грешников.
Что же, Федор Игнатьевич, значит, если завтра они нас все-таки расстреляют, мы с вами как следует отогреемся!
А может, напротив, убедимся в том, что этот холод - далеко не самый тяжелый?
Мы вчера рубили на дрова дверь, а сегодня будем пилить шкаф.
Я, конечно, понял, что это он украл у меня часы, но не подал виду. Ему сейчас нужнее. Продаст их на Сухаревке или на Смоленке, продержится еще некоторое время. А там, глядишь, и власть переменится.
С Арбата вам нужно будет свернуть на Молчановку, там пройдете еще три дома, а дальше увидите обширное владение, заросшее нетронутым садом. Погуляйте минут десять около забора, а затем подходите к калитке. Я буду ожидать вас. Только не приведите хвостов!
Чай у нас хоть и морковный, но очень вкусный. А еще у нас есть селедка! Пойдемте-пойдемте, не стесняйтесь, я же вижу, какой у вас голодный вид.
Уезжайте немедленно.
Послушайте, отчего он на меня так смотрит? Вы в нем уверены?
Магазин больше уже не откроется.
Я тогда еще жил в Орловской губернии. Неважно, где именно. Пытался учительствовать. Переехал в Москву, я тогда смертельно влюбился. Бросил, слава Богу, народное образование. Все вообще бросил. А потом она объявила мне, что оставляет меня. Неожиданно, но она все делала неожиданно. Я хотел застрелиться. И вот теперь сами видите, в каком я положении.
Валенки. Сапоги. Валенки.
Господи, только бы сделалось чуть потеплее.
Вы уж меня извините, но это очень скверные стихи. Я не знаю, кто их сочинил, но этому автору лучше бы найти себе иное поприще.
Здравствуйте-здравствуйте. А я о вас наслышан, представьте себе! Да, знаю, знаю, вы упорно не хотите сотрудничать с новой властью, не любите нас, не признаете. Но мы вас заставим, бунтовщик вы этакий, с нами считаться. Шучу-шучу. Перехожу к делу. У нас имеется распоряжение организовать в трудовых школах Хамовнического района кружки, посвященные отжившей классической культуре. И мы решили, что вы нам понадобитесь. Так что не упрямьтесь уж, господин контрреволюционер. Да, и вот еще что - паек гарантируем.
И керосин, и дрова, и горячая вода, и даже конфеты, вы представляете? Ну наверняка агент.
Побойтесь Бога, хоть это сейчас и не принято.
А мы жили на Кудринской, в высотном доме. Том самом, который объезжали трамваи по пути на Новинский бульвар.
Вы вообще понимаете, что вы говорите? Вас ведь заберут за такое, и ни одна живая душа вас больше не увидит.
Рябцев - это офицер, а Руднев - это Городская Дума. В любом случае, они уже сдались.
Пойдемте отсюда куда-нибудь, а то очень уж холодно. Вы мне потом расскажете, как вы меня любите.
Представляете, нашу газету тоже закрыли. Мы, оказывается, враги народа, и на первый раз врагов пощадили. Но мы ее снова открыли. Даже не знаю, сколько на сей раз просуществуем.
Прежней Москвы уже нет. Это что, по-вашему, тоже Москва? Что вы, она не воскреснет.
Уезжайте немедленно.
Я не умею ничего другого, кроме как любить тебя.
Вокруг нашего Чрезвычайного Съезда должны объединиться все московские жители, недовольные безнаказанным произволом наших диктаторов, все те, кто желал бы вернуть общественное согласие, благополучие и порядок в дома и на улицы. Не признавайте их декретов! Демократия и свобода в опасности!
А ты выгляни в окно. Там столько снега, что если бы мы его ели, мы бы никогда не проголодались.
Как же мне плохо, Нюшенька. Нет, дело совсем не в том, о чем ты сейчас подумала, - хотя и это, конечно, печально. Но мы как-нибудь выживем, проживем. Просто, знаешь, я поймал себя на мысли, что хотел бы родиться на свет где-нибудь не здесь, не в России, и тем более не в Москве. Желательно вообще не на Земле. Где-нибудь на Луне, если угодно. Может быть, там, среди лунных жителей, я не чувствовал бы себя таким ничтожным, таким потерянным, разве что там я мог бы повлиять на что-то, остановить безумие, предотвратить кошмар. А здесь я вечно чем-то не тем занимался, а теперь и подавно. Правда, как бы я встретил тебя на Луне?
Трамваи пока что ходят.
Куда прешь, буржуазка!
С раннего утра отстоял три хвоста и - все равно пришел почти с пустыми руками.
Я так и буду сидеть и любить тебя.
Ты еще помнишь, как у нас все-все было? Заходишь в лавку - а там! Что захочешь, то и подадут тебе. Елисеев, и дальше Филиппов - с Кофе-бином в первом этаже, я тебя еще туда среди лета приводил горячий глинтвейн пить. А бутики трехэтажные! Ведь не все они были такие дорогие, как мы тогда жаловались. Ты мне пиджак подарила, я его носить не хотел. А как нам казалось, что все вокруг мерзкое-премерзкое, и в то же время вечное… А его - раз! - и как кошка язычком слизнула. Ничего не осталось.
