Журнал Русская жизнь - Россия - Европа (март 2008)
И посмотреть фарфоровыми голубыми глазами. Николай I это умел.
Вот что он должен был ему сказать, тыкая философу, в своей манере, как тыкал он всем, от Господа Бога до последнего мужика: «Смотри, Чаадаев, что у тебя написано. У тебя написано, что христианство апокалиптично. Смотри письмо восьмое. Ты понял, Чаадаев? С христианством в мир пришла эсхатология. Неужели ты хочешь, чтобы мы, по выражению Александра Дюма, „вступили на путь европейского прогресса - путь, ведущий ко всем чертям“?»
Дюма, правда, тогда еще этого не сказал, но, вероятно, уже догадывался.
- Чаадаев, - сказал бы я далее, будь я Николай I. - Ты полно и точно описал Россию не как часть христианского мира, а как альтернативу ему. Это у тебя, по сути, сказано прямым текстом. И ты сетуешь на такое положение вещей, хотя прекрасно видишь, куда движется Европа! (А в XX веке, заметим, такое ли еще в ней сделается…). Ты говоришь, что только христианство приносит стране процветание, - но посмотри, каким рискам подвергаются процветающие страны, и какой ерундой одержимо их население. Тебе кажется, что своими бесконечными выборами, голосованиями, революциями и скандалами они творят историю? А я скажу тебе, Чаадаев, что все это чепуха чепух и всяческая чепуха, надо о душе думать и писать философические письма. И что ты мне ответишь, если я предположу, что все эти европейцы, столь любимые тобою, восприняли лишь внешнюю часть христианства и не проникли в его сущность? Если вся европейская секулярная культура и слишком светская церковь увлекли человека по ложному пути, а тайную сущность Христа понимает наш человек, с его сентиментальной меланхолией и кротким недеянием, являющий собою высокий пример свободы духа при почти полном отсутствии внешних свобод? Хорошо ли ты понял меня, Чаадаев? Видишь ли ты, как лично я и вкупе со мною все государоство российское растит из русского человека именно такой высокий образец, в Европе неведомый?
И он бы, конечно, кивнул, потому что боялся любого начальства, даже когда оно говорило с ним по-человечески. И задал бы мне, вероятно, один-единственный вопрос: «Хорошо, но тогда для чего же здесь я и такие, как я?»
- Очень просто, Чаадаев, - ответил бы я ему. - Ты и такие, как ты, здесь для того, чтобы тончайшим и пугливым своим умом проницать особенности русского развития. А потом специально обученные люди будут брать твои открытия на вооружение и из национальной драмы переименовывать в национальную матрицу. Для тебя такая жизнь - пытка, а для россиян - Родина. Ты хорошо описал нам ее системные признаки, спасибо, теперь мы поднимем их на знамя и будем дружно гордиться тем, чего стыдился и ужасался ты. Согласись, что жить вне истории ничем не хуже, чем постоянно ждать ее конца и видеть, как все к нему стремится.
И он отправился бы к себе на Басманную, где его никто бы не тронул. Ясно ведь, что тонкие люди ни для кого не опасны.
Мариэтта Чудакова
Русским языком вам говорят!
Часть третья
…Первый раз попала я в Горный Алтай весной 1996 года. Правда, тогда приземлилась не в Барнауле, а в Новосибирске - летела военным бортом из Тюмени, а на борту был груз - 300 кг (так что никакой самолет, кроме военного, его бы не взял) книг для сельских школьных библиотек (столько же было роздано в Тюменской области). И всю ночь - 9 часов - везли меня на машине в неведомую мне доселе Республику Алтай.
С тех пор прилетала и приезжала туда без счета - раз 25, не меньше: говорят старожилы, что на Алтае «тяжелая земля» - притягивает к себе. И всякий раз узнавала, что еще один или двое из ветеранов афганской войны (главные мои сотоварищи с первого же приезда, когда мы объехали с ними одиннадцать районов из двенадцати) покончили счеты с жизнью. И одновременно (это была вторая половина 90-х) узнавала, что местная власть закрыла одно, а затем и другое отделения детского туберкулезного санатория в поселке Эликмонар Чемальского района; денег у власти хватало только на себя.
А Чемал - вот что заставило меня действовать, потому что насколько я люблю абсурд в литературе, настолько же не люблю в жизни, - это у нас в России, после того как Ялта и курорт Боровое оказались в других странах, - единственное на всю страну место, где от туберкулеза лечит воздух! Такой микроклимат. Сомневалась - не легенда ли. И специально поехала выяснять вопрос к главному врачу взрослого санатория, фтизиатру с большим стажем.
- Иван Григорьевич, так правда это - про воздух?
Махнул рукой - с некоторой неадекватной безнадежностью.
- Господи! Приезжает алкаш, каждый день валяется под скамейкой рядом с пустой бутылкой. Где достает ее, окаянную, не знаю; пить ему совсем нельзя. Через две недели здоров, мерзавец!
Так что лишать детей лечения в таком климате было не только абсурдно, но и преступно.
Мы с «афганцами» открыли (как сопротивлялась местная власть, включая министра здравоохранения!… Не могла понять - почему, пока умные люди не объяснили) сначала закрытое отделение для детей от 3 до 7, а потом и от года до трех - уже на «американском», как я старалась, уровне. Для того чтобы выдержать задуманный уровень (его там никто себе не представлял: «Купим 70 см вот этого коврика - ноги вытирать. - Да что вы, М. О., - тряпку у двери бросим!»), пришлось в тот год приезжать туда - на самолете и на машине - шесть раз. И когда явилась смотреть новооткрытую хатку (стены-то - бревна такие, что не обхватишь, - мы оставили старые) комиссия из новосибирского Института туберкулеза, то сказали врачам:
- У нас к вам замечаний нет: ваше отделение - лучшее в Сибирском округе.
Не скрою, что долгое время ужасно гордилась. Сейчас мы с «афганцами» начинаем строительство двух новых одноэтажных (боятся землетрясения) корпусов для самых маленьких.
I.
Так вот в этом самом Чемале нашлись в 5«А» девицы - Дарья Гордеева и Ирина Буркало, - смело вступившие в состязание со старшеклассниками. Поправили, как и барнаульская их ровесница, депутатский язык; просклоняли Бальзака, Пастернака и Булата Окуджаву (правда, и город Сочи тоже). И Дарья засвидетельствовала знание того, что в слове «крестный» произносится «е», а «С нами крестная сила» и «крестный ход» - «е».
Ыырысту Боронкин из 8-го класса получил у нас вторую премию. Юный алтаец не только вполне точно понимал значение слов «риэлтор» и «инаугурация», безошибочно называл туфлю - туфлей и просклонял и в единственном, и во множественном числе; не сбился, склоняя «города Сочи», «городу Сочи». Мальчик из алтайского села чутко улавливал оттенки русской речи, неразличимые для многих русских горожан. Чуял, например, что про себя не стоит говорить «я кушаю»; что неудачна и высокопарная фраза (ею еще недавно любили щегольнуть на зачете по истории литературы минувшего века мои не прочитавшие Мандельштама студенты Литературного института; последние годы трошки охолонули) «Я не приемлю этого поэта» - и нашел для обоих глаголов уместные эквиваленты. А более всего пленил Ыырысту лаконичностью дефиниций, особенно к слову амуниция (я предлагала для пояснения значений такие пары сходно звучащих слов - амбиция и амуниция, аллюзии и иллюзии, и т. п.), - «все, кроме оружия, у солдата».
Размышление над языком - вот то драгоценное, что отпечаталось в ответах тех, кто корпел час с небольшим над листами с вопросами. Суицид - «мысль о попытке покончить жизнь самоубийством». Ни у кого больше, кроме одной чемальской восьмиклассницы, не встретила я этого тонкого оттенка, который, как стало ясно именно после ее дефиниции, действительно связан в сегодняшней разговорной речи со словом «суицид» - и отличает его, пожалуй, от слова «самоубийство», где речь - об уже состоявшейся и трагически удавшейся попытке. Мы слышим - «Там вообще-то суицидом пахнет» - и понимаем, что человек подумывает о самоубийстве. Контур слегка сдвинут, значения не совпадают полностью, хотя словарная дефиниция этого не отражает (например, в двух самых авторитетных сегодня словарях иностранных слов) и, наверно, не должна отражать.
24- й раздел моего вопросника был такой: «Встречали ли вы эти слова, активно употреблявшиеся в советском прошлом? Могли бы кратко пояснить их значение? Если не можете -не бойтесь так и написать: это не будет считаться ошибкой, вы имеете право этого не знать».
И когда десятилетние барышни из Чемала про весь список советизмов сказать почти ничего не могли, меня это только порадовало: «антисоветская агитация» - «не знаю», а «спекулянт» - «не помню». Хотелось бы, чтоб им и не напомнили. Про «красный уголок» - «там, где стоят иконы»: советское идеально ушло под досоветский (и, кажется, уже и послесоветский) красный угол (из которого в свое время и было выведено). Тут вообще есть над чем подумать - уже взрослым историко-филологам, тем более что, как видно из дальнейших примеров, процесс еще не закончен.
