Делия Гусман - Тайнопись искусства (Сборник статей)
Закончив роспись купола, художники сразу же принялись за убранство стен. Шел 1729 год, самый счастливый в жизни Андрея Матвеева. Работа, которой он отдавался со всем своим пылом, друзья, ученики. А еще в этом году он женился. Женился, встретив свою любовь, семнадцатилетнюю дочь кузнечного мастера Ирину Степановну Антропову. Вскоре после свадьбы и написал Андрей «Автопортрет с женой». Жили Матвеевы небогато, в небольшом доме «о трех деревянных покоях на санкт-петербургском острову». С ними два ученика Андрея, они поселились у него с первых месяцев после его возвращения на родину. В этом году к Матвееву на обучение поступают еще шестеро детей мастеровых из Петергофа и Стрельны, а также сын кирпичника.
У живописцев Андрея Матвеева, как всегда, дел невпроворот. С каждым годом команда крепнет, растет число учеников. Главной школой для них становится совместная работа с учителем. Вместе с мастером они переходят из Петропавловской церкви в Летний и Зимний дворец, на роспись трех Триумфальных ворот, воздвигнутых в честь торжественного въезда императрицы Анны Иоанновны в Санкт-Петербург. Вместе с Матвеевым и его живописцами работают ученики в Петергофе и Царском Селе, помогают расписывать Сенатский зал в здании Двенадцати коллегий, занимаются бесконечной реставрацией ветшающей монументальной живописи.
Живописная команда уже не та, что была раньше. Она превратилась в содружество творческих личностей, способных исполнить любые работы: от икон, портретов до огромных плафонов и панно, садовые украшения, театральные декорации и костюмы, миниатюры из финифти. Это уже настоящий художественный центр со своей сформировавшейся системой обучения. Пройдут годы. В Санкт-Петербурге откроется Академия художеств. Именно система обучения, заложенная в Канцелярии от строений во времена Матвеева и продолженная потом его учениками, ляжет в основу преподавания в академии.
За все нужно платить. Спрос на живописцев Андрея Матвеева очень велик, их постоянно перебрасывают с одного места на другое, ничего не дают довести до конца. Раз уж они снискали себе славу самых умелых и надежных мастеров, универсалов, то им и стали поручать любую работу без разбора. Так, Матвееву, выполняя высочайшие капризы, пришлось раскрашивать царскую голубятню и экипажи царской конюшни, украшать императорскую галеру, выполнять сотни других бестолковых поручений. Художник на государственной службе — лицо подневольное. Тем более тогда, в жестокие годы правления Анны Иоанновны. В России — засилье иностранцев-временщиков, которых мало что заботит, кроме собственного обогащения. Завоевания Петра I безжалостно уничтожаются. Многих его сподвижников, тех, кому небезразлична судьба России, ждут казни, ссылки, плети. Пять лет провел в казематах Петропавловской крепости и затем был сослан в Сибирь, где вскоре умер, любимец Петра, изумительный портретист Иван Никитин.
Андрея Матвеева не трогают пока, он нужен, работает на износ. Его творческие силы напряжены до предела. Помимо прочего на нем и все административные дела, счета, отчеты, распределение материалов, дров, свечей. Скромный и терпеливый, Матвеев превращается в настырного просителя, когда дело касается его команды. Он постоянно хлопочет то о выплате денежного и хлебного жалования ученикам, то о дровах для отопления помещения, где пишутся картины. Матвеев то и дело напоминает Канцелярии от строений, что один из его мастеров «пришел во всеконечное убожество», другой «претерпевает с домашними своими немалую нужду», третий «впал в несносные долги». Уже тяжело больной он пишет рапорт, просит «о награждении обретающихся при нем живописного дела учеников — Ивана Скородумова, Андрея Ярошевского, Петра Игнатова прибавочным жалованием… показанные ученики обретаются в науке своей со всяким прилежанием и неленостью, а определенным ныне жалованьем пробавляются как в пище, так и в одежде с немалою нуждою». Самому Матвееву месяцами задерживают жалованье, а ведь у него уже трое детей, семье едва удается сводить концы с концами. «Даровал ему Бог ныне дочь, — пишет Андрей, — которую в христианскую веру весть чем не имеет». С начала 1738 года жалование Матвееву перестают выплачивать совсем. Нет, видите ли, денег в казне. При этом иностранцам продолжают платить огромные суммы.
И без того слабое здоровье мастера под тяжестью непосильных нагрузок не выдерживает. Он тяжело болен, уже не выходит из дома. И все равно работает. Здесь, дома, Андрей пишет иконы. Образа для церкви Симеона и Анны, что на Хамовой улице (ныне Моховая), Матвеев с помощниками начал исполнять еще в 1734 году. Иконы писались очень медленно, Андрей срывал все сроки, его торопили, не раз угрожали штрафами. Не помогало, быстрее не получалось.
Только сейчас, в последние свои месяцы, когда его уже ничто не отвлекало, он уловил нечто такое, чего не мог постичь раньше. Торопится он на иконах запечатлеть «увиденное». Пишет до тех пор, пока рука может держать кисть. 23 апреля 1739 года в 37 лет Андрея Матвеева не станет… Неоконченные иконы допишут его ученики.
Из записки вдовы, Ирины Степановны, в Канцелярию от строений: «…означенная просительница прошением своим объявляет, что она осталась после мужа своего, Матвеева, с малолетними ево детьми и оного мужа ее тело погрести чем не имеет; и к тому же оный муж ее должен здешним обывателям за взятые съестные и прочие припасы немалое число, которое просят того долгу неотступно».
Славная и горькая судьба у художника в России, не правда ли?
Загадки очевидного. Архитектура Растрелли
(Галина Зеленская, архитектор)
Исследователи-педанты называют произведения великого петербургского зодчего — Растреллиево барокко. Исследователи-интуитивисты, не приводя тому доказательств, предпочитают другое наименование — русское барокко. Слушатели моих лекций, итальянцы, утверждали: это — не барокко. Современники Растрелли называли его дворцово-парковые ансамбли «русской Версалией».
В научные споры вступать не люблю, но… Хочу провести расследование, по-моему, — занимательное. Предлагаю поместить произведения обер-архитектора Елизаветинского двора графа Франческо Бартоломео Растрелли в средокрестие двух пространственно-временных параллелей и посмотреть, что из этого получится.
Первая параллель — версальская. Необходимость ее участия в расследовании подтверждают факты… Отец архитектора, скульптор Карло Бартоломео Растрелли, флорентинец и дворянин, работал в Версале. В ту пору мания величия Людовика XIV превращала небольшой замок (шато) Людовика XIII в самую роскошную загородную резиденцию Европы. В 1700 году здесь родился первенец скульптора, названный Франческо Бартоломео.
П. Ротари. Портрет архитектора Бартоломео Растрелли. Вторая половина 1750-х — начало 1760-х
В 1715 году «король-солнце», правивший страной 72 года, вечным сном упокоился. Растрелли-отец получил приглашение потрудиться при дворе российского царя Петра I. В 1716 году все семейство прибыло в Петербург. Растрелли-сыну было тогда шестнадцать лет, и значился он учеником своего отца. Похоже, в работе с Растреллистаршим заключалось все образование Растрелли-младшего, если не считать тех впечатлений, на которые столь горазд Версаль.
Значит, Версаль, если не в Петрову пору, то во времена Елизаветы Петровны воспользовавшись пребыванием в нем будущего великого зодчего, определил-таки архитектурную реальность Петергофа, Царского Села и Петербурга? Отвечаю: нет, нет и нет. Чтобы и вы убедились в том, совершим перемещение в пространстве-времени.
Стоим на террасе перед Версальским дворцом, смотрим в даль просторов земных. Воздушная перспектива, рожденная слиянием Вод и Неба, слепит глаза. Жестко очерченный силуэт зеленых боскетов справа и слева от бассейна делает реально ощутимым и болезненно нестерпимым воздействие Вселенской оси — фантастического творения Андре Ленотра, умершего в 1700 году, когда Растрелли родился. Ленотр — первый садовник Людовика XIV, живописец и архитектор, автор самых прекрасных парков эпохи «короля-солнца», вдохновитель и учитель следующих за ним архитекторов, и не только французских.
О, Версальская ось, детище Бесконечности-Безграничности прекрасной геометрической Пустыни! На ось нанизаны вселенские символы: Большой канал в виде латинского, удлиненного, креста; залы под открытым небом, образованные жесткими квадратами боскетов; ковры-партеры, вытканные свободно бегущим по земле узорочьем, что не имеет ни начала, ни конца; дворец — жилище бога Солнца или короля Франции, как хотите. Холодно и одиноко? Нет, ведь рядом с этой Разумом сотворенной моделью Мироздания — живая Природа в восхитительном движении света-цвета, движении Времени. Ленотр — сказитель, навевающий современникам «золотые сны» о Небесной гармонии, которая волей монарха (он верил в это) может воплотиться здесь-сейчас на Земле.
