Борис Куркин - Очерк и публицистика
А поздняя осень гнетёт, давит безжалостно. Солнце исчезло. Резкий порывистый ветер переплетён ледяными струями. Не смягчает морозного его придыхания и туман. В горах и в центре полуострова давно выпал снег, там лето быстро перевернулось в зиму, жарят морозы вовсю. Окрестные чёрно-бурые сопки, как стадо лосей опустили морды понуро. Вороны конечно же злые, каркают недружелюбно. Давно скукожилась и облетела с деревьев листва, пригнулись одеревеневшие буздылки травы. Тягости добавляет разлетевшийся по городу мусор, горы опавшей листвы, чёрные намётины вулканического песка. У бетонных кубиков пятиэтажных домов, ещё как-то приукрашенных летом, оголились обитые заржавленным железом торцы. Эта ржа на домах выглядит особенно безутешно: как останки кораблей немалой флотилии — в одночасье потерпели крушение, выброшены на берег волнами Авачинской бухты. Люди чудом спаслись, пытаются на каменистой суше выжить. Дома плохо для этого приспособлены, в их скромных квартирах уют даётся с трудом.
Расстарывалась советская власть, бетона на коробки не пожалела, землетрясение и свыше десяти баллов, кажется, выдержат. Но как холодно, сыро в них, особенно осенью, пока не включат тепло. И весной, и летом. В летние дни, правда, иное, — солнечная сторона накаляется, комнаты превращаются в душегубки, а куда лучи не дотянут — по-прежнему погреба не теплей. В 90-е было — не отапливали вообще; зимой ставили в квартирах буржуйки.
Как люди выжили?! И край не бросили свой! Не предали землю! И продолжают отстаивать изо всех сил. Выдумывают оберечь жилища, сочинили обить железом торцы — спасительная самоделка. Секущие то с запада, то с востока снега и дожди разрывают межблочные швы, крошат, высекают бетон. И никакая краска против сырости на железе не держится. Поёживаешься от внешнего вида коробок. На архитектурную мысль и намёка нет. Таким ли домам стоять в Господнем краю?! Сюда просятся деревянные, небольшие, индивидуального отопления, с придомным участком земли. Северные канадцы, финны смогли под холодный климат выдумать технологии, не упустили позаботиться и о красоте. Да и наши помнят, как правильно ставить, русский колорит сохранить. Пара таких исторических домиков стоят в центре, до сих пор справны, краеведческим музеем, престижным рестораном служат. И людей-то живёт на Камчатке — пятисот тысяч не наскребёшь! Но на удобную красоту для простого человека не бывает денег у земных властей.
Сеет, бесконечно капает дождь. Рванёт снежный ветер — накрап на минуту затихнет, унесётся порыв — опять принимается поливать. Пасмурность дни напролёт. Есть ли солнце вообще во Вселенной?! Кажется, всякая жизнь за стенами остановилась. Из-под крыши не хочется вылезать. Ан, нет! Охи напрасны, улицы народу полны, и на дождь никто не обращает внимания, без зонтиков ходят. Странно, — сверху покапывает непрерывно, а вроде не мокро, и холод не злой. Неиспорченная чистота природы. Душевная дурнота в ней — грех! И не встречаются унылые лица! Что-то не видать и сбитой в кучи листвы, — ветер распихал куда надо. И чёрный песок дождевыми водами смыло. Но мусор — глаза колет! — клочки бумаги весь город засеяли. «Да что ж так замусорено?» — «Ветер, вороны». Отвечено со спокойным признанием слабосильности человека против природных стихий. А слышится юмором — вороны беспорядок наводят. Хотя с ними и вправду не сладить — вездесущие, хозяева здешней земли. Знают: их легендарный предок Кутх по камешку сотворил в пустынном океане Камчатку.
Всё-таки плохо без солнца, от пасмури подустаёшь. Но если смотреть не в небо, а в даль, увидишь необычное осенней поры явление. Низко идущие тёмные тучи, обложившие землю даже с боков, на горизонте обрываются. И между ними и океаном сияет свет. Временами посвёркивает, будто поворачивается гранями прозрачный хрусталь — то ли утренняя заря задержалась, то ли вечерняя вступила до времени, а может, сошлись на краю? Завораживающе красиво. Горизонт виден так далеко, что сомневаешься — не обманка ли зрения.
В один из таких дней разлетелся по Петропавловску слух: «Абрамович приехал. На яхте в порту встал». Появление этой особы у берегов полуострова было загадочным. Никто его сюда не звал и не ждал. Вскоре таинственность разъяснилась: «Яхта олигарха с неопознанным предметом в океане столкнулась!» Ходившие на рыбалку и знавшие океан камчатцы насмехались: «Топляк тронул борт, а он…» Заволновались чиновники, сам губернатор встречи искал, но олигарх не заинтересовался, сослался на частный визит.
Не проявляли интереса к нему и жители города. Без намёка на зависть пересказывали описание корабля. Редко-редко кто приостанавливался на самой высокой точке холма прибрежной Аллеи Флота и пытался развидеть за портовыми постройками стометровое чудо.
Яхта и впрямь прекрасна. Чёрное тело, точенное резать океанские волны, напоминает стремительными бокастыми линиями касатку. Белоснежные, сглаженных форм надстройки, торчащий спинным плавником радар усиливают сравнение с хищницей. К хребту прикреплены вертолёт, глиссер и ещё яхта — парусная. Всё — налаченное, чистоты безупречной. Подобные вещицы в мире наперечёт. В перекличку с бездонными водами яхта названа «LE GRAND BLEU» — «ГОЛУБАЯ БЕЗДНА».
Вдоль причала протянута красно-белая дорожная лента, а там, где не хватило её, наставлены мятые железные бочки. По эту сторону ленты отаптывается женщина в форме пограничницы. По ту — сидит за раскладным столиком обряженный в новый костюм круглощёкий детина. Следит за передвижениями портовых рабочих, записывает в амбарной книге загружаемые продукты. Служба личной безопасности олигарха. У пограничницы нет ни будочки, ни навеса над головой, пост обозначен её туловищем.
— К яхте подойти можно?
— Нельзя. Государственная граница.
— Так причал же — наш!
— Корабль — иностранный.
Пониже «Голубой бездны» означено — Hamilton, порт приписки.
— Это что же, Абрамович внутри страны уже границы проводит?
— Проводит.
Женщина подняла воротник, сунула в рукава озябшие руки, устало привалилась к бочкам; обвисшая старенькая шинель, стоптанные сапоги. Ветер потрепливает светлые волосы непокрытой головы. На лице полное безразличие к «Бездне», «границе», «посту». И вправду, зачем мёрзнуть ей здесь? Всё равно камчатцы не прибегут с дрыном наперевес возвращать украденное у народа имущество. У них из-под носа и порт этот увели, и корабли. Полоска щербатого причала у государства осталась.
Неожиданно сверху спланировал ворон, перемахнул «госграницу» и встал против детины. Ух ты, здоровущий! чернющий! породистый! Ветер с Авачинской бухты взъерошил на вороновой спине перья, отчего он стал ещё больше, грозно-горбатым. Какое-то время птица целила длинный нос в детину, разглядывала, изучала. Уяснив ничтожное значение человечка, ворон повернулся задом, церемонными перепрыгами прошёлся вдоль «Бездны» и вернулся назад. При приближении докеров, таскавших на горбу бутыли с питьевой водой, он и с места не двинулся. Мужики уважительно обошли пернатого. А тот стоял и смотрел, резко вертя головой, на яхту, работу докеров. Красив, красив и могуч! Недаром ительмены назначили его своим божеством. Такое же во взгляде лукавство, и в форме носа читается весёлое озорство.
Ворон расставил прямые крепкие ноги, дёрнул плечами, как бы примеряясь к той тяжести, что носили на себе грузчики, и сильно ударил носом в бетонный причал. Отвага, однако — постройка нехай древняя, а всё же каменная. Но дело своё он знал, видать, хорошо. В несколько приёмов выломал из бетона увесистый голыш и, оживляя на глазах сказку о Кутхе, подбросил камень вверх. Звук упавшего на причал голыша достиг борта яхты, отразился эхом, со стороны послышалось, кто-то колет в чреве кита орехи. Ворон заинтересовался звуком, с ловким вывертом шеи бросил камень ещё пару раз. Пограничница, радуясь пустячному развлечению, с улыбкой следила за работой птицы. А он вдруг подхватил орудие и перелетел с ним на борт судна. Пограничница засмеялась. Ворон приземлился у китового плавника и вновь подбросил океанский голыш. Камень с грохотом ударился о наблещенные части корабля. Охранник подбежал к яхте, замахал руками, но высоченный борт безопасил птицу. Кутх упорно долбил камнем хищницу. Позабыв караульный устав, заливисто хохотала пограничница. Насупленный охранник включил рацию, вызвал подмогу. Над головами мелькнул чёрный взъерошенный ком, раздалось карканье: «Вон, вор! Вон, вор! Позор!» И унеслось вместе с ветром в сторону города. Детина привязанно вернулся на место. Обрела скучающий вид пограничница. Трепетала надставленная пустыми бочками куцая ленточка государственной границы. Стыла «Бездна», наглухо застив горизонт.
Великий Стеллер — немец с русской душой, в XVIII веке записал: «По их (ительменов) мнению, вовсе не нужно, чтобы Бог карал людей за грехи: и без того большое несчастье для человека, если он от природы плох, и тем самым он уже в достаточной мере наказан самими людьми: ведь если кто-либо при жизни был вором… то его за это в своё время жестоко избивали, а порою даже убивали, никто с ним не дружил, а следовательно, сам он был всегда беден и во всём нуждался»[4].
