Газета Дуэль - 2008_38 (586)
Лишь в 60-е, когда служил в Польше комендантом штаба Северной группы советских войск, разыскал братскую могилу, в которой похоронен отец, в селе Петрув Опатовского уезда.
В сорок пятом чехи нас встречали, как братьев, освободителей. Однажды мы поехали с другом, тоже комбатом, капитаном Леонидом Вершининым в Прагу в ресторан. Там встретили компанию американских офицеров. Пригласили их к столу. Вечеринка окончилась тем, что благодарные союзники подарили нам свой джип! Его потом забрал командир дивизии.
— Тогда, в июне 1968 года, в чешском городе Миловице, где разместился наш штаб войск ОВД, — продолжает Николай Крепченко, — я впервые увидел партийных и государственных руководителей братской страны — первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека, председателя правительства Олдржиха Черника, председателя Национального собрания Йожефа Смрковского. Их, деятелей высочайшего ранга, не сопровождали помпезные кавалькады машин, многочисленные свиты. Дубчек, например, сам ездил за рулем служебной «Татры». У Черника, правда, был водитель, который одновременно выполнял функции охранника.
Подруливает как-то к штабу черная «Чайка» в сопровождении двух мотоциклистов. Из нее выходит пожилой седой чешский генерал и на чистом русском языке обращается ко мне: «Здравствуйте, товарищ подполковник!» «Здравия желаю, товарищ генерал армии!» — я вытянулся и взял под козырек. Да это же сам президент Свобода, словно сошедший с газетных фотографий и телеэкранов! Прежде чем идти к нашему командующему, он решил привести себя в порядок и спросил, где тут можно помыть руки.
Людвига Свободу любили в Советском Союзе и Чехословакии. В годы войны он создал на нашей земле из добровольцев отдельную чехословацкую бригаду, которая возмужала в боях, освобождала Украину, Киев, выросла в армейский корпус, ставший после войны основой вооруженных сил ЧССР.
…Сограждане обожали Свободу. Нам рассказывали, что во время экономического кризиса чешские офицеры снимали с пальцев золотые обручальные кольца, чтобы выручить Родину и ее лидера. В то же время Людвиг Свобода был в какой-то мере продуктом советского воспитания, искренне ратовал за дружбу с Советским Союзом. Во время нашего вторжения он мастерски использовал свой дар дипломатии, чтобы не дать политическому конфликту перерасти в вооруженное столкновение. В значительной мере его заслуга состояла в том, что эта заваруха обошлась практически без жертв.
— Вам известно количество погибших?
— Да, вся информация в Москву шла через наш штаб. Потери войск ОВД в Чехословакии с 21 августа по октябрь 1968 года составили 96 солдат и офицеров войск ОВД. Все они погибли в авто- и авиакатастрофах, от неосторожного обращения с оружием и вследствие других несчастных случаев, которые не редкость в любой армии мира.
Помню, в те дни западные СМИ много говорили и писали о якобы сбитом над ЧССР советском военном вертолете. Да, действительно упал вертолет, погибли люди. Я тоже выезжал на место падения. Никаких следов пуль или взрывчатки ни мы, ни более компетентные специалисты не обнаружили и пришли к выводу, что причина катастрофы — отказ техники.
Привирала и коммунистическая пропаганда, которая усиленно эксплуатировала в качестве примера благородства и самопожертвования советских воинов случай с нашим танком. Он двигался по горному серпантину, ему не уступила дорогу толпа жителей села, и механик-водитель, чтобы не задавить людей, направил бронированную машину в пропасть…
Жаль, конечно, ребят-танкистов. Но думаю, их гибель — недоработка командиров. Скорее всего, и это не только мое мнение, ведь этот случай тоже расследовали специалисты, танкисты превысили скорость и не справились с управлением. Увидев людей, механик растерялся, не смог затормозить многотонную машину.
— Как все начиналось?
— Возвращаясь с учений «Шумава», мы чувствовали, что уходим из Чехословакии ненадолго. В войсках активнее, чем обычно, велась боевая учеба. Среди офицеров пошли разговоры о готовящемся вторжении.
19 августа мы получили приказ покинуть расположение части. Я едва успел заскочить домой, чтобы проститься с женой и 16-летней дочерью. Сын в это время поступал в Советском Союзе в Киевский политехнический институт.
Я не знал, на какое время уезжаю. Мы ехали с полным боекомплектом, как на войну, были готовы вести боевые действия в условиях контрудара НАТО даже с применением ядерного оружия.
Поздно вечером наши боевые колонны скрытно подошли к границе ЧССР с разных направлений. И в ноль часов 21 августа пересекли ее. Чехи и пикнуть не успели.
Даже на учениях и в кино я не видел такого четкого взаимодействия войск. Разработанный советским Генштабом план вторжения выполнялся как по нотам. На пражском аэродроме Рузине спокойно, уверенно, с интервалом в одну минуту красиво садились тяжелые самолеты. Из них на ходу выпрыгивали десантники. К концу взлетно-посадочной полосы самолет оказывался пуст и тут же разворачивался для нового взлета. Словно всю жизнь сюда летали, рассказывали очевидцы.
Позже, когда пик противостояния прошел и у нас с чехами восстановились более-менее нормальные отношения, мой знакомый, подполковник чешской армии Иван Михайлович Негре, как-то спросил: «Слушай, как вы не заблудились, войдя на нашу территорию? Мы ведь поменяли местами все дорожные указатели!» «Ну ты же, Иван, военный, — говорю, — прекрасно понимаешь, при помощи чего ориентируются войска. Особенно если загодя готовятся к операции…»
— В ходе подготовки к операции политработники объяснили солдатам, что чешское руководство хочет предать принципы социализма и вернуться к буржуазно-капиталистическому строю, — вспоминает Николай Васильевич. — И наша задача — защитить братскую страну от возможного вступления в нее войск НАТО. Мы не чувствовали себя оккупантами.
Перед вторжением наше командование передало ультиматум министру обороны ЧССР генералу Дзуру: «Во избежание потерь отдайте приказ командующим округами не оказывать сопротивления войскам ОВД».
Генерал Дзур выполнил приказ Москвы. Чехи не сопротивлялись. Но уже по пути в Миловице в глазах пожилых людей и молодежи, молча наблюдавших за растянувшейся по шоссе нашей штабной колонной, мы видели если не ненависть, то по меньшей мере укор. Едем по городу — видим поднятые вверх кулаки. В поле работали трактористы — остановились, те же жесты.
В одном из городов нашу колонну, состоящую из бронетранспортеров и штабных машин, разобщили вышедшие на улицу люди. Они запрудили проезжую часть и перекрыли движение. Я высунулся из кабины моего БТР-152, попросил уступить нам дорогу. Толпа не прореагировала, только загудела, начала улюлюкать. Мне же надо было догнать колонну. Старался сохранять спокойствие, но люди не расходились. Мужчины, женщины… Некоторые злорадно улыбались. И тогда я приказал пулеметчику открыть огонь. Поверх голов. Солдат побледнел: «Что вы, товарищ подполковник!» Тут уж я не выдержал и повысил голос. Пулеметчик дал очередь. Ехидные улыбки вмиг исчезли. Люди отшатнулись и расступились. Так мы вырвались из западни.
Позже, в другом месте, ситуация повторилась. Мы снова пальнули в воздух. Подействовало.
— В некоторых публикациях утверждалось, будто наши танки и бронетранспортеры чехи забрасывали бутылками с горючей жидкостью…
— Никаких бутылок не было. Даже камней не бросали. Мой бронетранспортер был защищен бортами только с боков, поразить его экипаж сверху, из окна, довольно просто. Но чехи вели себя довольно сдержанно. В основном делали мелкие пакости.
Заходит как-то ко мне начальник связи 14-й чешской танковой дивизии и говорит, что прибыл командир этой дивизии полковник Машек, он хочет встретиться с главнокомандующим силами ОВД генералом армии Павловским. В Союзе Иван Григорьевич был заместителем министра обороны — главкомом Сухопутных войск. За успешное проведение чешской кампании в 1969 году получил звание Героя Советского Союза.
«Пусть товарищ Машек зайдет ко мне, я выпишу пропуск», — говорю начальнику связи. «Извините, но он по-русски не разговаривает…» — не моргнув глазом, отвечает связист. «С каких это пор? — удивленно гляжу на чеха. — Мы ведь с ним во время недавних учений прекрасно общались!» Все старшие офицеры чехословацких вооруженных сил знали русский язык, так как учились в Союзе. «Сейчас он по-русски не разговаривает», — многозначительно улыбнулся посланец. В дверях появился полковник. «Вы тот самый офицер, который в сорок пятом освобождал мою страну?» — спрашивает меня по-русски. «Так точно, товарищ полковник!» — отвечаю, как положено, старшему по званию. «А сейчас вы — оккупант!» — словно хлестнул меня по лицу Машек. Выхватываю из кобуры пистолет: «Если бы я, товарищ полковник, был оккупантом, убеждал бы вас с помощью этой штуковины! Но я делаю так!..» — демонстративно засовываю оружие назад в кобуру и застегиваю ее.
