Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2
У пленного, кроме солдатской книжки, в кармане оказалась их фронтовая газета. В ней сверху было напечатано: «Солдаты фюрера, остерегайтесь налета русских разведчиков с полуночи до рассвета. Будьте бдительны!» На таком же месте наших газет было напечатано: «Смерть немецким оккупантам!» Раньше этот участок оборонял полк «Нордланд». За дальностью времени я не помню, какой части принадлежал этот связист и какую роль он сыграл для высшего командования — мне неизвестно.
Ю. И. МУХИН. Следующий рассказ я взял из воспоминаний Лебединцева за 1943 год. Он служит в штабе 48 сп 38 сд. После формирования и обучения их дивизия пешим порядком пошла к фронту, на котором в это время гремела решающая Курская битва.
Прохоровка
А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. Командир дивизии первоначально даже восхищался выносливостью на марше наших пехотинцев. Но одно дело марш и совсем иное бой, атака. С 8 по 11 июля мы прошли ночами 115 километров на запад. Путь наш пролегал на Валуйки, Новый Оскол, Коро-чу. Здесь впервые на нашу колонну были сброшены ночью две бомбы. Сброшены нашими дамами с ночных бомбардировщиков По-2, правда, бомбы не причинили нам вреда. 12 июля мы шли всю ночь и весь день и прошли 70 километров. Именно в этот день произошло самое знаменитое встречное танковое сражение Второй мировой войны под Прохоровкой. Теперь оно увековечено и стало мемориальным, прославив на века наши танковые войска.
А тогда до нас доносился только гул самолетов, взрывы бомб, разрывы снарядов и черный дым сгораемого горючего и масел. У меня есть выписки из журналов боевых действий нашего полка и штаба дивизии. Все записи и мое личное наблюдение несколько не вяжутся по времени с проходящими тогда событиями. Наша дивизия, входившая тогда в состав 47-й армии, выдвигалась, как резервное соединение для последующего ввода в сражение. Согласно записям за 28 июля указано, что прошли мы Стрельников, Шелоково, Шахово, Заячье Грязное. На протяжении марша видели следы упорных боев и кладбища нашей подбитой бронетанковой техники. Очень хорошо помню то утро, когда наша колонна прошла железнодорожный переезд. Справа было здание вокзала, на котором я прочитал название «Прохоровка». Потом мы спустились в населенный пункт и повернули налево на выезд. На подъеме открылось поле, усеянное танками, и это были наши знаменитые Т-34. По ходу марша я начал считать, и набралось их 180. Конечно, их было значительно больше, я брал в расчет те машины, что были в зоне видимости. Мы были уставшими, но несколько машин мне довелось осмотреть близко. Особенно мне запомнились две машины, выведенные из строя взрывом боеприпасов. На одном танке сорвало башню и, подбросив вверх, перевернуло и положило в перевернутом виде как ковш с рукояткой на старое место. Во второй машине от взрыва внутри боеприпасов оторвало лобовой верхний лист брони, вытолкнуло до половины механика-водителя и броневой лист лег на свое место, «прищемив» пополам танкиста. Голова его была снаружи, а ноги в танке. Других трупов танкистов мы не находили. Уже при выходе с этого поля сражения на перекрестке полевых дорог стояли два немецких «Тигра». Тогда мы сильно пожалели, что так дорого нам обошлась та победа. Не помню, но кто-то заверил, что немецкие танки-. сты под страхом смерти обязаны были эвакуировать свою подбитую технику. Но тогда «Тигр» «Тигра» не в силах был отбуксировать с поля боя. Это немного нас утешило, но тут перед нами встала другая картина.
На обочине слева штабелем в пять рядов были уложены трупы пехотинцев. Лица многих из них выдавали их восточное происхождение. Длина этого штабеля была 15 — 20 метров. Хорошо помню, что они были одеты в летнее обмундирование, но обувь с ног уже была снята. После такого зрелища у наших пехотинцев не прибавилось оптимизма. Но на то она и война. Так и не придется мне выяснить обстоятельства дела и соотношение потерь в той битве, а также за счет чего были потери. Слышал, что большинство танков было уничтожено авиацией, а не единоборством танков и самоходных орудий. Да вряд ли теперь найдутся те данные, которые не дают мне покоя много лет. Все в прошлом, все покрыто мраком неизвестности.
Ю. И. МУХИН. Это в целом будничное описание марша задело меня как танкиста, поскольку танковое сражение под Прохоровкой — сражение, победное для нас, — вызывает все же недоумение в своей организации и виден очевидный налет какой-то безмозглости нашего командования. И поговорка о том, что победитель всегда прав, не успокаивает.
То, что Лебединцев на поле под Прохоровкой не увидел немецких танков, меня не смущает. Во-первых, немецкие танковые дивизии имели мощнейшие ремонтно-эвакуационные службы, во-вторых, в Курской битве танковые дивизии сопровождали подразделения инженерных войск с этими же целями. После победы под Прохоровкой наши войска не заняли поле боя, и немцы утащили свою подбитую технику. Александр Захарович ошибается, когда считает, что «Тигр» не мог тащить «Тигр», кроме того, на базе «Пантер» (T-V) у немцев была ремонтно-эвакуационная машина с мощнейшей лебедкой, которой можно было вытащить подбитый «Тигр» из-под обстрела даже боком.
Да, масса немецких генералов (Манштейн, к примеру) утверждают, что они под Курском чуть ли не победили, а потери, дескать, у них были незначительны. А вот нашим войскам они, дескать, нанесли сокрушительное поражение. При этом тот же Манштейн, объявив в мемуарах о том, какие огромные потери он нанес нашим войскам под Курском, не объясняет, почему после таких успехов его группа армий начала удирать, едва зацепившись за Днепр, Да и то ненадолго. Такой вот характерный момент этой шизофрении. Группа армий Манштейна наступала на курский выступ с юга, а с севера его атаковала 9-я немецкая армия Моделя. И в том месте текста своих мемуаров, в котором Манштейн уже не хвастается своими победами, а ругает дурака Гитлера за то, что тот не слушал его умных советов, Манштейн написал: «Когда Модель увидел, что битва в курском поле проиграна, он покончил с собой». Интересно то, что Модель действительно застрелился, но только через два года — 21 апреля 1945 года. Однако, как видите, когда Манштейн писал мемуары, у него была глубокая уверенность, что Моделю полагалось застрелиться именно под Курском, то есть у самого Манштейна от этой битвы сохранилось впечатление как о величайшей трагедии в истории той войны, после которой и ему самому было бы не грех застрелиться. Описав в главе о Курской битве свою блестящую победу в ней, Манштейн в следующей главе сетует, что его группа армий, состоявшая из 42 дивизий, оказалась обессиленной, в частности, «к концу августа только наша группа потеряла семь командиров дивизий, тридцать восемь командиров полков и двести пятьдесят два командира батальонов!» Но Курская битва закончилась 23 августа, следовательно, в группе армий Манштейна в Курской битве погибли: каждый шестой командир дивизии, примерно каждый четвертый командир полка и минимум каждый второй командир батальона.
Гудериан в данном случае более откровенен. Будучи главнокомандующим танковыми войсками Германии, их состояние он безусловно знал. Написав в своих «Воспоминаниях солдата», что в мае 1943 года промышленность рейха довела выпуск танков до 1955 единиц в месяц, он через шесть страниц итожит: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Их своевременное восстановление для ведения оборонительных действий на Восточном фронте, а также для организации обороны на западе на случай десанта, который союзники грозились высадить следующей весной, было поставлено под вопрос. Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику».
Так что два компетентнейших немецких генерала (один косвенно, а другой прямо) свидетельствуют, что потери немцев под Курском были не просто огромными, а и определившими всю войну. Но оправдывает ли это наши потери под Курском и, в частности, огромные потери танкистов и танков под Прохоровкой?
Дело в том, что наши танкисты о том, что у немцев появился танк T-VI с мощной пушкой и толстенной броней, узнали еще в 1942 году и с того же времени имели его образец. Командование танковых войск и танковые командиры РККА не имели права не думать, как с этим танком бороться и как немцы его будут применять. Более того, даже если они и не думали об этом, то бой под Прохоровкой произошел через неделю после начала немецкого наступления, то есть через неделю после того, как наши войска непосредственно увидели немецкую тактику использования тяжелых танков.
Задачей «тигров» была не борьба с пехотой и ее оружием — «тигры» предназначались для уничтожения противотанковых средств на пути продвижения основных немецких танков — Т-III и Т-IV. А последние уничтожали пулеметы, минометы и стрелков в наших опорных пунктах, чтобы их без потерь захватила идущая за этими танками пехота. То есть «тигры» всегда были впереди немецкой атаки и они прикрывали танки T-III и T-IV. На «Тигре» стояла мощнейшая пушка калибра 88-мм с тяжелым снарядом, у «Тигра» хотя и был довольно внушительный боезапас (92 выстрела), но все же ведь и он был ограничен. Стрелять из этой пушки по мелкой группе наших солдат, по пулемету, по миномету было расточительно и неоправданно, цель «Тигра» — наши противотанковые и дивизионные пушки и гаубицы, но самая соблазнительная цель — наши танки. Они броню «Тигра», особенно лобовую, пробить не могли, а он своей пушкой их броню проламывал чуть ли не с любого расстояния.
