СВО. Клаузевиц и пустота. Политологический анализ операции и боевых действий - Михаил Головлев
Второй — отведение войск из-под Киева, Сум и Чернигова, сосредоточение усилий на освобождении Донбасса, замыкании котлов. Расчет на глобальное огневое превосходство и топливное, снарядное истощение Украины. Финализировался Харьковско-Лиманским отступлением.
Третий — украинский удар по Крымскому мосту, публичное назначение командующего СВО, объявление в России частичной мобилизации, сосредоточение на уничтожении критической инфраструктуры, окончательный перевод операции в армейский формат, ограниченное военное положение на отдельных территориях, попытки постепенного перевода в режим позиционной, преимущественно оборонительной войны с акцентом на освобождении ЛДНР[1].
На что были сделаны ставки и в чём их особенности?
Первый этап — ошибка оценки внутренней антироссийской консолидации, недооценка Зеленского, переоценка внутриукраинских конфидентов Москвы.
Второй этап — сделан расчет на обескровливание топливных запасов Украины, исчерпание боезапасов, мобилизационного ресурса. Недооценены возможности по формированию альтернативных схем поставок ГСМ в условиях неизолированного внешнего трафика, потенциал антирос-сийской коалиции по массированным поставкам вооружения, ускоренной переподготовке украинского личного состава, мобилизации наемников.
Третий этап характеризуется разворачиванием на фоне определенных военных успехов Украины и сопутствующей этому диверсионно-террористической активности с её стороны в отношении как перешедших под российский контроль бывших своих территорий, так и «континентальной» России. В ответ российское руководство сняло табу на удары по «критической инфраструктуре», то есть объектам жизнедеятельности, обрушивающие мирное течение жизни за линией фронта.
В целом третий этап сопровождается переходом конфликта в режим волнообразной эскалации. Волна повышения украинского военного потенциала и достижения военных побед сменяется волной российской мобилизации и повышения ресурсных возможностей с последующими военными успехами. Далее, вероятно, уже Украина повышает ставки и осуществляет новый мобилизационный набор, довооружаясь западным вооружением и поэтапно готовя там войска. В этом смысле ситуация сродни игре в покер или морскому шторму, где каждая новая волна выше предыдущей.
Что же тогда сущностно представляет собой СВО?
Причинами выбора Специальной военной операции как организационного формата, вероятно, было то, что изначально планировалась комбинация как чисто военной, так и «специальной», то есть агентурной, разведывательной, контрразведывательной, информационной и политической компонент. В чём предполагалось содержательное отличие от войны или военного конфликта, как форм преимущественно военного противоборства.
В этом смысле в, то ли дефиниции, то ли логеме «специальная военная операция», «специальная» её авторами неслучайно размещена перед «военной».
Это отличие диктовало логику не победы на линии фронта, но решение задачи операции иными средствами и способами — кинжальными динамическими ударами в связке с невоенными мерами.
Противники России прекрасно осознали такой подход, и именно по этой причине изначально смещали акцент на то, что «исход войны будет решен на поле боя» (руководство НАТО, Евросоюза и т. п.). Такими заявлениями и последующими действиями создавались условия к невозможности увода боевых действий в их изначально планируемое «специальное» состояние.
Следствие неудачного блицкрига — сила тяжести операции действительно сместилась в военную сферу. И чтобы вернуть полновесный смысл термину «специальная», российской власти необходимо изменить баланс. Возможность и потенциальные инструменты для этого нами будут рассмотрены.
Но, для начала, разберемся, как и почему военные действия в рамках СВО развивались определенным образом.
Здесь следует учитывать стратегический базис, который российский Генштаб брал в основу своей работы. Так называемая «доктрина Герасимова» с 2013 года предполагала, что «среди основных отличий войны нового типа: начало военных действий группировкой войск мирного времени, высокоманевренный характер наступления, поражение критически важных объектов противника в короткие сроки, массированное применение высокоточного оружия и сил специальных операций, а также удары по врагу по всей глубине его территории».
Как мы видим, именно такая попытка была предпринята с началом СВО. Но что в итоге? Мобилизация и «войны артиллерии» в стиле Первой мировой, явно выходящие за рамки базовой концепции.
При этом украино-натовский союз, наоборот, наращивает технологичность своих действий. «Сетецентрическая» составляющая приобретает всё большее значение. Ведущаяся на Западе плановая интенсивная подготовка украинских резервов осуществляется именно в рамках этой концепции (“Army Multi Domain Operation” или “Network-Centric Warfare”) и базируется на применении передовых тактических алгоритмов с использованием новейших вооружений и технических средств.
Например, Великобритания по плану лета 2022 года готовила 10 тысяч украинских военнослужащих каждые 120 дней, а в дальнейшем заявлено о 15 тысячах. Это факт важно осознать. То есть даже тогда, когда украинская армия отступала, её боеготовый сегмент был извлечен и отправлен на четырехмесячную подготовку. Результатом стало широкомасштабное наступление осени 2022 года. Вывод в этой связи очевиден.
Вопрос — где и когда произошел сбой в российской стратегии? Мы говорим не о политических решениях, а о военной и специальной составляющей именно относительно практических механизмов реализации, оставляя за рамками политические расклады.
При анализе неудач Российской армии в ходе СВО важно уйти от соблазна найти какую-то одну ключевую причину. Подобное упрощенчество никогда не позволит по-настоящему решить вопрос. Необходимо увидеть комплекс и систему. Иначе постоянные попытки одним движением разрешить проблему будут лишь приводить к дальнейшим потерям.
Мы удержимся от излишней детализации внутриэлитных российских союзов и коллизий, и их препарирования ввиду того, что они, при всё кажущейся важности, увлеченности ими игроков, уверенности в исключительной значимости таковых, реального ключевого значения сами по себе не имеют. Без наличия прямого военного ресурса, мотивированных сил — это лишь водители, крутящие по недоразумению руль без самого автомобиля.
При этом мы исходим и из того, что в российских неудачах на фронте и деятельности спецслужб, несомненно, присутствует человеческий фактор. Этот фактор, вероятно, имеет своё приложение в формах коррупции, государственной измены и некомпетентности.
Рассматривать уровень коррупции и её влияние на обстановку как самостоятельный процесс мы смысла не видим. Во-первых, коррупция не является верхнеуровневой выделенной сущностью или субъектом, субъекты — её организаторы; во-вторых, её высокий уровень и так очевиден и в подтверждениях в рамках этой работы не нуждается. Если мы займемся коррупцией как таковой, то получим довольно рутинное, или местами скандальное описание тотальных прорех системы на всех уровнях без выявления реальных предпосылок. Потому что если система кадавром настроена лишь потреблять и самосохраняться, то это не отвечает ни на вопросы о динамике, ни на вопросы, как так получилось, что исчезли другие функции, ни на то, по каким принципам она самоорганизуется и является допустимой и тем более оптимальной.
И, в-третьих, при должном регулировании процессов в экстремальных условиях этот фактор низводится до сопутствующего. Во время боевых действий воевать нужно с материальным врагом, без лишних эвфемизмов консолидируя и наращивая такие же материальные ресурсы и организуя системы объективного и достаточного управления. Об этом мы тоже подробнее поговорим в дальнейшем.
Что касается государственной
