Марк Алданов - Земли, люди
Была у этого страннаго адвоката и другая особенность. Если на судѣ, во время разбирательства дѣла, доводы противной стороны неожиданно его переубѣждали, то онъ заявлялъ суду, что противникъ поколебалъ его убѣжденіе, и что онъ съ противникомъ соглашается. Это тоже, насколько мнѣ извѣстно, пріемъ довольно необычный въ адвокатской практикѣ. Не знаю, производилъ ли и онъ чарующее впечатлѣніе на кліентовъ, но ужъ его-то я никакъ не рекомендовалъ бы начинающимъ адвокатамъ. Впрочемъ, такой случай долженъ былъ являться исключительнымъ, ибо Ганди принималъ только совершенно чистыя дѣла, правота которыхъ сомнѣній не вызывала.
Политикой Ганди не занимался; въ свободное время онъ читалъ философскія и религіозныя книги. Особенное его вниманіе останавливало древнее индусское ученіе объ «Ахимсѣ». Сущность этого ученія заключается въ недѣланіи зла и въ непротивленія злу насиліемъ.
III.
Въ 1893 году одно индусское торговое предпріятіе, имѣвшее большой судебный процессъ въ Преторіи, предложило адвокату Ганди быть его представителемъ и выѣхать для этого въ Южную Африку. Дѣло было чистое, условія хорошія. Ганди принялъ предложеніе, менѣе всего, вѣроятно, предполагая что эта поѣздка перевернетъ всю его жизнь и положитъ начало новой «карьерѣ», небывалой въ новѣйшей исторіи.
Это было за нѣсколько лѣтъ до Трансваальской войны, съ ея легендой, облетѣвшей весь міръ и надолго его взволновавшей: съ грубой властью могущественнаго иностраннаго завоевателя боролся маленькій свободолюбивый героическій народъ. Сочувствіе всего міра было на сторонѣ буровъ. По всей вѣроятности, у многихъ, отъ Вильгельма II до Мориса Барреса, неожиданное расположеніе къ свободолюбивымъ бурамъ было оборотной стороной нѣкотораго нерасположенія въ Британской Имперіи. Но въ подавляющемъ большинствѣ своемъ передовой цивилизованный міръ сочувствовалъ бурамъ такъ же искренно, какъ горячо{7}. Сколько добровольцевъ изъ разныхъ странъ Европы пошло сражаться за свободу Трансвааля!
Лордъ Байронъ, отправляясь на войну за свободу Греціи, помнилъ о греческомъ прошломъ; но, естественно, онъ не могъ предвидѣть греческое будущее: упрощенно-символически скажемъ, что Байронъ помнилъ Перикла и не предвидѣлъ генерала Пангалоса. Не говорю ничего дурного о генералѣ Пангалосѣ, но за него Байронъ, вѣроятно, жизни не отдалъ бы. Мысль о томъ, что за всякимъ торжественнымъ праздникомъ могутъ наступить весьма прозаическія будни, — довольно простая и естественная мысль; однако, приходитъ она съ опозданіемъ, да и не пріемлетъ ея освободительный энтузіазмъ. Было бы, разумѣется, очень хорошо, если бы, для выясненія своего отношенія къ той или иной освободительной войнѣ, всякій доброволецъ могъ заранѣе знать, что будетъ дѣлать послѣ побѣды страна, освобожденная при его участіи. Но осуществить это нелегко. Впрочемъ, европейскимъ добровольцамъ, храбро сражавшимся за свободу буровъ, легче было проявить нѣкоторую осмотрительность, чѣмъ за восемьдесятъ лѣтъ до того лорду Байрону.
Въ южной Африкѣ съ давнихъ временъ обосновалось около 150 тыс. индусовъ. Свободолюбивые буры обращались съ ними хуже, чѣмъ американцы обращаются съ неграми въ южныхъ областяхъ Соединенныхъ Штатовъ. Индусы въ Наталѣ были почти буквально на положеніи собакъ. Однако молодымъ отважнымъ людямъ, стекавшимся изъ разныхъ странъ Европы для борьбы за свободу бурскаго народа, это обстоятельство легко могло быть неизвѣстно, — если о немъ не имѣлъ ни малѣйшаго представленія индусъ Ганди.
Онъ очень скоро познакомился съ южно-африканскими нравами. Не стоитъ разсказывать объ этомъ подробно. Кондукторъ дилижанса избилъ Ганди за то, что онъ отказался занять предложенное ему мѣсто на полу. Изъ купэ перваго класса въ поѣздѣ его выгнали, несмотря на бывшій у него билетъ. Въ гостиницы его не пускали: для индусовъ въ Южной Африкѣ есть особые ночлежные дома. Все остальное было въ томъ же родѣ. Буры объясняютъ свои дѣйствія разными недостатками индусовъ, въ частности, ихъ низкимъ моральнымъ уровнемъ, — въ отношеніи такого человѣка, какъ Ганди, это объясненіе звучитъ особенно убѣдительно.
Первой мыслью Ганди было — немедленно уѣхать назадъ къ себѣ на родину. Но затѣмъ онъ отъ этой мысли отказался: Ганди рѣшилъ, напротивъ, навсегда остаться въ Южной Африкѣ, бросить свои дѣла, адвокатуру въ Индіи, общественное положеніе, и посвятить всю жизнь освобожденію африканскихъ индусовъ.
Душевный кризисъ Ганди былъ особенно глубокъ потому, что ему пришлось оглянуться и на себя, на всю свою жизнь и на свое собственное отечество. Буры считали звѣрьми индусовъ. Но вѣдь и индусы считали звѣрьми своихъ паріевъ.
Не знаю, стоило ли Ганди большого труда признать паріевъ людьми. Онъ и теперь признаетъ законнымъ дѣленіе индусскаго народа на касты, при чемъ даетъ этому взгляду довольно замысловатое и безтолковое обоснованіе. Ганди не очень радикаленъ и въ нѣкоторыхъ другихъ вопросахъ, относящихся къ той же или сходной области. Такъ, индусскіе мусульмане въ своей печати, съ торжественной наивностью, которая отличаетъ Индію{8}, многократно спрашивали Махатму, выдалъ ли бы онъ свою дочь за мусульманина, согласился ли бы онъ обѣдать съ мусульманиномъ за однимъ столомъ, и т. д. Ганди отвѣчалъ довольно уклончиво, преимущественно въ полувопросительной формѣ: «зачѣмъ же непремѣнно обѣдать за однимъ столомъ?» или «ужъ будто смѣшанные браки такіе счастливые?..» Эти мрачные идеологическіе вопросы, эти хитрые отвѣты бывшаго адвоката нельзя читать безъ улыбки. Нужно, повторяю, дѣлать поправку на Индію, — можетъ быть, прямой отвѣтъ Ганди вызвалъ бы тамъ революцію? Ламартинъ сказалъ: «Надо отдѣлиться отъ народа, чтобы думать, и надо слиться съ нимъ, чтобы дѣйствовать». Какъ бы то ни было, у себя на родинѣ Ганди является въ настоящее время главнымъ защитникомъ паріевъ. Съ большимъ рискомъ для своей популярности онъ появился въ 1921 году на конгрессѣ «нечистыхъ» и взялъ на воспитаніе «нечистую» дѣвочку.
Вопросъ объ отношеніи къ бурамъ и къ паріямъ былъ, однако, только частью душевнаго кризиса Ганди. Передъ нимъ встала вся проблема правды и неправды въ мірѣ. Рѣшалась она у него трогательно, сразу по двумъ перекрещивающимся направленіямъ. Надо было бороться съ угнетателями. Надо было также бороться съ грѣхомъ въ себѣ.
— «Толстой», — скажетъ читатель. Да, разумѣется, безъ Толстого здѣсь нс обошлось. Левъ Николаевичъ жилъ въ глуши, не читалъ газетъ и, казалось, ни о чемъ происходящемъ въ мірѣ не зналъ. Въ дѣйствительности, онъ замѣчалъ многое такое, чего совершенно не замѣчали люди, усердно читающіе газеты. Толстой чуть ли не первый обратилъ вниманіе на Ганди. У себя въ Ясной Полянѣ онъ не читалъ «Рѣчи» и «Русскаго Слова», но читалъ «Indian Opinion», — листокъ, издававшійся по-англійски въ Преторіи никому невѣдомымъ молодымъ индусомъ! Толстой написалъ Ганди письмо, въ которомъ его одобрялъ и очень сочувственно отзывался объ его взглядахъ. Завязалась оживленная переписка, — насколько мнѣ извѣстно, она до сихъ поръ не опубликована (послѣднее письмо къ Ганди написано Толстымъ за два мѣсяца до его кончины).
Въ 1904 году Ганди основалъ вблизи Дурбана земледѣльческую колонію, названную имъ «Ферма Толстого». Она существуетъ и до сихъ поръ. Это довольно типичная толстовская колонія русскаго образца 90-хъ годовъ. Но колонія эта въ теченіе многихъ лѣтъ была политическимъ центромъ Гандистскаго движенія. На «Фермѣ Толстого» создалась нынѣ столь знаменитая «Сатіаграха».
Борьба за освобожденіе, борьба съ грѣхомъ. Пониманіе грѣха у Ганди было почти то самое, которое въ свое время нѣсколько надоѣло у толстовцевъ. Онъ опростился. По его собственному выраженію, онъ «освободился отъ рабства прачешной и цырюльника»; иными словами, началъ самъ стирать свое бѣлье и стричь на себѣ волосы. Ганди отказался отъ всѣхъ прежнихъ удобствъ и сталъ жить на три фунта стерлинговъ въ мѣсяцъ. Отказался онъ отъ супружеской жизни. Исторія его отношеній съ женой занимаетъ въ воспоминаніяхъ Ганди семь страницъ. Думаю, что въ политической книгѣ политическаго дѣятеля подобная глава является совершенно безпримѣрной, — о ней я говорить не буду, хоть Ганди самъ подарилъ эту тему всѣмъ весельчакамъ міра. Отъ «убоины» онъ отказаться не могъ, ибо не ѣлъ ея и прежде. Но со времени своего кризиса и по сей день Ганди питается только фруктами и козьимъ молокомъ (коза не священное животное), при чемъ опять-таки онъ очень подробно разсказалъ, какъ отражаются фрукты и молоко на его борьбѣ съ женскимъ соблазномъ. Толстой? Во всякомъ случаѣ, Толстой безъ его огромнаго ума, безъ его чутья и пониманія жизни, — и, вдобавокъ, безъ чувства юмора.
Быть можетъ, Ганди хотѣлъ подѣйствовать на свой народъ примѣромъ праведной жизни? Франклина спросили: «какое свойство всего полезнѣе политическому дѣятелю?» Онъ отвѣтилъ: «видимость праведника», — ужъ не знаю, былъ ли это простодушный или циничный отвѣтъ. Ганди едва ли очень думалъ о видимости. По книгамъ его выходитъ какъ-то такъ, что, борясь съ грѣхомъ внутри себя, онъ этимъ въ самомъ дѣлѣ наносилъ тяжкіе удары угнетателямъ- бурамъ. Его борьба съ бурами свелась къ митингамъ протеста, къ мирнымъ манифестаціямъ, къ «неучастію въ злѣ» безъ противленія злу насиліемъ. Въ совокупности съ «самосовершенствованіемъ» это и составило Гандистское ученіе о «Сатіаграхѣ» (Satia-graha — правда-сила).
