Валентин Аккуратов - Навстречу 40-летию Победы

Страшную, но захватывающую картину представлял со стороны бой с истребителями противника, подкрадывавшимися к нам с хвоста. Огонь скорострельных пушек и крупнокалиберных пулеметов заставлял нацистских летчиков отступить либо срезал хищника.

А в короткие летние ночи, возвращаясь домой, мы обычно забирались на солидную высоту и, включив автопилот, наблюдали за попытками летчиков люфтваффе настигнуть нас. Как правило, на высоте 8–8,5 тыс. м они срывались в штопор — сказывалась разреженность атмосферы. В те времена мы и понятия не имели о высотных скафандрах, без которых в наши дни немыслим полет на больших высотах. Нас выручали утепленные комбинезоны и те же кислородные маски, но любое движение сбивало дыхание, сразу же темнело в глазах, наступала апатия, впрочем, и фашистским летчикам было не легче, и мы иной раз, заметив их машины, спорили, на какой высоте «свалится» та или иная.

Кстати, уходили мы на высоту еще и потому, что огонь малокалиберной артиллерии, сопровождавший нас до линии фронта, там был неэффективен, а крупнокалиберные батареи мы обходили стороной.

Из фронтового дневника:

«29 апреля. После налета на Кенигсберг были атакованы группой истребителей. Остреливаясь, ушли в облака, куда они сунуться не рискнули, видимо, опасаясь столкнуться друг с другом. Уже на подходе к линии фронта, снижаясь в облаках, неожиданно напоролись на сильный заградительный огонь. Вырвались, резко меняя курсы и высоту, но все же получили несколько осколочных пробоин. Обидно за книгу — эпос „Калевала“, которую урывками читал на обратном пути, — осколки снаряда пробили ее в нескольких местах, а один, пронзив том, содрал у меня кожу со лба и расцарапал шлемофон (эту книгу, списанную из дивизионной библиотеки, я храню по сей день как-никак, но она спасла мне жизнь)».

Май. Все ночи, наполненные хмелем весны, помню, мы проводили над вражеской территорией, огненной, дымной, а днем отсыпались. Поднимались в сумерки, приводили себя в порядок, прорабатывали очередное задание и в темноте уходили в бой. Листаю старый дневник — в нем короткие, сжатые записи:

«3 мая. Ходили на Брест — там разведка обнаружила скопление танков и тяжелой артиллерии. Очевидно, фрицы не ожидали появления здесь нашей дальней авиации — зенитки и прожекторы бездействовали. После массированного налета эшелоны превратились в месиво огня и дыма, которое мы, уходя, видели за 120–140 км.

4, 5, 10 и 12 мая все ночи напролет громим эшелоны на железнодорожных узлах. Не нужно быть стратегом, чтобы по расположению целей понять, что готовится очередное грандиозное наступление. И тщетно фашисты пытаются замаскировать свою технику — мы находим ее в любых условиях».

А секрет прост — противник сам наводил нас на цели. Однажды в ясную, но безлунную ночь, идя над вражеской территорией, мы заметили на черном бархате затаившейся земли вспыхивающие огни. Присмотревшись, поняли, что вспышки соответствуют знакам азбуки Морзе. То были светомаяки, установленные у крупных населенных пунктов и у естественных ориентиров. Каждый маяк давал вспышки из двух определенных букв, которые менялись раз в десять дней. Перенеся эти данные на карту, наши штурманы быстро и точно выводили свои корабли на заданную цель. Помогали нам чужие огни и при возвращении, особенно на подбитой машине, когда штурманы после ночного боя теряли ориентировку. А тут далеко внизу, сквозь разрывы в облаках, замечаешь «световую морзянку», и сразу становится ясно, где ты и сколько еще до линии фронта.

С каждым боевым вылетом росло наше мастерство и понимание тактики врага. К примеру, если год назад мы с опаской думали о том, как бы не встретить над целью аэростаты заграждения, то теперь, отбомбившись, искали их, чтобы сжечь огнем тяжелых пулеметов. Ведь эти аэростаты представляли для нас серьезную угрозу, — обычно спаренные, они поднимали стальной трос на 6 тыс. м. Невидимые в ночи, да еще увешанные электромагнитными дистанционными минами, они были для нас куда опаснее зенитной артиллерии. Вот почему наши стрелки столь беспощадно разделывались с их серебристыми тушами.

В успехе боевого вылета огромную роль играло знание штурманами фактической погоды над территорией врага. В частности, необходимо было иметь представление о нижней границе облачности над целью. Однако карты, которые мы получали от синоптиков, были прогностическими, расчетными. До войны было иначе — сводки погоды поступали к синоптикам со всей Европы, и их прогнозы были более или менее точными. С войной поступление такой информации прекратилось. А положение усугублялось тем, что погода над оккупированной нацистами Европой формировалась под воздействием воздушных масс, движущихся с запада и северо-запада (со стороны Бельгии, Голландии и Норвегии, захваченных гитлеровцами еще в 1940 году). Поэтому доразведку погоды пришлось возложить на экипаж самолета-осветителя. Выйдя на цель за полчаса до появления основной массы бомбардировщиков, он передавал на базу сводку, а та сообщала ее штурманам машин, идущих на цель с. интервалом в 5-10 мин. Выпускать разведчика раньше было нежелательно, так как в этом случае терялся фактор внезапности и противник успевал привести в готовность противовоздушную оборону.

Но и здесь нам помогала самоуверенность нацистов. Дело в том, что их аэродромные станции методически передавали для летчиков люфтваффе сводки погоды на ультракоротких волнах по международному метеокоду. А его отлично знали летчики полярной авиации, работавшие до войны на разведке ледовой обстановки в Арктике. Хотя дальность действия этих радиостанций была небольшой, но это не мешало нам получать полную картину погоды над целью.

Так, в боях, медленно и мучительно, в грохоте осколков, бьющих по фюзеляжу и крыльям, в огненных трассах нацистских истребителей, в режущих глаза лучах прожекторов, в едком дыму, росли наши опыт и твердая уверенность в приближающейся победе.

Лев МИТИН

Курсы, проложенные огнем

Так уж повелось, что гидрографию нередко отождествляют исключительно с маячной службой. Что же, в давние времена маяки и морские карты действительно были главным оружием гидрографов, да и на флаге современного гидрографического флота изображен маяк. Однако одним лишь присмотром за маяками, уточнением карт и установкой навигационных знаков задачи военных гидрографов вовсе не ограничиваются, тем более в военное время.

Берусь утверждать, что без участия гидрографов в 1941–1944 годах не проводилась ни одна крупная операция Черноморского флота. Они обеспечивали стрельбы кораблей по береговым объектам противника, координировали постановку минных заграждений у своих баз и на коммуникациях неприятеля, следили за бесперебойной работой переправ через Керченский пролив и движением по ледовым дорогам на Азовском море. Они следили за исправностью навигационных средств кораблей и снабжали штурманов свежими картографическими материалами, оборудовали побережье навигационными знаками, рекомендовали штабам и штурманам боевых кораблей оптимальные курсы при боевых походах в сложных гидрометеорологических условиях. Разумеется, этим не исчерпывается весь круг задач, которые в годы войны приходилось решать черноморским гидрографам, как и их коллегам с других флотов и речных флотилий.

Нередко им доводилось выполнять и такие задания, о которых в мирное время они и не помышляли. О них-то и пойдет речь в этой статье.

22 июня 1941 года. Пытаясь заблокировать главную базу нашего флота, вражеские самолеты-миноносцы в первые часы войны сбросили в севастопольскую бухту несколько неконтактных, донных мин. Командование приказало минерам уничтожить их, но не все — некоторые предстояло поднять, разоружить, чтобы, разобравшись в их устройстве, найти эффективное контроружие. С этой целью гидрографы создали в Севастополе (а потом и на других базах) посты наблюдения. Их расчеты, обнаружив самолеты-миноносцы, с помощью геодезических приборов фиксировали места сброса мин и отмечали их плавучими знаками, служившими ориентиром для минеров и водолазов.

Минная опасность возложила новые обязанности на военных лоцманов, которые обеспечивали движения боевых кораблей и транспортов с народнохозяйственными грузами по фарватерам, проложенным среди заграждений. О том, каково было лоцманам в ту пору, достаточно красноречиво свидетельствует один только факт: за первые месяцы боевых действий лоцман И. Письменный обеспечил проводку четырех недостроенных эсминцев и 62 транспортов, на которых было перевезено 40 тыс. красноармейцев и морских пехотинцев и 65 тыс. т различных грузов. При этом суда 350 раз атаковала вражеская авиация, безрезультатно сбросив на них 600 бомб и 40 торпед. Кстати, в начале войны капитаны торговых судов не были обучены тактике маневрирования при атаках бомбардировщиков и торпедоносцев. Поэтому при появлении авиации противника лоцманы брали управление судами на себя.