Игорь Гергенрёдер - Антинормандская Великорось
Недовольным из числа русских надо бы сердиться на своих Обломовых, благодаря чьей лени карьеру в России делали и шведы, и голландцы, и другие западные европейцы: все те «варяги», кому одинаково завидовали, на кого копилась и копилась злоба.
Национализм особенно обострялся в армии. Было время, Ермолов ответил Александру I, спросившему, какой он хотел бы награды: «Произведите меня в немцы!» Генерал Скобелев в последней трети XIX в., не находя фраз остроумнее, своё отношение к «немчуре» выражал в иной манере.
Как правило, поносимые не терялись в этой обстановке, немало их во главе с немцем (мать — датчанка) Александром III играли патриотов, более русских, чем сами русские. Однако никто не собирался уступать своих мест, что стало видно, когда приблизилась русско-японская война 1904–05 гг.
В канун войны русским посланником в Токио был барон фон Розен. В ближайшем к Порт-Артуру китайском городе Чифу находилось консульство России. Кто консул здесь? Тидеман. Во главе министерства иностранных дел стоял граф Ламздорф, морским министерством управлял Авелан. Тихоокеанской эскадрой в начале войны командовал адмирал Старк. Сменивший его русский Макаров пробыл в должности пять недель, погиб, и всё вернулось на круги своя. Во главе эскадры встал адмирал Витгефт. Когда Витгефта убил японский снаряд, командование кораблями в Порт-Артуре перешло к Роберту Вирену. Тралением, очисткой от мин рейдов Порт-Артура руководил Рейценштейн, в начале войны командовавший отрядом крейсеров во Владивостоке. После того как японцы сокрушили флот, в его восстановлении отличился барон Эссен.
В сухопытных войсках подобных случаев навряд ли меньше. Например, 2-й Маньчжурской армией сначала командовал Гриппенберг, которого заменили бароном Каульбарсом. Отход армии после Мукденского сражения в феврале 1905 прикрывала дивизия под началом генерал-лейтенанта Гершельмана. Каульбарса на посту командующего армией сменил барон Бильдерлинг. Военным министерством в то время руководил Редигер.
Русскими войсками, которые защищались в осаждённом Порт-Артуре, командовал Стессель. На самой важной позиции под названием Высокая Гора обороной руководил генерал Ирман. Когда гарнизон был всё-таки вынужден капитулировать, хлопоты по сдаче возложили на генерала Фока. Через несколько лет отношения с Японией потеплели, японцы воздвигли памятник защитникам Порт-Артура — на открытие прибыл русский генерал Гернгрос.
* * *На что же было надеяться русским националистам, как не на войну с Германией? Лишь такая война могла дать им рычаг, дабы свалить ненавистную династию и повыгнать её любимцев. В 1914, когда заговорили пушки, из шестнадцати командующих русскими армиями семеро носили немецкие фамилии и один — голландскую. Одни только прибалтийские немцы составляли тогда четверть русского офицерства. (А.И.Уткин. Первая мировая война. — М.: Алгоритм, 2001, с. 99).
От Германии не ожидали долгого сопротивления, и ура-патриотизм подогревался желанием после победы над нею посчитаться со своими немцами. Германская кровь не помешала штабс-капитану Лемке разделить с русскими торжество момента и, веря, что война закончится победой через полгода, написать: «Народ настроен еще более оптимистически и рад свести счеты с немцем, которого давно ненавидит; именно народ знал его всегда с самой неприглядной стороны как управляющих имениями или помещичьих приказчиков, мастеров и администраторов на фабриках и т. п. Еще со времен крепостного права, когда немцы-управляющие угнетали крестьян, ненависть эта таится, а временами и обстоятельствами то росла, то проявлялась».
Обратим внимание: крестьян, оказывается, угнетали управляющие, а не господа владельцы.
Не зная, как ещё выслужиться перед ура-патриотами, Лемке хает исполняющего их волю царя — за что? Да просто так, за тупость и глупость:
«Как легко править таким народом! Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким черствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Гольштейн-Готторпы не одарены умом и сердцем». (М.К.Лемке. 250 дней в царской ставке 1914–1915. — Мн.: Харвест, 2003, с. 10, с. 16).
Война затягивалась и затягивалась, ненависть ко всему германскому росла и росла, пока, наконец, националистам не удалось исполнить замышляемое. Припугнув царя, что вынесут на всенародное обсуждение вопрос, по какому праву он, фон Гольштейн-Готторп, зовётся Романовым, его согнали с престола. (Об этом и не только — мой роман «Донесённое от обиженных», см. Ссылки и примечания http://lib.aldebaran.ru/author/gergenryoder_igor/gergenryoder_igor)
* * *Если написанное о Февральской революции, об отречении Николая Второго уподобить огромному стогу, то иголка, до сих пор в нём не отысканная, наведёт на мысль о шиле в мешке.
Почему монарх, столь упрямо отстаивавший самодержавие, вдруг, казалось бы, безвольно отдал империю — «будто эскадрон сдал»? В 1905 размах вскипевших страстей был пошире. Восстания на нескольких боевых кораблях, солдатские бунты, возникновение советов рабочих и солдатских депутатов и провозглашение вдоль Сибирской железной дороги Читинской, Иркутской, Красноярской «республик», поджоги помещичьих усадеб по всей стране, всероссийская стачка, забастовки, когда перестали ходить поезда и министры добирались к монарху в Царское Село морем, баррикады в Москве… В то время Николай отнюдь не противился энергичным мерам, не запрещал войскам открывать огонь.
А что же в Феврале? Сложившаяся ситуация существенно отличалась от предыдущей. Отличалась тем, что стало совершенно очевидно и для иностранцев. Английский посол Джордж Бьюкенен в канун революции сказал Николаю напрямую: между императором и русским народом выросла стена…
В 1905 не было войны с Германией — и Мин, Риман, Меллер-Закомельский, Ренненкампф могли действовать так, как действовали их предшественники в Санкт-Петербурге 14 декабря 1825. Тогда генерал Карл Толь предложил Николаю Первому очистить Петровскую (Сенатскую) площадь от мятежников артиллерийским огнём, царский адъютант Адлерберг передал Толю дозволение — и картечь споро разрешила вопрос. Точно так же в 1905 шрапнелью и пулями спасли голштинскую династию Мин, Риман, Меллер-Закомельский, Ренненкампф.
Полковник Г.А.Мин командовал Лейб-гвардии Семёновским полком, когда им в ночь на 16 декабря был окружён район Красной Пресни. В приказе Г.А.Мина о штурме говорилось, что «арестованных на сей раз не будет», — и около тысячи человек было убито, включая 86 детей. Затем Г.А.Мин направил отряд под командованием полковника Н.К.Римана на Казанскую железную дорогу, отдав приказ: «Пленных не брать, пощады не давать». (Цитируется по книге: Брайан Мойнехен. Григорий Распутин: святой, который грешил., Смоленск: Русич, 1999 с. 147).
Барон Меллер-Закомельский Александр Николаевич (1844–1928), генерал от инфантерии с декабря 1906, отличился во время Первой русской революции, руководя карательной экспедицией. Продвигаясь со своим отрядом по Сибирской железной дороге и чиня расправу на месте, он усмирял солдат запасных частей, что требовали срочного возвращения в Центральную Россию «по домам». (В частности: В.И.Федорченко. Императорский Дом. Выдающиеся сановники: Энциклопедия биографий: В 2 т. — Красноярск: БОНУС; М.: ОЛМА — ПРЕСС, 2000 — Т. 2, с. 44).
Ренненкампф Павел Карлович (1854–1918), получив чин генерал-лейтенанта, в конце 1905 — начале 1906 «возглавлял экспедиционные войска, направленные на подавление революционных выступлений в Забайкалье» и весьма преуспел. Граф А.А.Игнатьев писал о нём: «он оказался таким, каким я его себе представлял — обрусевшим немцем, блондином богатырского сложения, с громадными усищами и подусниками. Холодный, стальной взгляд, как и вся его внешность, придавал ему вид сильного, волевого человека. Говорил он без всякого акцента, и только скандированная речь, состоящая из коротких обрубленных фраз, напоминала, пожалуй, о его немецком происхождении». (Там же, с. 302).
Но в Феврале Семнадцатого достигли накала волнения, вызванные не только потерями в войне, но и ролью, положением, привилегиями немцев в России — то есть тем, что Амфитеатров назвал «германским владычеством». В этих условиях Государственная Дума, желавшая отобрать власть у императора, имела козырного туза. Непосредственным обстоятельством, которое заставило Николая отречься, стала угроза разоблачения. Государственная Дума могла бросить в разъярённые массы: «Вы возмущены тем, что царица — немка и при дворе процветает прогерманская камарилья. Но вы не знаете, что и царь — вовсе не Романов, а фон Гольштейн-Готторп! Его предок занял престол вопреки воле Петра Великого, перед которым родители Карла Петера Ульриха под присягой — за себя и своих потомков — отказались от притязаний на Российскую корону!»
Николаю нетрудно было представить, что произойдёт. Он знал, как уже и без того настроены люди, ему докладывали: «В семьях, мало-мальски затронутых политикой, открыто и свободно раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже Священную Особу Государя Императора». Его уведомляли, что в столице по ночам появляются надписи на стенах: «Долой династию Романовых!» Министр внутренних дел Протопопов докладывал ему о недовольстве венценосцем в армии, о том, что «оппозиционно настроены высший командный состав и низший».
