Эдвард Дансейни - Наши дни
Люди думают, что им не нужны поэты, и поэтому путь, который они избрали, верен, и они имеют право делать деньги на фальшивом патриотизме, отравленном хлебе и поддельном вине, люди думают, что поэты заблуждаются. Но поэты никогда не заблуждались, никогда они не допускали ошибок за всю историю нашего мира, они только терпели неудачу (сколько раз — ведомо только им), пытаясь передать сообщение. Но их вдохновение явственно родилось во Дворце Правды, и то, что они называют прекрасным — действительно таково, доколе они пребудут верными своему вдохновению, а то, что они называют омерзительным — уже проклято на небесах. Они отражают то, что есть, как отражает водная гладь. Но может ли озеро отразить в своих водах три дерева, когда на берегу есть только два, может ли белая птица, плывущая по водам озера, в отражении стать черной, а кривая ветвь стать прямой?
Они не могут ошибаться, ибо они делают свое дело — свершают подвиг открытости, красоты и истины, и трудные дни ожидают те преуспевающие города, которые отвернутся от этих даров. Пусть же они делают свое дело; не их дело — искать читателей. Но когда поэт появляется в эпоху, которая не будет прислушиваться к его словам, дайте же ему стряхнуть с себя пыль, которая есть плоть, и идти далее; дайте же ему вернуться туда, откуда он пришел; ибо не только в судный день будет лучше Содому и Гоморре, чем в это время, но в свое время люди будут нести груз своего собственного проклятия — ибо что значит ненавидеть поэзию? Не иметь никаких мечтаний и грез, никаких священных воспоминаний о золотых днях, оставаться равнодушным к безмятежным вечерам в разгар лета и к рассветам над дикими землями, к пению и солнечному свету, к коротким рассказам, в незапамятные времена прозвучавшим у костра, к светлячкам и розам; ибо из всего этого и еще многого иного рождается поэзия. Ненавидеть поэзию значит быть исключенным навек из братства великих людей, которые давно ушли; видеть мужчин и женщин лишенными ореолов божественного огня, а мир — утратившим славу; утратить смысл, сокрытый в обычных вещах, подобно эльфам, прячущимся в цветах; стучаться дни и ночи напролет в ворота Волшебной страны, и узнать, что они закрыты, что страна опустела, что ее короли ушли неведомо куда.
Возможно, я нарисовал слишком мрачную картину. Определенно, поэзия не приносит дохода, и определенно, многие судят о ней по этому признаку и находят поэзию нелепой. И все же ни одна дурная традиция не просуществует слишком долго и не переживет насмешек потомства, я даже думаю, что уже появились признаки надвигающихся изменений. Нет ничего удивительного в том, что на одно или два поколения (а сколь краткий миг в долгой, долгой истории Человечества — одно или два поколения), нет ничего удивительного, что на некоторое время мы стали материалистами: материя казалась такой чудесной. Нет в историях мироздания описания эпох, в которые материя сотворила бы такие поразительные вещи, как в последнюю сотню лет — так сказать, материя во славу материи и материя, торжествующая в материальном мире.
Я не думаю, что мотор или огромная фабрика более замечательны, чем соборы Англии, или Нотр-Дам, или Cан-Марко, или те величественные грезы исчезнувших правителей, которые воплощены в Египте в граните и мраморе; но там материя была подвластна духу. Никогда прежде сегодняшний день не был так велик — лишь ради собственной выгоды. Что же будет завтра? Будем ли мы вечно идти вперед, трудясь без передышки, коптя наше небо, создавая все более замечательные машины, или мы отвернемся от материи, потому что она обманула нас? Был ее черед, мы поклонялись ей все эти годы; она дала нам скорость; Человек теперь может мчаться по монорельсовой дороге, делая сто миль в час, и это не еще не слишком быстро — но все старые беды, старые заботы, старые болезни по-прежнему остаются с нами: да, и новые беды и новые заботы присоединились к ним. Не время ли отвернуться от них?
Наша победа над материей была победой материи над нами, и как великий противник, материя не думает о том, что мы считаем выигранной игру, в которой потерпели поражение. Взгляните на нас после нашего триумфа; взгляните на чахлые фигуры в Центральных графствах; взгляните на измученные заботами лица; взгляните на переполненные и ужасные дома для умалишенных, которые все растут с каждым годом; взгляните на ничтожных и отвратительных политиканов, которые пытаются успокоить слепых, озлобленных, отупевших рабочих. Человек стал очень, очень мудрым, он так внимательно изучил газеты; он столь же мудр, как старый и заслуженный профессор, попавший в огромную толпу и не знающий, куда ему повернуть.
Душа не успокоится на скорости сто миль в час, разуму не станет легче в магазинах на Бонд-Стрит, где добиваются прибыли на четыреста или пятьсот процентов, и даже верное счастье нельзя отыскать, на какие бы ухищрения не пускались почтенные и богатые продавцы доступных наркотиков и поддельных продуктов.
С такими людьми, как эти последние, деньги пребудут всегда; но с каждым годом я питаю все большую надежду, что мы сможем отыскать людей, обращающихся к простоте и красоте, людей, которые понимают, что, хотя за деньги и можно купить счастье, все же они только средство; а поэты предлагают задаром те самые идеалы, мечты и фантазии, из которых созидается счастье. Не заработанный пенни, не изготовленная вещь, а нечто иное должно помочь стремлению человека, который хочет сделать свою маленькую фантазию чуть более подлинной; и человеческие стремления, и человеческие мечты — сырье для поэта. Только близорукие, непрактичные миллионеры думают, что отчеканенные золотые монеты, в обмен на которые они отдают свои дни, и есть главная вещь на свете, и они не в состоянии увидеть, что то самое счастье, которое они надеются купить за свои деньги, часто отбрасывают в сторону ради создания тех же денег. Все они — деловые люди, все восхваляют деньги, ибо я иногда думаю, что это все, чего они когда-либо достигнут. Может быть, прежде, чем мы станем проще и искреннее, мы станем еще хуже. Скоро будет найдена замена для воды, как уже найдена замена для пива и соли; ее будут рекламировать, продавать и пить подобно многим другим мерзостям, но люди когда-нибудь отвернутся от всех этих вещей и один за другим отправятся в лагерь, где уже обитают хорошие люди — не только поэты, но и все, кто действительно трудится для собственной пользы и делает это хорошо. Среди людей есть две больших группы, подлинные и ложные; и я сужу их по делам их. К одной группе принадлежат все снобы, все притворщики, авторы рекламных объявлений, все содержатели магазинов (за исключением честных), все изготовители старинной мебели и покупатели ее, изготовители всех вещей, которые должны казаться тем., чем они на самом деле не являются, любители всяческого уродства, не все грешники, но те, кто грешит ради подлой выгоды, соблюдая границы общественного положения. А в другом лагере — люди с лопатами, люди, близкие к земле, и естественные, как урожаи, солдаты и моряки, патриоты, не политические деятели, обычные рабочие, а не лидеры профсоюзов, полицейские, короли, и все (хотя список, к счастью, слишком длинен), делающие свою работу хорошо ради работы, а не ради того, чтобы продать результат по неправедной цене первому же неосведомленному клиенту. К этому же разряду принадлежат поэты. И все такие люди должны держаться вместе, чтобы сопротивляться лжи, которая распространяется по всему миру — поддельное знание, поддельные вещи, поддельная еда.
Грубый мореплаватель может ничего не знать о поэте, но они связаны друг с другом — работой, которую оба делают хорошо и которая отделяет их от скупых изготовителей лекарств от кашля и членов кабинета министров, которые умеют отвечать «утвердительно».
И среди этих людей поэты должны стать лидерами; ибо из всех материалов, с которыми работают люди, мечты — самый сложный, и создатель идей — глава всех тружеников, ибо он сумеет из ничего сотворить то, что может остановить плач ребенка или привести целые народы к постижению возвышенных вещей. Ибо что такое — быть поэтом? Это значит обнимать единым взглядом всю славу мира, видеть красоту во всех ее формах и проявлениях, чувствовать уродство подобно боли, негодовать на заблуждения других так же решительно, как на собственные, знать человечество так, как другие знают отдельных людей, знать Природу, как ботаники знают цветок, считаться глупцом, слышать в минуты просветления ясный голос Божества.
Дансени
