Лев Прозоров - Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью
А недавно с помпой отпразднованное «трёхсотлетие российского флота»? Аскольд и Дир, надо понимать, до Царьграда через Чёрное море вплавь добирались, равно как и поморы русские до Шпицбергена-Груманта, а казаки-землепроходцы — до Аляски и Калифорнии.
Но уж венец всего — наш замечательный День защитника Отечества. Ладно ещё в советские времена он назывался Днём Советской Армии — ясно и честно. Но вот как понимать сегодняшнее название — что, первой защитницей Отечества была армия, созданная неполных сто лет назад во время и для гражданской войны братоубийственной бойни и состоявшая из дезертиров, китайцев, латышей, среднеазиатских мусульман? Лично мне, признаюсь, читатель, трудно расченивать это иначе, нежели смачный плевок на могилы героев Брусиловского прорыва, Шипки и Севастополя, Бородино и Полтавы, покорителей Казани и Сибири, воинов Куликовского поля и Ледового побоища, дружинников Святослава Храброго и Олега Вещего.
Назовём, читатель, вещи своими именами. Мы, русские, в массе своей не уважаем своё прошлое, свою историю, свои корни. А значит, и себя. А того, кто не уважает себя, не уважает никто — это вообще-то достаточно известная истина. И не надо слушать тех, кто ещё не отошёл от перестроечной горячки и продолжает бредить про «тупик „особого пути“», «общечеловеческие ценности» и «магистральный путь развития». Вот как раз когда мы гнались за этими миражами, будь то при Ольге и Владимире, при Петре Великом или Майкле Горби, мы и попадали в тупик, и выбраться из него всякий раз стоило больших, очень больших усилий — а то и крови. А времена, когда мы начинали понемногу вспоминать, что Русь — это всё-таки Русь, а русские — это русские, что ничего постыдного в этом нет, — вот тогда наступали времена, когда нас, по-прежнему не любя, начинали уважать, а жизнь в стране становилась более-менее сносной — при московских государях, при Николае Павловиче и Александре Александровиче, при Сталине. Про последнего уже сказано всё ругательное, что только можно, я только замечу, что при нём страна, лежавшая в руинах после Гражданской войны, стала державой, сумевшей переломить хребет двум не самым слабым в мировой истории империям, и был заложен фундамент космической программы. Зато при его ругателях с бывшей державой и построившей её народом практически без единого патрона сделали всё, что собирался, как нам объясняли когда-то в школе, сделать Гитлер.
И если Вам, читатель, когда-нибудь захочется понять, отчего, скажем, в той же Японии, где на площади Уральского хребта, лишённой, впрочем, его сырьевых ресурсов, толпится столько же народу, сколько живёт во всей России; в стране, где никогда не было учёных с таким мировым именем, как Капица, Курчатов или Королёв, а во времена Менделеева и Павлова не было учёных вообще; в стране, которая, пожалуй, одна в целом мире может сказать, что в последнюю мировую войну ей пришлось тяжелей, чем России, тем не менее уровень жизни остаётся недосягаемо высоким для нас, а её промышленники уверенно захватывают рынки России, Европы и Америки — вспомните, с чего мы начали этот разговор. Хорошая жизнь невозможна без уважения к себе, своей стране, своему народу — а значит, и почтительного внимания к своему прошлому. Подчёркиваю, именно почтительного внимания, а не обезьяньего выискивания блох и болячек.
Я вряд ли смогу сказать об этом лучше замечательного русского историка Ивана Егоровича Забелина, а потому просто приведу здесь его слова: «Всем известно, что древние, в особенности греки и римляне, умели воспитывать героев… Это умение заключалось лишь в том, что они умели изображать передовых своих деятелей в своей истории не только в исторической, но и в поэтической правде. Они умели ценить заслуги героев, умели различать золотую правду и истину этих заслуг от житейской лжи и грязи, в которой каждый человек необходимо проживает и всегда больше или меньше марается. Они умели отличать в этих заслугах не только реальную и, так сказать, полезную их сущность, но и сущность идеальную, то есть историческую идею исполненного дела и подвига, что необходимо и возвышало характер героя до степени идеала.
Наше Русское возделывание истории находится от древних совсем на другом, на противоположном, конце. Как известно, мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу Историю и о каких-либо характерах-идеалах не смеем и помышлять. Идеального в своей Истории мы не допускаем. Какие у нас были идеалы, а тем паче герои! Вся наша История есть тёмное царство невежества, варварства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего: так думает великое большинство образованных русских людей. Ясное дело, что такая История воспитывать героев не может, что на юношеские идеалы она должна действовать угнетательно. Самое лучшее, как юноша может поступить с такою историею, это — совсем не знать, существует ли она. Большинство так и поступает. Но не за это ли самое это большинство Русской образованности несёт, может быть, очень справедливый укор, что оно не имеет почвы под собою, что не чувствует в себе своего исторического национального сознания, а потому и умственно, и нравственно носится попутными ветрами во всякую сторону.
Действительно, твёрдою опорою и неколебимою почвою для национального сознания и самопознания всегда служит национальная История».
Не обиженна в этом сношении и Русская История. Есть или должны находиться и в ней добрые идеи и идеалы, святые и высоконравственные герои и строители жизни. Нам только надо хорошо помнить правдивое замечание античных писателей, что «та или иная слава и знаменитость народа или человека в Истории зависит вовсе не от их славных или бесславных дел, вовсе не от существа их исторических подвигов, а в полной мере зависит от искусства и уменья или даже от намерения писателей изображать во славе или уничижать народныя дела, как и деяния исторических личностей».
Как видим, уродливые гримасы нашего общественного сознания появились не вчера, не в советское даже время. Я склонен возводить их к эпохе, когда предки из полубогов, из предметов безмерного почитания потомков были обращены новой религией в тупых варваров, поклонявшихся бесчувственным деревяшкам; сравнивая Ольгу среди язычников с жемчужиной в кале, летописец не подозревал, что кладет начало тому умонастроению, что последует за русскими грамотными людьми через десять веков. Только те хороши, кто желает подверстать Русь к очередному «общечеловеческому» ранжиру, затоптав и прокляв память своего прошлого, своего пути, своих предков. Это — прогрессивные, передовые люди, «жемчуг». Остальные — кал. И события, о которых я пишу в этой книге, — лучшее доказательство моей правоты. Ни одно из них — за единственным исключением, о котором упомяну особо, — не попало в летописи, хотя чуть не половина пришлась на время жизни той же «святой» Ольги — ведь это же были горести и доблестные деяния поганых язычников, «кала»!
С этой традицией надо кончать. Пора действительно учиться у Запада — но не взгляду на Россию, а умению глядеть на себя и своё собственное прошлое, своё народное Я.
При этом, конечно, желательно не впасть и в другую крайность, утверждая, будто русы — самый древний народ на земле, и щедро заселяя пращурами места, куда они и в мыслях не заглядывали. Асов и Клейн, Петухов и Петрухин — это две стороны одной монеты, не зря соседствующие на книжных полках наших магазинов. Сочинения «патриотов», ищущих русов в Палестине — «Опалённом Стане» — или Индонезии, на островах которой обитает папуасское племя родда-ведов, позволяют рядиться в тоги поборников «научной объективности» авторам, радостно оповещающим читателя, что тиверцы и уличи — тюрки, древляне — готы, поляне с северянами — иранцы, дреговичи и кривичи — балты, словене ильменские — карелы, а русы — скандинавы (откуда на Русской равнине взялись славяне — это Вы, читатель, не у меня, это Вы у этих господ спрашивайте). В свою очередь, именно последние своими трудами обеспечивают львиную долю популярности первым, позволяя им утверждать, что профессиональные историки сплошь «русофобы» — благо примеров предостаточно — а стало быть, с исторической наукой можно не считаться. И обе стороны не особенно утруждают себя доказательствами и логикой, подменяя их ярлыками. Не веришь в «Велесову книгу» и русских этрусков? Так ты «русофоб», «жидомасон» и «космополит», радостно объявляют «патриоты» — и спор закончен. Не веришь в то, что летописные варяги и русы — это скандинавы, на быстрых ладьях пересекшие непролазные боры и сырые дубравы Восточной Европы, покорившие земли в три раза обширнее самой Скандинавии только для того, чтобы во втором поколении бесследно раствориться среди завоёванных? Так ты «шовинист», «антисемит»[3] и «одержим комплексом неполноценности» — цедят через губу «академики», опять-таки ставя точку в дискуссии до её начала.
